Сессия в условиях Талига

По дороге обратно Реджинальд постоянно бубнил — совсем в духе Феншо, но, скорее не яростно, а с увещеванием. Ему легко говорить — он не жил в склепе под чутким руководством мамаши-монстра, его не заставляли вышивать и молиться, как Эдит и Дейдре. Даже если он сочувствует Айрис, то все равно никогда не поймет, каково ей приходится изо дня в день… А вот то, что придется разговаривать на тему сестры с Катариной, вовсе не радовало меня. Опять мне начнут втирать дичь про «несчастного Эгмонта» и про «ужасного Алву». Не люблю я вранье, не люблю притворство. Может, Рокэ попросить, когда вернется? Да ладно, не маленький мальчик, ради Айрис — справлюсь. — Айрис — необыкновенная, — восторженно и мечтательно вздыхал Ларак-младший. — Она прекрасна. Ты прав, ей в замке делать нечего. Но Дикон, как быть с девочками? — Монсеньор отправит их кому-нибудь на воспитание, — пожал я плечами. — Пусть живут в достойном доме среди достойных людей. Прости, я не хотел про тебя сказать ничего плохого, но ты же и сам понимаешь. — Понимаю. Ах, Айрис… Я покачал головой. Ох уж эти родственные браки… Хотя, сдается мне, Мирабелла не станет возражать против женитьбы Реджинальда на Айрис. Слишком повернута на Людях Чести и иже с ними. И девочка достойна, чтобы выйти замуж за того, кого хочет, но не за Алву. Потому что тут уже скорее всего не захочет он. — Ты поедешь сразу домой? — спросил Реджинальд, — то есть к Рокэ Алве? — Да. С девочками. Вот будет сюрприз для монсеньора! Не то чтобы очень приятный, но сюрприз. А может, он хорошо относится к детям, но стесняется в этом признаться? В любом случае, пути назад не было, а приехали мы в столицу не очень и задерживаясь. Эдит и Дейдре оказались на редкость терпеливыми. Прибыли мы глубокой ночью. Реджинальд уехал к себе домой, не дождавшись моего приглашения, а я попытался незаметно провести девочек в особняк. Увы, незаметность пресек бдительный Хуан, который так ничего и не понял. Но расспрашивать меня не стал. Действовать следовало как можно быстрее и я в двух словах объяснил доброй кэналлийке Кончите ситуацию. Та закивала, хотя явно не понимала, куда я собираюсь пристроить детей, и принялась их кормить. Вот и отлично. Обе девочки поначалу молча жались друг к другу, боясь незнакомых людей и непривычной им броской роскоши — они никогда такое не видели, но когда я их усадил в библиотеке и вручил кэналлийские народные сказки, вроде бы расслабились. — Отдыхайте, а я быстро съезжу в город. — А зачем? — испугалась Эдит. — По делам. Не бойтесь, скоро вернусь, а слуги вас не обидят. Наверное, не следовало оставлять их одних, но после всего пережитого мне не терпелось подышать свежим воздухом в полном одиночестве. А потом смогу погулять и с ними. Прежде чем отправиться на улицу, я посадил в карман радостно пискнувшую Энн. Зайти за Эстебаном? Нет, пока действительно никого не хочу видеть. Скоро должны были состояться какие-то очередные праздники, поэтому побыть одному не получилось. По улице шныряли туда-сюда горожане, и каждый счел своим долгом громко болтать, а еще пялились на меня. Я понимаю, что симпатичные юноши в родовых цветах Алвы и с орденом на груди на дороге не валяются, но пора бы и честь знать! И, дабы скрыться от этих назойливых взглядов и шепотков, я зашел в ювелирную мастерскую. Уф, тишина! Заодно, закажу что-нибудь торским друзьям, благо кошелек при мне. — Здравствуйте, монсеньор, — мастер широко и фальшиво улыбнулся. — Что хотите заказать? — Здравствуйте. Подарки для друзей, если можно. Четыре мужских кольца. Два кольца меньше моего, а два — намного больше. — Какие камни желаете? — Карасы… — подумав, выбрал я. — Хорошо, я постараюсь вас не задерживать, — передо мной выложили кучу разнообразных колец. Это образцы. Мелькнула дурная идея купить для Айрис браслет невесты, но она же воспримет это, как одобрение мной брака с Алвой. Нет спасибо, я не голодный, лучше повременю с этим, а то вон сколько всего навалилось. — Через месяц и несколько дней, примерно, будет готово, — порадовал меня мастер. — А монсеньор поедет в Ноху? К нам приехал агарисский проповедник и он будет спорить с кардиналом. Черноленточники недовольны. Кто? Зачем? Почему? Что-то мне не нравятся все эти разговоры, в нашем мире как правило такое завершается массовыми беспорядками. Надо бы выспросить у болтуна, что собственно происходит, дабы не хлопать потом глазами и не тупить отчаянно. — Епископом Олларии назначили Авнира, а он злой. В каждом еретика видит, — пожаловался мастер. — А черноленточники? — я нахмурился. — Из Лиги Святого Франциска — у них черные банты к одежде прикреплены. Скоро станут опасны, судя по всему. Вот-вот, станут. Сходить, что ли? Прерывисто вздохнув, я пошел. Дела делами, но о том, что творится в городе, тоже надо знать. Кроме клириков в Нохе ждал разномастный народ — богатые люди вперемешку с мещанами. И я никого из них не знал. Хотя, впрочем, нет. Вон сидит Килеан-ур-Ломбах и Эстебан, чем-то недовольный. Конечно, святые дела никогда не интересовали друга. Сев и откинувшись на спинку сидения, я начал внимать грызне Авнира с агарисским проповедником. Религиозный фанатик как есть — несет всякую дичь. — Создав семь орденов, вы из безмерности Создателя выделили лишь семь аспектов. Это есть умаление Создателя и является не чем иным, как идолопоклонством, что особо мерзостно. Ага. Его зовут Оноре, надо запомнить. — Вы же сами утверждаете, что Создатель слишком велик для человеческого разума. Люди поклоняются тому аспекту Создателя, который доступен их представлению и пониманию. Если олларианская церковь ратует за частную истину, она не может отрицать такие ипостаси Создателя, как Милосердие, Чистота, Истина, Слава, Знание, Справедливость… — Но мы не предписываем каждому человеку избирать одно из семи вместо множества! Мы не ставим рогаток на пути к Создателю! Вы замкнулись на магических числах, впав в чернокнижие. Что есть ваши символы и ритуалы, если не противное воле Создателя колдовство, идущее от демонов? Как смеете вы ограничивать творца Вселенной и дороги к Нему жалкой семеркой? Как смеете вы ограничивать служение Ему, насаждая каноны? Как смеете вы принуждать возносить молитвы Ему на чужом языке, подменяя идущие от сердца слова мерзкими заклятиями? Вы лишаете людей свободы выбора, свободы избрать свою дорогу к Создателю… Каждый должен идти к Нему своим путем, а утверждать иное — богохульство. — Но люди слабы. — Нет ошибок, есть грехи малые и большие! Грешные подлежат суду! Нет прощения согрешившим и упорствующим! Нет прощения тем, кто оскорбил Создателя! Господи, у меня от этого орущего типа скоро голова разболится. Заткните его кто-нибудь, а? Эстебан, сделай милость, прочти мои мысли и дай ему по голове чем-нибудь тяжелым. Хотя нет, не надо. Куда встал? А, уходить собрался. Ну и правильно — я тоже, наверное пойду. — Создатель — отец наш, — вещал Оноре тихим голосом Иисуса из рок-оперы. — Он любит нас, любит бескорыстно — и нет в мирах бескорыстнее любви, потому что Ему ничего не нужно от нас! Он сотворил нас не для себя, но для нас, для того, чтобы мы были. Он каждую секунду держит нас в бытии… не это ли свидетельство безграничности Его любви? Он судия — потому что не терпит Зла, и Зло не терпит его. Но, вернувшись в этот мир и узрев, что дети Его сошли с праведного пути и поклонились демонам, разве разрушил Он сам мир? Он изгнал демонов и поразил их слуг, а людям даровал прощение и оставил великий дар — Церковь Ожидания. Наш Создатель, наш отец никогда не отвернется от нас. Это мы можем отвернуться от Него, закрыв свою душу и сердце. Это мы можем перестать любить Его, а Его любовь неизменна. Тот, кто отказывает Создателю в праве любить и прощать — ненавидит Его. Тот, кто утверждает, что Создателю ненавистны Его творения — враг Ему. Тот, кто отрицает Церковь, хранящую слово Его, — губитель душ и слуга Чужого, как бы он себя ни называл. Что-то на выдержку из Библии смахивает. Я сжал гудящие виски ладонями. Что мне мешает уйти отсюда? К тому же, эта ерунда никогда не закончится, судя по всему. Поднявшись со скамьи, я неспешно побрел к воротам. Оно, конечно, интересно, кто кого, но мне лучше вернуться к девочкам и подумать над тем, как обратиться к Катарине за помощью. Что касается девочек, то они теперь чувствовали себя гораздо лучше, чем в ночь приезда, и даже искренне обрадовались моему возвращению. А вечером страдающая бессонницей Дейдре попросила рассказать сказку. Кивнув, я присел на край кровати и начал вещать, попутно вспоминая историю Талигойи: — Жил был один великий, но не слишком могучий король. Женой его была прекрасная королева. Увы, у нее в любовниках был рыцарь. — Ой… — девочка захлопала глазами и прикрыла рот ладошкой. — И однажды рыцарь, очень сильно рискуя своей головой, подарил своей любимой табун ездовых ёжиков, — продолжал нести я укуренный бред. Дети и не знают, что такого не бывает: ни Дейдре, ни заинтригованная Эдит. — Увы, этот храбрый рыцарь и его король вскоре погибли, убитые другим рыцарем. А того другого рыцаря убил третий. Но суть не в этом. Последний ездовой ёжик, живущий у храброго рыцаря, очень скучал, когда его хозяин умер. Он долго смотрел в окно башни. И ждал своего хозяина. Но тот не пришёл. Однако у ёжика осталась королева. Когда ждать стало бесполезно, он отправился к ней в табун. А когда королева, — едва не сказав имя Бланш, я прикусил язык, — умерла, то ёжик сложил вещи в платок, платок повесил на веточку, и ушёл в туман, искать пегую кобылу. — И нашел? — сонно уточнила Дейдре. — Конечно. Ездовые ёжики не боятся трудностей! — завершил я странную сказку. Девочка вскоре засопела, погружаясь в сон, а я задул свечу, встал и вышел. Не пришлось бы мне в скором времени бежать от особняка подальше, как тот самый ёжик. Найду старое письмо и удеру к кардиналу Сильвестру, чтобы вдвоем строить коварные планы относительно осторожной смены правительства.