Сессия в условиях Талига

— Приветствие Повелителю Скал! — заорал гимнет в синем плаще, отдавая честь, едва я подошел к порогу кабинета, в котором засел Величество. — Государь примет цивильного коменданта в Бронзовом кабинете. Дорогу Повелителю Скал! Да я уже это понял… Нет, право, если король дурной, то и прислужнички недалеко ушли. Моя бы воля — вовсе бы сюда не совался, но требовалось поговорить с Альдо, про Рокэ. Потому что монсеньор не должен быть признан виновным в покушении на Величество. Если это случится, то все пропало. — Входи, Дикон, — великодушно разрешил Альдо, стоявший у камина с усталым видом. Он вертел в руках яблоко и смотрел на потрескивающий огонь. — С чем пришел? Поспеши, скоро сползутся судейские. — Альдо, я тут подумал ночью… Помнишь, ты говорил, что Ворон не должен отвечать за то, в чем нет его вины? — придется подкатывать к Ракану хитростью, если не взять силой. — Помню. А что такое? — голос самозванца звучал расслабленно, словно он вовсе не замечал подвоха. — Я вспомнил слова этого теньета и обвиняемого… Это был не он. У ручья, — с каждым словом моя уверенность в себе таяла. — Ну да, — кивнул Альдо, — промахнулся. Бывает. — Я не об этом! Я слишком хорошо знаю эра и думаю, что он не стал бы отпираться. Это тот Ворон, с которым я ездил на войну, он не изменился. — Стал бы, — уперся Величество. — Он гордец и не хочет признавать промахи, вот и все. — Альдо, — воззвал я к остаткам его разума, — до Люра было труднее добраться, а находись Алва в роще, он бы использовал шпагу. — Хочешь сказать, — блондин нахмурился и отложил яблоко, — что он бы ввязался в ближний бой? — Я хочу сказать, что это не Ворон. — Но кто? — Альдо покосился на меня с подозрением. — Его же узнали… Не лицо, но фигуру, коня… — Наверное, кэналлиец, — предположил я, состроив самое невинное лицо. — У них у всех посадка одинаковая. — Хм. Надо узнать получше про лошадь. Может быть и так, что на нас напал не господин, а слуга. — Экстерриор Талигойи барон Вускерд! — сообщил гимнет-теньет. — Супрем Талигойи барон Кортней, первый советник супрема Фанч-Джаррик из Фанч-Стаута! Тяжело вздохнув, я решил, что еще обязательно вернусь к этой теме. Если Величество впервые не стал упираться рогами, значит, не все потеряно. Стоя и слушая о том, что барона Кракла и графа Феншо отстраняют от их обязанностей, из-за их глупости и самомнения, я молча радовался. Ибо нефиг превращать суд в рыночный Кортнея назначили гуэцием и велели за все отвечать. Фанч-Джаррику тоже дали ценные указания и велели вычеркнуть все, что касалось конфликтов с другими странами. Напоследок Альдо упомянул мои слова и доводы, сочтя их обоснованными. Когда началось очередное заседание, Альдо куда-то утопал, Кортней и Фанч-Джаррик шуршали документами, а Рокэ прикрыл глаза, чтобы не видеть всего этого безобразия. Рассветных гимнетов сменили Полуденные, я сидел и скучал. Все скучали. Но, надеюсь, что в своем желании Альдо немедленной смерти я был не одинок. — Ваше Высокопреосвященство, господа Высокие Судьи, господа послы, Высокий Суд приступает к следующему пункту обвинительного акта. Обвинение готово? — ага, Кортней проснулся. — Да, господин гуэций, — обвинитель поднялся на кафедру. — Высокий суд слушает, — промямлил супрем. — Господа Высокие Судьи, обвинение намерено доказать, что подсудимый был участником заговора, направленного против Людей Чести, и что жертвами этого заговора стали Его Преосвященство епископ Оноре, множество талигойцев, включая малолетних детей, и девятеро иноземных негоциантов. С целью сокрытия данного заговора обвиняемый собственноручно убил лжеепископа Авнира и приказал уничтожить свидетелей из числа так называемых висельников. По той же причине, а именно, чтобы отвести подозрение от себя и Квентина Дорака, обвиняемый подделал улики, указывающие на братьев Ариго. Обвинение просит суд последовательно заслушать показания Фердинанда Оллара, Жанетты Маллу, Раймона Салигана и графа Штанцлера. Если Высокий Суд сочтет необходимым, будут допрошены и другие очевидцы так называемой Октавианской ночи. — Высокий Суд выслушает перечисленных свидетелей. — Обвинение вызывает Фердинанда Оллара. — Введите, — обронил Кортней. Двое гимнетов ввели Фердинанда Оллара через ту же дверь, что и Алву. Он смотрел отрешенно и непонимающе, шагал медленно, и вряд ли понимал, чего от него ждут. Рокэ быстро поднялся, и тут же всполошились гимнеты. Но зря. Рокэ просто стоял и спокойно взирал на бывшего короля. — Обвиняемый, — Кортней застучал по деревянной поверхности пальцами, — сядьте. — Я обещал встать в присутствии государя, — ответил Рокэ Алва очень жестко. — Кракл точно записал. Можете проверить. — Вы должны сидеть. Рокэ промолчал и даже не взглянул на дотошного гуэция, а вот Фердинанд покраснел и у него задрожали губы. Обвинитель что-то тихо сказал бывшему королю, но до того дошло лишь со второго раза. Кивнув, скорее машинально, он посмотрел на подсудимого. — Герцог Алва… прошу… можете сесть… — Благодарю, Ваше Величество, — тихо откликнулся Рокэ, после чего опустился на скамью. Держался он с той же поистине королевской статью. — Назовите свое имя, — обратился к свидетелю супрем. — Фердинанд… Оллар. — Принесите присягу. — Именем Создателя… клянусь… говорить… да буду я проклят во веки веков! — Вы клянетесь спасением говорить правду? — Клянусь. — Суд принимает вашу присягу. Обвинитель, этот человек будет правдив. Спрашивайте. — Да, господин гуэций. Итак, на предварительном дознании вы показали, что поздней осенью 398 года Квентин Дорак потребовал от вас казни неугодных ему людей согласно составленного им списка. Вы ему отказали, сославшись на мнение держав Золотого Договора. Тогда Дорак заверил вас, что найдет способ уничтожить Людей Чести, не вызвав осложнений. Вы подтверждаете сказанное? — Подтверждаю. — Когда Квентин Дорак вернулся к этому разговору? — Весной 399 года, когда вынудил двор выехать в Тарнику. — Расскажите об этом подробнее. Когда именно это было? — Это было… За две недели до дня Святой Октавии… Сильвестр… — Свидетель Оллар, вы имеете в виду лжекардинала Талигойского Квентина Дорака? — Да… Да, Кортней. — Хорошо. Господин прокурор, продолжайте. — Передайте разговор с Дораком так подробно, как вы его запомнили. — Квентин Дорак сказал, что в городе вспыхнет возмущение, направленное против эсператистов, во время которого погибнут опасные для моего престола фамилии, те, кто хранит верность святому престолу в Агарисе, и богатейшие негоцианты. Последнее требуется для пополнения казны. Я спросил, сможет ли Квентин Дорак остановить погромы, и тот ответил, что это сделает герцог Алва, который вернется в город в праздник Святой Октавии. Я спросил, какие распоряжения будут отданы городской страже и гарнизону столицы. Квентин Дорак ответил, что комендант столицы Килеан-ур-Ломбах получит приказ не покидать казарм. Я сказал, что такой приказ не поймут державы Золотого Договора, чьи подданные пострадают. Квентин Дорак сказал, что во время беспорядков приказ будет тайно изъят одним из надежных офицеров гарнизона. Я не мог одобрить задуманное и сказал, что не желаю гибели невинных, но Квентин Дорак напомнил мне о судьбе моего отца, отравленного Алваро Алвой, и сказал, что Рокэ Алва будет лучшим регентом, чем я был королем. Больше я не возражал. — Вы не предприняли попытки предупредить хотя бы ваших родственников Ариго? — Нет, господин, нет… — на имена у Оллара память плоховата. — Почему? Вы могли это сделать через вашу супругу. — Я не мог. Шпионы Дорака следили за каждым моим шагом и за каждым шагом моей супруги. Я знал, что нас подслушивают. Если бы я рассказал моей супруге, убили бы нас обоих. — Благодарю вас. Господин гуэций, обвинение больше вопросов не имеет. Кивнув, Кортней посмотрел на Рокэ. — Защита может задавать вопросы свидетелю. — У меня нет вопросов, — спокойно ответил тот. — В таком случае, обвиняемый, признаете ли вы свое участие в заговоре Квентина Дорака против Людей Чести? — Нет. — Вы опровергаете слова свидетеля Оллара? Снова долгий и внимательный взгляд брошен в сторону никчемного бесхребетного короля, который и двух слов связать не может. А тот потупился и застенчиво молчал. — Король Талига не может лгать, — в голосе Рокэ звенел лед. После этого последовал допрос горожанки, матери погибшей в Октавианскую ночь, от яда, девочки, но я слушал вполуха. Мое сорвавшееся с цепи веселье после разговора с Альдо отрезвило осознание одного факта: пока Фердинанд жив и в неволе, Рокэ не захочет оставаться на свободе. Потому что он присягал потомку Франциска Оллара и от этой клятвы не отступится.