С волками жить...

      Обе стороны бросились вперёд одновременно, лишив друг друга каких-либо угрызений совести.       До Дантреса мне не дали дотянуться несколько тел. Мой инкуб, издеваясь, отступал вглубь тумана, и это не была трусость, он заманивал и уводил от всей стаи — жест ещё более выводящий из себя. Пришлось прорываться, уничтожая мечущиеся вокруг тени одну за другой, без жалости, демонстируя всю жестокость своих намерений, не разделяя врагов по степени собственной ненависти. Все демоны стали для меня одинаково омерзительны.       Клинки пели, захлёбываясь кровью, упиваясь тем, что я делал и давал. Главное, как делал… Заговорённые оборотни дымились, попадая под ментальные удары бесов, с воем валились на проталины, истекая кровью из ушей, глаз и ртов. С трудом поднимались, глухими и ослеплёнными всё равно продолжали вгрызаться в похожую на пергамент плоть. Я видел и слышал каждого, брал часть боли себе, дав волкам отдышаться и немного сил. И своей ненавистью делился, не жалея тоже. Оборотни, сознания которых касался новый Вик, уже и вели себя по-другому. Сейчас я походил на Кира больше, чем когда бы то ни было. Вот бы Вагнер порадовался и ухмыльнулся. Он всегда хотел сделать из меня бездушное животное, тупое орудие смерти. Теперь я просто убивал, без наслаждения, в груди истлевало то, что могло чувствовать. Я не пробивался к Волкову. Он уже никуда не денется от меня, если не сбежит… Но Демон уж точно не сбежит, сам бросится на мои клинки. Ему надо подождать, пока я…       Я отвлёкся, проклиная себя за опрометчивость, ведь не переставал из вида терять Дантреса, наказание настигло сразу, острой болью врываясь в плечевой сустав и опрокидывая на лопатки. Взявшийся из неоткуда, словно вырвавшийся из преисподней, весь в крови и с местами опалённой шерстью Леон перескочил через меня, сбрасывая инкуба и отрывая ему голову ещё до того, как они оба приземлились на землю. Заглянув в глаза бати, понимаю, что делаю что-то не так. Это осознание потянуло душу наружу, она словно старалась вырваться из тела, отделиться, не одобряя мои суждения. Но говорить было некогда. И думать тоже. Ядовитая кровь, льющаяся на землю, отравляла её и каждого из нас, знакомя молодых со смертью, искажала и их души. Ведь каждый, кто выйдет отсюда, уже не будет прежним. Если выйдет.       Внезапно холодный поток воздуха ударил в лицо, вертушку заметил, только когда та зависла надо мной в двадцати метрах, вернув к реальности, как бы погано не звучало, за шкварник затаскивая в мир людей, где есть правила, и не всё решает грубая сила. Мозг перестал реагировать на всё, что было не моей стаей, и каждый из живых сделался врагом, даже люди. Так бы и бросился на спустившуюся по верёвкам опергруппу, если бы автоматная очередь не прочертила передо мной предупреждающую линию. Ножи дрогнули в руках, будто и сам хотел от них избавиться, но Дан всё ещё стоял в стороне, а не был возле меня, и на инстинктах пальцы сжались сильней.       Ненадолго всё стихло. Не считая шума ещё трёх вертушек. Только треск мороза и хруст проламываемого под ботинками оперативников снежного наста. Людей стало слишком много, этих чёрных безликих пятен на белоснежном покрове, окроплённом алыми пятнами, впитывающейся в снег мгновенно остывающей крови, которая вырисовывала на психике чудовищный узор реальности.       Крик вырвал меня из оцепенения.       — Где Дан?! — гном стоял прямо передо мной и, несмотря на невысокий рост, был словно выше, заполняя собой всё зрительное пространство передо мной. Глаза его лихорадочно блестели, в них отражалась вся ярость, злость, а ещё отчаяние и такое болезненное беспокойство, что я содрогнулся. Его взгляд бегал по телам убитых инкубов, по моим израненым волкам, уже трое из которых сегодня не вернутся, по живым. Несколько раз Славка смотрел в упор на Дана и снова продолжал выискивать, всё истеричнее дёргая меня за плечо. Никто не в силах понять, как сильно я хотел сломать ему руку.       — ГДЕ ОН?!       Ярко красные точки на лбах у каждого, включая и мою стаю, урегулировали первый конфликт, когда один из моего молодняка не смог сдержаться и снова бросился на демона, стоящего к нему слишком близко. Очередь автомата открыла дверь в ад, возвращая одного из его детей обратно, остальные замерли не усугубляя. Наши же успокаивали своих, зная, что крови на сегодня достаточно. Уже был слышен похоронный вой, всё это спазмом скручивало нутро, лишало рассудка, и было желание выблевать на снег всю отравляющую ярость.       Я просто показал гному пальцем. Указал на Волкова и отступил назад, помогая Леону подняться. Я просто пытался заново дышать и жить, но выходило откровенно паршиво, меня гнуло к земле и распирало изнутри, выматывало, лишало сил.       Гном взвыл, а я едва не сел в снег, так всего затрясло. Организм забыл, как держать температуру, и резко остыл. Прострелило виски и обожгло гортань, будто выпил раскалённого железа. Встряхнув головой, попытался протрезветь — не вышло, голова закружилась, как после проклятого виски, который тогда привёз Волков.       — Всем оставаться на местах! — скомандовал Варейвода и строевым шагом направился к восковому Дану, тот перестал менять эмоции, застыл маской и почти не двигался: ни страха, ни злости, ни радости — ничего. Что гном сделал — я не понял и не смог увидеть, это было выше понимания, какая-то особенность, о которой я знать не мог. Но оказавшись рядом и взяв за плечо инкуба, он резко дёрнул его на снег, жёстко ставя на колени, и вместе с оседанием тела в холод, с него, как чешуя, слезала искусственная кожа, лёгким дымом, прикрывая лешачье обессиленное, обнаженное тело…       Славка зло обернулся, а я уже знал, что совершил ошибку.       — ГДЕ! СУКА! ВОЛКОВ?!       — Я не знаю… — себя не слышал, губы еле шевелились, но матёрый оперативник умел читать по губам.       — Так немедленно найди! Иначе под зачистку попадёт и твоя обезумевшая стая, — он угрожал так легко, наплевав на всю субординацию и свое положение в целом. Угрожал, потому что мог, а ещё хотел, заведомо меня недолюбливая. Угрожал, потому что понимал, кто есть потерявший контроль Дантрес. Но на всё это было откровенно плевать, потому что я перестал чувствовать Дана. Я не мог его найти!       — А пока, — мои волки навострили уши на гнома, снова приготовившись биться, и я уже не мог бы их остановить, да и не пытался, если бы гном не продолжил спокойным хриплым голосом, — стаю в Салан, оказать всю необходимую медицинскую помощь, а нарушителей… — благоговейный страх заполнил собой всё вокруг, тягучим приторным сиропом, забивая лёгкие вместе с воздухом, — вырезать. Всё безбожное сучье племя выродков! Огонь на поражение! — грохот выстрелов заставил взмыть в небо испуганное воронье…       Внутри меня агонизировали остатки живого, даже сердце замедлилось, едва толкая кровь по венам. А что… если бы среди нарушителей всё-таки стоял Дан, дал бы Варейвода такой приказ? Что-то мне подсказывает, что он все равно был бы на его стороне и, это коробит. Я всё ещё был в боевой трансформации и держал медленно восстанавливающегося батю. Внезапно, услышал его сорванный свистящий голос:       — Чертовщина… творится в Салане… Чувствуешь? Тьма расползается. Пострашнее этих упырей и твоего Волкова… Алчная, слепая… ненавидящая всё и вся… Найди своего инкуба!       Усадив Леона на дышащую жаром, обнажённую, чёрную землю, уже не вздрагивал от автоматных очередей, непрерывно прошивающих густой сладковатый воздух. Слава уже шёл ко мне, чётко снимая взглядом слепок с моего сознания, проверяя, а в нём ли я вообще, или стоит закатать мне заряд транквилизатора. Отскакиваю, щёлкнув зубами на двух спецназовцев центра, вышибая оружие из их рук.       — Гном, справа! — рядом со Славкой материлизовалась фигура, черты лица расплывались, как краски на залитой водой палитре. Варейвода выстрелил, но в пустоту. Успеваю проследить молниеносное перемещение твари и, к своему ужасу, вижу Шейна, прижавшегося к покорёженному выстрелами стволу метрах в десяти от места зачистки… Пацан закричал от хватки инкуба, и безвольно обмяк. Секунда, и безликая маска на морде врага, выдала кривую ухмылку провалом рта. На меня опять смотрел Дантрес, но будто насквозь, а я уже слабо различал реальность и тень и не мог быть ни в чем уверен. Некогда было расшифровывать эти дьявольские коды и гадать мотивы. Пространство вокруг выгнуло, искажаясь против законов физики и самой природы. Так всегда бывало, когда приоткрывали проход на теневую сторону… Соваться туда в моём состоянии было настоящим безумием, тьма присосётся намертво и выпьет. У тебя не будет сил и возможности успокоиться и вернуться, станешь ещё одним жадным ртом теневой. Варейвода наводил оружие на слепленные фигуры, уже теряющие очертания, я с воем ногой выбил у гнома автомат, толкнув его в снег.       — Не сходи с ума, Вик! Это ловушка!       — Поздно бояться.       — Найди Дана, пока ещё можно что-то исправить! Не видишь, что тебя отвлекают от прямой цели?! — он нервно отряхивал куртку от мокрого снега, выдыхая клубы пара изо рта, как взмыленный бегом конь… вернее, пони… Во мне всё нервно передёрнулось, облизнул мокрую от пота и крови морду. Целью на настоящий момент был попавший в беду мальчишка, но в противовес вызревало нарывом предчувствие, что на теневой ждал тотальный пиздец, по сравнению с которым всё происходящее ранее было детскими проблемами.       Славка рванул наперерез, да только бешеного волка не удержишь, я прыгнул в хватающий за сердце полусумрак вслед за инкубом с Шейном, уже не слыша ничьих голосов, тем более разума.       Первые три минуты дышал через раз, хотя лёгкие рвались из грудной клетки, от ярости. Тьма даже не рискнула сразу коснуться: по шкуре рассыпались искры, из глаз лилось алое марево, мышцы сокращались, их прошивало болезненными уколами, словно тягал железо или переплывал Байкал. Мой гнев невольно стал моей же эгидой, тело стало терять остатки человеческих черт сливаясь со зверем. Промахнуться я не мог: инкуб, кем бы он не был, с Шейном затаился где-то поблизости. Представляя, как Дан может намеренно причинять парню боль, вызывали во мне и бешенство и панику, я терял нечто важное, возможно человечность и веру во все хорошее.       Прочёсывая клок земли вокруг себя, споткнулся о неподвижное тело. Инкуб был мёртв… тьма допивала его… ушло слишком много времени, чтобы заглушить в бошке крик и понять — это не Дантрес, еще столько же, чтобы вспомнить зачем я здесь.       В трёх метрах левее на земле застыла фигура, настолько истощённая, что торчали кости из-под полупрозрачной тонкой кожи, обтянувшей скелет. На моё движение навстречу существо подняло глаза, но пошевелиться не смогло, только рёбра в области груди едва заметно поднялись, делая последние глотки жизни. Это был Леший. Очевидно, потративший на гнусное представление последние силы. Видя его жалкое существование я даже жалости к нему испытывать не мог. Чтобы не завалиться, он опёрся о руку и теперь, не мигая, ждал своей участи.       — Где Шейн? — цежу сквозь рык, горло дерёт, как хочется закричать.       — Ищи. Он здесь. Уже давно. Но я бы не советовал.       — Кончай эти блядские игры, пока голову не оторвал! — взревел я, теряя контроль.       — Уже… — он изогнулся и отчаянно закричал, словно с последним звуком выпуская наружу всю боль, жаль не соображал, что открывшись, лишь усугубил свою участь, впуская тьму в себя с воздухом, она стала расти. Его грудь заходила ходуном, а кожа стала чернеть, будто нечто живое изнутри отравляло всю его сущность, впрочем так и было. Ослабленное тело уже скоро перестало двигаться, взгляд остекленел, а тело мёртвым весом упало на землю, истончаясь и постепенно втягиваясь в землю, но этого я уже не видел.       В голове так отчетливо был слышен крик Шейна, эта истерика в голосе, страх, на который не было плевать, и все моё существо хотело защитить. Реальность ударила с такой силой, что внутренности скрутило в тугой жгут, разливаясь по телу не только душевной, но и физической болью. Пальцы вмиг онемели, губы пересохли, а вместо слов из горла вырывались лишь невнятные звуки больше похожие на вой. На инстинктах. Потому что надо и положено. Тогда почему стало так паршиво, когда увидел, как над сжавшейся и забившейся в угол фигурой завис… Дан?.. Это не был тот человек, которого я знал, и нечем он тоже не был. Нападающий словно специально впустил в себя всё отчаяние и безумие этого места, включив программу самоликвидации. Озлобленный, дикий, чужой. Настолько далёкий, что заткнулась даже совесть, когда рванул на него… От Авторов       Как бы далеко не шагнул в науке человек, он не сможет стать богом априори. Безрассудно пытаться вмешаться в Его промысел, высокомерно теша надежду изменить судьбу. Отец Шейна стал фанатиком собственной идеи спасти сына любой ценой. На это он положил остатки человечности и здравого смысла, мучил, вызверивал, калечил душу подростка, пока уродство не проросло в того на клеточном уровне и в подсознание, а сам профессор не стал получать удовольствие от своих экспериментов. Шейн перестал бояться боли, перестал благодарить Всевышнего за улучшения, всё чаще в спину отца устремлялся взгляд, похожий на бросок кинжала, и с дрогнувших кривящихся губ уже ни раз срывалось не только мысленное проклятие, но и словесное. Шейн перестал бояться Бога, а значит и кого-либо, наплевав на все моральные принципы. Мальчишка окреп физически, но ощущал себя внутри гнилым и изломанным — в его юном возрасте это серьёзно искалечило психику. Вика можно было привязать на уровне крови, оборотень стал целью, капризом, а уже потом средством выжить с этим жутким коктейлем в венах. Навязчивая идея поработила слабое сознание, и наконец Бойко укусил его!..       Торжество омрачилось дикой болью, снесшей последние засовы. Его ожидания не оправдались, а значит всё, ради чего он жил последнее время, было напрасным. Виновник нашёлся быстро. Дантрес. Уже мало было просто убить его, важнее стереть каждый след инкуба на этой земле. Ненависть и злоба разрослись настолько, что в роковом обороте облили чёрным ядом и без того грубо изменённые цепочки ДНК, доломав их окончательно. Шейн даже не понял, как из глаз исчезли краски, осталась серая хмарь с красными прожилками кровеносных сосудов в тех местах, где была жизнь. Он ощутил силу в руках, ставших мерзкими узловатыми лапами и холод собственных клыков в пасти. Парень промолчал, когда Леон спросил его, валяющегося ничком на постели, что происходит, Шейн затаился, как раковая опухоль, убрав старика с дороги. Бывалый волк был опутан паутиной влияния, араб не ослаблял воздействие ни на минуту, почти не отдыхая, зная, если ослабит хватку, старик его вычислит на раз. И дурачок Леший, боявшийся за свои деревья, выполнял безумные желания исчадия ада беспрекословно. Всё было бы идеально, если бы не…       Шейн был уверен: Дан последует за ним, даже умирающий, хоть в самое пекло, лишь бы отомстить, если надавить на последний рычаг, чтобы человека не стало в голове Волкова — лишить неоспоримой веры в Виктора. Леший оказался прекрасным артистом, надев на себя шкуру Бойко, жаль посмертно. Араб до сих пор помнил вкус поцелуя с ним, этот едкий горький вкус, как будто разжевал полынь. Но и этого было мало, лешак поработал на двух площадках: и напоказ инкубу, и напоказ стае. Шейн не собирался оставлять свидетелей ни в том, ни в этом теневом мире, всё ещё надеясь на счастливое будущее.       Леший вернётся с поля боя сюда совсем без сил и приведёт Вика, точно так же лишённого самой непоколебимой веры. Араб предвкушал увидеть это жгучее отчаяние у обоих и ненавидел их в равной степени, за слепую привязанность друг к другу. За любовь. Ей не осталось места в теле Шейна, с вытравленной душой — только пустота. Но Вика всё не было на арене, а Дан стоял напротив и выглядел опасным. План дал трещину, и под рваное дыхание демона задрожали даже несуществующие стены.       Злоба подобно кислоте выедала нутро отродья, зверь неотвратимо рвался наружу, уродуя человеческое тело, с хрустом ломались кости, складываясь заново, щёлкали суставы, и рвалась кожа. Шейн всё читал во взгляде демона: презрение, отвращение, ненависть, всем уродством отразившись в аметистовом зеркале глаз. Дан ужаснулся тому, что увидел. Но это уже не заботило Шейна, он стал тем, кто не имел ни названия, ни классификации даже в мире нечей. Сработал инстинкт самовыживания, и выродок бросился первым! Вслепую! Не ужаснувшись, что тварь, двинувшаяся навстречу, мало напоминает прежнего инкуба, да и вообще человека. Вырвался демон из слабого человеческого тела, прикрытый тенью, как плащом, ударил первый…       Теневая взвыла. От боли и выплеснутой в неё силы. Рассечённая в нескольких местах, словно лезвиями, эгидой прикрывая чудовище, так вкусно кормившее и такое схожее с ней самой. Задрожал воздух, и эхом разнёсся гул вокруг, отдаваясь на телах дрожью.       Шейн прыгнул, не думая, сшибая Дана с ног и вогнав когти тому в плечи. Будь отродье опытным бойцом: сразу било бы в грудь и горло, рвало сонную артерию и добиралось до сердца, имея шанс ослабить демона перед тенями, но Шейну советовала лишь слепая злоба. Демон потерял терпение, тварь, напавшую на него, как на равного, он и за противника-то не считал. Дав вкусить крови и лёгкой эйфории от броска, ударил сам. Шейна перевернуло в воздухе, как соломенное чучело, на серую землю пролилась из пасти первая порция густой крови. Демон нашарил стальной рукой мокрый загривок и рванул вверх, чтобы принизить взглядом заигравшееся ничтожество, переставшее быть человеком и даже не имеющее силы на полный оборот. Шейна выжрало изнутри всеми возможными формами зла, он сам запустил тьму, не осознавая последствий, но демон видел глубже иных, видел его смерть, с которой мальчишка пока был не готов смириться. Парня можно было спасти, попади Шейн в иное окружение, достучись он до сердобольной души, что встала бы на сторону несчастного пацана, если бы…       Дан высокомерно склонил голову и отбросил от себя рычащее тело, как грязную половую тряпку, доламывая ещё несколько треснувших рёбер, тело изломилось и с хрипом осело. Шейн попытался встать, упёрся узловатыми конечностями, взрывая безжизненную землю, упал кровавя ноздри, шумно выдохнув. Закатывались глаза, серая хмарь всхлипнула над своим избранником, у Шейна она не отбирала сил, лишь бережно слизывала кровь с морды слизь, с исковерканного оборотом тела.       — Помоги мне! — провыл зверь, указывая когтём на застывшего, усмехающегося демона, теневая сгустилась вокруг Дантреса и тут же отпрянула. Демону уже было тесно в человеческом теле, кожа дымилась, зубы и ногти, похожие на иглы, выглядели более чем жутко, являя миру истинный образ инкуба, в котором не было ничего привлекательного. Плоть местами потемнела, вытянулась, стала непропорциональной. Шейн тянул время, считая секунды, и, когда уже было больно даже дышать… главный артист появился на сцене.       Вик тоже мало походил на разумное создание, огромный, со всклокоченной шерстью, вызверенный оборотень, рвущийся в бой и охваченный тоской, как пламенем. Вожак увидел то, что увидел, не больше и не меньше, без прикрас: демона, в котором лишь по угловатым очертаниям поджарого тела и глазам, можно было узнать Дантреса, но ничего от того, кого он знал и когда-то боялся потерять. Хотя нет, этот образ уже расплывался перед глазами волка, словно слетала ширма, открыв иной, обезоруживающий вид… Шейн дико застонал, выпуская остатки сил в попытке воздействовать на вожака, став полуголым, израненным пацаном, обычным слабым мальчишкой, который смотрел умоляющими глазами и обмирал от страха, от каждого шороха. Араб мог бы не стараться, Вик и так не бросил бы его в таком состоянии. И дело вовсе не в своей крови, а в принципах, так сильно этот мальчишка напоминал его самого в юности…       Защемило потерявшееся сердце, и, приняв решение, оборотень оскалился.       На Дана…       Демон зашипел от такой наглой манипуляции, шагнул к арабу, делая едва знакомые пассы руками, словно катая из серой полумглы шар, воздух вокруг него стал густеть и обретать форму. Земля гулко завыла под ногами. Атмосфера заискрила. Не было сил на разговоры и просьбы, даже для приказа не находилось хоть капли здравого смысла. Только нечи. Только инстинкт!       Устроить подобие атомного взрыва в таком глухом пространстве значило уничтожить там всё живое, и себя в том числе. Демон был готов убить всех вокруг, готов был даже разнести в пыль тонкую дверь между мирами и впустить хаос к людям, он жаждал освободиться и для этого ему надо убрать всех, кто мешал, а после… и самого Дантреса.       — Вик, помоги! Это уже не Дан!!! — тонко закричал Шейн, протянув руку, из-за перелома конечность обвисла, а парня передёрнуло от боли. — Это он убил Якова! И Инкубов! — пацан первый понял, что смерть настигнет в любом случае, и вопрос выживания стал острее. Шейн хотел прикрыться волком, как щитом, но оборотень никак не поддавался влиянию, стоял и смотрел, переживая борьбу внутри себя, и с каждой секундой взгляд его делался всё тускнее, будто Бойко уже умирал, не сделав и шага.       — Вик!       Когда Волков обернулся к оборотню, Вик даже не надеялся, что инкуб прозреет. Вожака сейчас разрывали чудовищные противоречия, он очень хотел бы повернуть время вспять до того момента, когда всё начало разрушаться, а ещё лучше: когда это патлатое недоразумение припёрлось в их Салан и перевернуло всё к чёртовой матери. Он видел, как живого, того Дана, нагловатого, упрямого, такого не вписывающегося в их строй на все сто, но тем не менее ставшего его частью. Такого живого.       Но даже взяв верх над реальностью, Вик вдруг остро осознал, сейчас нужно остановить демона. Дан сам этого ждал, найдя наконец противника и судью по своему вкусу. Дело было даже не в Шейне, вожака уже было не провести: он видел, во что превратился его подопечный, и чувствовал свою вину, но все это было не важно, ножи блеснули в руках, демон ухмыльнулся и бросился первый…