Сессия в условиях Талига

Наблюдая, как понурый Пьетро идет к кардиналу, я думал, что часть обвинений против Алвы развеяна. И это хорошо. Дальше — главное не теряться, не волноваться и… И я все равно не мог не проголосовать против своего бывшего эра, когда станут выносить приговор. Это приходилось осознавать. Грустно сие. А то, что Штанцлер мне тогда зачем-то солгал насчет монаха, неудивительно. Хотя, мог и сам перепутать, могли неверно донести. Да мало ли какие причины… — Есть ли в этом зале еще желающий выйти и сказать? — поинтересовался Кортней. Повисла очередная тишина, Фанч-Джаррик с напряженным выражением лица шуршал бумагами. Песок медленно сыпался и наконец время истекло. Об этом же сообщил судебный пристав, дав понять, что все свидетели допрошены. Эх, как жалко, что мне нельзя быть свидетелем, я бы такого рассказал! Хотя наверное Альдо бы выкрутился или продолжил бы меня шантажировать. — Вскрывшиеся обстоятельства требуют повторного допроса, — объявил Кортней. — Пусть Фердинанд Оллар поднимется на кафедру С видом понурой свиньи бывший король побрел к кафедре, кое-как поднялся. — Фердинанд Оллар, вы уже принесли присягу. — Да, господин гуэций. — Вы слышали, что сказали Горацио Капотта и брат Пьетро? — Да, господин гуэций. — Их показания расходятся с теми, что дали вы. Вы солгали? — Нет, господин гуэций. Клянусь… Я сказал, как было… Граф Штанцлер подтвердит мои слова… Я сказал правду, я принес присягу… — Остается предположить, что Квентин Дорак лгал или же совместно с подсудимым вынашивал умыслы, которыми и поделился. Случившееся с преосвященным Оноре было совпадением, сыгравшим на руку заговорщикам, чем они не преминули воспользоваться. Вы с этим согласны? — Да… — обрадовалось ничтожество. — Да, господин гуэций. — Постарайтесь вспомнить, не говорил ли при вас Квентин Дорак или подсудимый, как они воспользовались сложившимися обстоятельствами? Вероятно, это было после взятия под стражу братьев Ариго. Напрягите вашу память, это очень важно. — Да, господин гуэций. Это было после Тайного Совета… Я не верил, что граф Ариго мог написать такое письмо… Я сказал это Квентину Дораку, а Квентин Дорак сказал, что… Что это очень хорошо, что братья Ариго виноваты. Теперь не надо подбрасывать им улики, все получилось само собой… И еще он сказал, что никто из Людей Чести не доживет до зимы и в Талиге больше не будет сторонников Раканов… Это он так сказал. — Присутствовал ли при этом герцог Алва? — резко спросил Фанч-Джаррик. — Да или нет? — Да, — громко ответил Фердинанд. — Рокэ Алва стоял у яшмовой вазы и все слышал. — Он что-нибудь говорил? — Он сказал… Прошу прощения у Высокого Суда… Он сказал, что падаль следовало вывезти раньше, но лучше поздно, чем очень поздно. — Что ответил Дорак? — Квентин Дорак сказал, что у него были связаны руки. — Кем именно? — Кансилльером графом Августом Штанцлером и… И моей супругой Катариной, урожденной Ариго. — Что ответил Алва? — Герцог Алва сказал, что одна веревка порвалась сама, а вторую следует разрезать. И засмеялся. Вот же… Фердинанд его предал, как предал кто-то прежде, как предстоит предать мне. Во рту пересохло и стало нечем дышать, однако с этой проблемой я быстро справился. — Рокэ Алва, — оскалился обвинитель, — это правда? — Я обычно смеюсь, если мне смешно, — объяснил Ворон, — а вы? — Высокий суд удовлетворен. Показания Оллара полностью сняли кажущиеся противоречия, теперь осталось прояснить два простых обстоятельство. Первое ервое касается передачи меча Раканов в руки Рокэ Алвы. Высокий суд желает знать, как и почему это произошло. — Меня вынудили! — заблеял Оллар. — Дорак приказал мне, чтобы меч Раканов носил Алва и чтобы все это видели. Чтобы узнали в Агарисе. Дорак велел… — Не Дорак! — раздался с заднего ряда решительный женский голос. Катарина встала, прямо глядя на обвинителя. — Не Дорак, а я, клянусь Создателем всего сущего! Я — Катарина-Леони Оллар, урожденная графиня Ариго. Я должна говорить… Дайте мне Эсператию! — Сударыня, поднимитесь на кафедру и примите присягу, — растерялся гуэций. — Да. Я иду. С плеч Катарины Оллар соскользнула серая вуаль, но она даже не оглянулась. Шагая вперед, женщина являла собой отчаянную силу. Я видел, как горят ее глаза, и был впечатлен. Не будь мое сердце занято, я бы, возможно влюбился. Хотя, что за глупости, с ней одни проблемы будут. — Я готова, — четко сказала Катарина, коснувшись ладонью толстой книги. — Именем Создателя, жизнью детей, своей жизнью и своей честью клянусь, это правда — все, что я скажу! — Госпожа Оллар, Высокий Суд знает, что вы нездоровы, — произнес тихо гуэций. — Высокий Суд не счел возможным вас тревожить. — Я здорова и я буду говорить. Хотя бы я, если другие лгут и молчат. Мне нечего терять. — Госпожа Оллар, правильно ли я понял, что это вы подали вашему супругу мысль отдать герцогу Алва меч Раканов? — Я, — согласилась Катарина, — но также этого хотели все. — Что значит «все», госпожа Оллар? — уточнил обвинитель. — Сударь, вы ведь талигоец? Я вас видела, вы служили у Придда, то есть… у супрема… Неужели вы забыли, как встречали спасителей Варасты? Людям не платили за восхищение, за любовь, за благодарность… Их чувства были подлинными… Рокэ Алва принес стране мир и хлеб, это… Это стоило награды, но у герцога было все, и я подумала… Гальтара, древние анаксы, для меня это было сказкой, чем-то красивым, высоким, навсегда ушедшим, но оставившим в сердце серебряный след. Я не думала, не могла думать, что Раканы на самом деле… Господин Фанч-Джаррик, мы вошли в тронный зал, я увидела на стене меч… Я вспомнила, как Эрнани Святой в день триумфа вручил Лорио Борраске свой меч, ведь сам император не мог его носить. Это было красиво, это было справедливо… — вещала женщина, улыбаясь беспечно и искренне. — Госпожа Оллар, Высокий Суд благодарен за то, что вы разъяснили это небольшое недоразумение. Вы нуждаетесь в покое, сейчас вам подадут конные носилки. — Я не уйду, — отказалась решительно бывшая королева. — Мой супруг и я перед Создателем и Золотыми землями были талигойскими владыками, а не Квентин Дорак и не Рокэ Алва. Поэтому судите нас, если есть за что, а не нашего полководца! — Подсудимый защищает себя сам, — Кортней зверел на глазах. — Если бы Рокэ Алва нуждался в вашем заступничестве, то попросил бы Высокий Суд вызвать вас, но, но он не представил ни одного свидетеля своей невиновности, равно как не отвел никого из свидетелей обвинений. Тем не менее, раз вы расположены говорить, я считаю своим долгом допросить вас. Госпожа Оллар, мой вопрос может показаться вам неприятным, но я обязан его задать. Итак… — Рокэ, почему вы молчите? — Катарине было фиолетово на гуэция. — Расскажите им, что творилось в Варасте, что происходило здесь, как вы бросились в горящий дом! Вы хотели спасти людей, но вас предали, как и всегда предавали. А вы делали свое дело и даже не мстили! — Ваше Величество, я отомстил вашим братьям, — напомнил спокойно Рокэ. — Удар шпаги спасает от Занхи, — вздохнула Катарина, — от позора. Благодаря вам мои братья умерли с честью. Теперь вас судят. Так объясните судьям что значит честь и верность. Что значит жить не для себя, а для своего короля и для своей страны. Вы не боитесь смерти, это все знают, но другие боятся. Люди боятся, женщины, старики, дети… Они не хотят умирать, но умрут, потому что их некому защищать… Потому что вы верны королю, а он вас предал… А королевство скоро разорвут на части. Вот тогда вы будете достойны казни, господин Первый маршал… Достойны Заката! — в слабом, но решительном голосе звучала боль. — Госпожа Оллар, успокойтесь, — встал супрем, — вам будет плохо… — Я сам отвечу за себя, Ваше Величество, — пообещал тихо Алва. — Возвращайтесь в аббатство. — Будь проклят тот день, когда я вам написала… Я думала, это просто мятеж против Колиньяров и боялась, что Манрики утопят Эпинэ в крови. Мою Эпинэ… Теперь вас убивают из-за меня! — Вы поступили совершенно правильно, Ваше Величество, — глухо ответил Алва. — Кровь и жизнь Первого маршала принадлежит Талигу и его королю. — Король… — это слово явно далось Катарине с трудом. — Король отрекся от единственного человека, который был ему верен. Недолго до того, что он отречется от своих детей. Как бы я хотела, чтобы это были не его дети… Фердинанд! — звонко обратилась она к ничтожеству. — Вы не только не король… Вы не дворянин, не мужчина, не человек… Она хотела сказать что-то еще, но осеклась, едва открыв рот и сжала пальцами тугой воротник платья, а потом споткнулась и побелела, как полотно. Удушье? Я смотрел на нее и хлопал глазами, не зная, что делать теперь. Придд — тоже, только Робер вскочил и метнулся к своей кузине. Вовремя — бывшая королева безжизненно осела на пол. Эпинэ едва успел подхватить ее на руки и поднять. Что-то случилось с ее заколками, они вылетели, и пепельно-светлые волосы распустились. Я увидел это позже, когда Робер направился с Катариной на руках к выходу. — Ей плохо! — запоздало крикнул Фердинанд. — Катарина… душа моя! — Откройте двери! — велел громко Мевен. — Шире! — Врача! — Госпожу Оллар сопровождает мой личный врач, — спокойно сказал Левий, чем заставил крикунов притихнуть. — Он в Дубовой приемной. Пусть пошлют за ним. — Я лгал, лгал!.. Делайте со мной, что хотите, но я лгал! Я — трус, я лжец, но я король… И Карл — мой сын… Мой! А Рокэ невиновен… Он спасал Талиг по моему приказу! Он — солдат, а король — я! Я приказывал, а он воевал… И я отвечаю… За все и за всех! За моего маршала, за Сильвестра!.. — надрывался Фердинанд. Грохнули жезлы, когда Робер покинул зал суда, и судебный пристав объявил о переносе заседания на неопределенное время.