Сессия в условиях Талига

Наш план с Дэвидом и Дженнифер был потрясающе прост и ровно настолько же опасен. Мне предстояло заняться самым сложным — выпрашиванием у Катарины отречения, Дженнифер отвечала за заглушку шнуров с колокольчиками, а Дэвид должен был ждать нас в архиве. Единственное, что портило идеальность всей картины — Карваль. Коротышка отирался в Парадной приемной вместе с двумя дежурными дамами и охраной. Что ему тут надо? Мне казалось подозрительным его присутствие, ровно как и он сам, однако об этом позже. Сперва — отречение… Дженнифер чему-то радовалась, Дэвид наоборот хмурился, поэтому мы меньше всего напоминали со стороны заговорщиков. Наверное. Надеюсь, Карваль ни в чем не заподозрит нас. После того, как чесночник убил Эстебана, я ненавидел его. Но пока Карваль — более мелкая проблема. Я взял «Книгу аудиенций» у девицы Дрюс-Карлион и вписал свое имя. Перед ним стояла надпись: «Граф Штанцлер». Интересно, они уже поговорили? Едва заметно подмигнув Дэвиду, я направился к генералу. Тот выглядел спокойным, как и всегда, но это еще ни о чем не говорит. Нужно показать, что я не имею никаких злобных намерений. — Здравствуйте, сударь, — поздоровался я с Карвалем, как ни в чем не бывало. — Рад вас видеть. — Добрый день, господин Окделл. Вы не ездили в Надор? — Нет, я отправил туда графа Литенкетте. Он мне прислал письмо, что отвез беженцев в Ноймар и открыл на берегу Лукка вербовочный пост. Сам он не может появиться у королевы, поэтому послал меня. Сколько времени вы пробудете у Ее Величества? — Я не просил об аудиенции, — огорошил меня Карваль. Чудесно. И пошто тогда торчит здесь? Впрочем смысла расспрашивать нет, это покажется ему подозрительным. — Ее Величество сегодня дурно себя чувствует. Я не уверена, что она примет кого-нибудь, кроме графа Штанцлера, — сообщила фрейлина Дрюс-Карлион. Хорошо, что здесь нет Айрис — она слишком громкая и обязательно привлекла бы к себе, да и ко мне заодно, ненужное внимание. На помощь пришла Дженнифер, уже справившаяся с колокольчиками. и вызвалась тайно провести меня к Катарине. Разумеется, этого она не сказала вслух. Лишь заверила присутствующих, что принимает меня. Карваль, наверное, не поверит, ну и кошки с ним. Я торопливо пошел следом за Дженнифер, а она начала говорить. — Я не ждала, что вы так рано, — понизила голос женщина, когда мы остались одни на лестнице. — Розалин права — Ее Величество почти никого не принимает. У нее отеки и дурное пищеварение. Что поделать, четвертый ребенок и к тому же мальчик. Мальчики забирают у матерей красоту. — И жизнь… — выдохнул я, кое-что вспомнив. Мать Димы Сергеева, моей прежней оболочки, умерла во время родов, а мать Ричарда Окделла погибла много позже, под каменным обвалом — опять же, по вине Димы Сергеева. Неосознанной вине. Но я промолчал, сглотнул, и не стал пояснять удивленной фрейлине свои слова. Тем временем меня затащили в Малую гостиную, желая напоить вином и угостить фруктами. Это — часть плана. Все должны видеть, что я пришел с Дженнифер, а ее в заговоре трудно заподозрить. — Ее Величество занята, — заулыбались девицы, узнав, к кому я собираюсь пойти. Насупленная Айрис посмотрела на Селину, та лишь молча пожала плечами. Луиза вышивала и старательно делала вид, что ее здесь нет, а если есть, то это не она. Хорошая женщина. Я доверил ящик с письмом надежному человеку и сейчас чувствовал абсолютную уверенность в том. — У Ее Величества граф Штанцлер… — Вы успеете нам рассказать про Надор… — И съесть эту землянику. Она ждет именно вас… — Садитесь же! — Благодарю, но у меня спешка, — улыбнулся я как можно обаятельнее. — До встречи, Айрис. Сестрица фыркнула и вцепилась в свое шитье, однако все же посмотрела на меня — зло и вопросительно. Разумеется, нельзя рассказывать о том, что сейчас произойдет, а потому я, пообещав, что не стану мешать разговору Штанцлера и Катарины, а просто постою тихо в уголке, снова попытался пройти в апартаменты королевы. Какая-то полная женщина собралась этому препятствовать, тихо сказав, что не может доложить. Запугала их Катарина, судя по всему. Непорядок. Дженнифер великодушно разрешила мне доложить о себе самому, раз такое дело. Ладно. Прерывисто вздохнув, я толкнул дверь и вошел внутрь. Разговор предстоял непростой и долгий. Пройдясь по паре комнат, по пути к будуару, я остановился и с сомнением посмотрел на притворенную дверь. Была и еще одна дверца, из кабинета в будуар. Постучать? Нет, пока не стоит светиться. Через неширокую щель я видел инкрустированный перламутром столик, на котором лежали молитвенник и томик Веннена. Кажется, правильно вспомнил фамилию. В высокой прозрачной вазе застыли алые маки. Сердце мое сжалось от непонятного предчувствие, однако я храбро зашагал вперед. Ковер под ногами был розовым и очень пушистым. Я толкнул дверцу — заперто. Изнутри. Но я повторил попытку и понял, что ошибся. Повеяло сквозняком. — Графиня Савиньяк завтра утром будет в столице, — сообщила Катарина. Вам следует поторопиться. Передайте имеющиеся у вас документы мэтру Инголсу. Он их оценит с точки зрения законника и подготовит к оглашению. Почему-то выходить наружу и давать о себе знать сразу расхотелось. Постою, послушаю правду, ведь я так давно желал услышать ее из уст этой женщине. Замерев, я напряг слух, только это оказалось лишним. Август Штанцлер говорил громко, даже слишком. — Вице-супрем не пройдет мимо подобных секретов. Они вызовут оживление, особенно у тех, кто раньше не сталкивался со столь чудовищными вещами… — вздохнул бывший кансильер. — Вы правы. Казус любопытный. Его рассмотрение рискует затянуться, но графиня Савиньяк ничего не потеряет, когда регентом станет Алва. Конечно, стремительность Рокэ разочарует настроившихся на долгий спор законников, зато все разрешится раз и навсегда. Дальше я плохо слышал из-за непонятного шума. Что-то говорилось о Савиньяках и про Левия. В юности Арлетта дружили, но при чем здесь это? Больше заинтересовал тон Катарины — она не вздыхала, как несчастная трепетная лань, и наверное не теребила ничего в руках. Обычный твердый голос, подобающий регенту. Неплохо. Что будет дальше? — Только не говори мне, что это известно. — То, что может знать мужчина, знает Алва, — ответила Катарина, но я ничего не понял. — Остальное — Его Высопреосвященство. — А то, о чем не знает кардинал? — Знает Создатель, но вы не Он. Все секреты, секреты какие-то… Ясно одно — сейчас выдавать себя нельзя, потому что Штанцлер не должен быть свидетелем отречения. Только Дэвид, я ему доверяю. Он — истинный вассал Скал и верен мне. — Не понимаю причину твоего упрямства, Катарина. Если бы я тебя не знал, то поверил бы… Снова сквозняк, неожиданный и довольно холодный, как и резковатый голос королевы. Интересно, что они еще наговорят. Жаль, в этом мире нет диктофона — я бы записал диалог. Но, увы, невозможно, остается только слушать и запоминать. Может, что-нибудь из услышанного мне пригодится. Вздрогнув от нового порыва ветра, я поправил воротник. — Вы слишком привыкли ко лжи. Да, я пыталась лгать Алве. Ему это не понравилось, — женщина погрустнела, судя по изменившемуся тону. — Ты думаешь, правда ему понравится больше? — Я не думаю, я знаю. Правда, сказанная вовремя, Рокэ нравится. О фамильном кольце Ариго он узнал своевременно. — Но не о молодом Придде. Старшем из молодых Приддов… Вот лучше бы они говорили про Алву, честное слово. Может, тоже знают, что он — Ракан, но боятся подступиться с этой заявочкой к Ноймаринен? Может, обсуждают поездку Катарины к «волкам», что ждет ее после рождения ребенка? Поди разберись, ага. — Вы опять путаетесь, граф. Правда о Джастине может повредить только вам и, видимо, повредит. В Нохе у нас с Рокэ хватало времени для… правды. Стены монастыря и наше положение располагали к откровенности, вот мы и говорили… Да, они говорили, в постели, я не исключаю. А о чем? Я вслушался в невнятное бормотание и закатил глаза. Они умеют разговаривать чуть громче? Глухотой я не страдаю, но и при таком раскладе понять ничего невозможно. Бубнят про Приддов. — Создатель, граф Штанцлер хочет правды! Обратитесь в ведомство супрема, там ее вдосталь, — Катарина зло рассмеялась. Ну вот, выбирается потихоньку наружу змеиная сущность. Правильно я сделал, что не вылез из укрытия, надо стоять и внимать беседе дальше. Кажется, Штанцлер удивился изменившемуся тону королевы. А я вот нет. И снова раздалось это: «моя девочка». Нет, у них это точно заразно… — Ангелика Придд сохранила ваше письмо. Оно досталось Манрикам. Прекрасная улика против королевы. — Но я не писал Ангелике Придд. — Вы писали ее сыну, к несчастью, от моего имени. Это стоило графу Васспарду жизни. Вот как. Мое сердце отчего-то застучало сильнее. Штанцлер никогда не был добрым дедушкой, это я понял давно, однако чтобы до такого довести… Нет, Алва это Алва, а Придд это Придд. Я помнил, как мой бывший эр мозолил старику глаза и как тот порывался отравить Рокэ моими руками. Но Придд-то не настолько на виду. Или вышла глупейшая ошибка? — Ты забыла, что говоришь не с Феншо и не с Окделлом. Я смотрел на тебя, когда ты заканчивала письмо, а потом доставил запечатанную тобой смерть. — Это были ваши слова, граф. Ваши, не мои. — Значение имеет лишь рука. — Увы, граф, вас начала подводить память. Что поделать: возраст, болезни, Багерлее… Манрик предъявил мне письмо. Почерк похож на мой, очень похож, к тому же упоминается потерянная по дороге в Тарнику серьга с аметистом. Вы услышали об этом от какой-нибудь камеристки и решили добавить подделке достоверности. Откуда вам было знать, что перед самым выездом в Тарнику Фердинанд обварил мне руку. Отваром из лепестков йернских роз… Мы всегда пили его по утрам, а мой муж был таким неловким и всегда так этому огорчался; я не смогла его выдать. Нам помог капитан королевской охраны. Лионель Савиньяк умеет хранить не только большие тайны. Я улыбалась, прятала ожог в кружевах и улыбалась. Я не могла писать больше недели, а в письме указаны время и место. Его написал кто-то другой. То есть вы. Гадина. И даже не знаю, кто из них большая тварь, однако не мне их судить. Пусть разбираются Ноймаринен и Алва, когда сядет на трон. — Чудовище! — ахнул Штанцлер. — Ты чудовище! — Я талигойская святая, граф Штанцлер, и мать короля. Это устраивает всех, включая меня. Попытайтесь доказать обратное, хоть Рудольфу, хоть горожанам, и можете не опасаться Савиньяков. Вы станете выше любых страхов и скорбей… — Ты его толкнула… Ты толкнула Фердинанда и превратила правду в ложь. Мне следовало понять, что от змеи родится только змея! Вот оно что… значит, Штанцлер знал матушку королевы? — Вы забыли про соловья, сударь, и вы меня утомили. Ваши советы и ваши… письма слишком дорого обходятся нашей семье! — О какой семье ты говоришь? — Вам ли не знать, кого погубили ваши подделки? Вы за время службы заверили такое множество писем… Такое множество чужих бед, но то, о котором вы изволили напомнить, спасло мне жизнь. Фердинанд вспомнил сережку и розовый отвар и не подписал обвинение. Что ж, я возвратила вам долг, хоть и невольный. Вы свободны, у вас на посылках Окделл, но вы не можете не жалить. Вы замахнулись на Арлетту Савиньяк, что ж… Готовьте бумаги или бегите. Если Создатель захочет, Он вас сохранит, а я вас прощаю. Извольте меня оставить. Ваш Карваль вас проводит. Его Карваль. Ай, какая прелесть. Я не удержался от невольного смешка. Раньше я был склонен думать, что Карваль все-таки Робера, а не Штанцлера. Ладненько, это, в принципе, не важно. — Я не уйду! Ты не осмелишься… Я оставил письмо… — крикнул эр Август.  — Как же вы любите писать… Только ваше нынешнее дупло ненадежно. Окделлу уже приходилось красть завещания… Тут-то я едва не высунулся и не проорал про Альдо. А то что все взяли моду на меня клеветать? И откуда она узнала? Мевен разболтал? Хотя какая теперь разница… А эти двое снова забубнили так, что нифига не разберешь. — …странно, что этого не сделала ты — Женщине не следует делать то, что за нее сделает мужчина или Создатель. Вы зря избегали пить в моем присутствии, даже присвоив кольцо моей матери. Королева Талига с ядом — это… непристойно. — Моя девочка, королевой Талига нельзя родиться. Королевами становятся герцогини и иностранные принцессы, но порой они не внушают доверия, а те, что внушают, могут умереть. Внезапно. Тогда вспоминают о графинях, чья родословная безупречна. Савиньяки, Рафиано, Ариго… Сильвестр сомневался в верности Эпинэ, но разорвать помолвку Оллар отказался. Магдала Эпинэ умерла, и Анри-Гийом заподозрил Дорака. У старика не было доказательств, но кому еще была нужна смерть девушки? Герцог умер в уверенности, что знает убийцу, но не может до него дотянуться. Я виноват перед старым другом, я мог открыть ему глаза…  — О да, вы могли даже назвать яд, но вы это можете и теперь. Нынешний Повелитель Молний к вашим услугам. Вы очень обяжете моего кузена, объяснив заодно происхождение выманившего его из Сакаци письма. Еще одного письма, которое не писала женщина… А где письма, там и дневник… Вам было мало залога, вы решили исправить безупречное, но записки моей матери видела не только Жозефина Эпинэ, но и Арлетта Савиньяк. Она их узнает. Или не узнет, если не найдет в них лошадей и маков. Я их маме рисовала, я помню.  — Ты проиграешь… Савиньяки не забывают… а ты — наполовину Борн… — И это ты называешь помощью? Это?! — Неужели вы так боитесь Карваля? Капитана самого Анри-Гийома? Великого человека и вашего друга… Теньент Карваль хотел служить, а его вышвырнули из армии. Вы заставляли Ги обвинять толковых офицеров и играли на их обидах. Вы готовили мятеж, а тут вернулся Робер. Не вовремя. Вам был нужен мертвый Эпинэ, но Карваль его почему-то не убил… И не дал ему убить вас. Святой человек… — Волку нужен твой сын, не ты. Ты делаешь глупость, отрекаясь от старых друзей! Ты умеешь удивляться. Сколько раз ты была потрясена гибелью Надора? Три раза? Четыре? Пять? — Я была потрясена, но я рада, что Айрис осталась здесь. — Катарина, ты должна понимать… — Я устала от вас. Не сейчас, давно. Графу Ариго перед смертью казалось, что у него в голове жужжит муха… Эта муха — вы. — Да, я навязчив, ведь ты мне больше чем дочь. Несмотря ни на что. Я слишком много в тебя вложил, Катари. Нет, я не жду благодарности, в наше время люди на нее не способны…  — Не подменяйте людей Окделлами и Штанцлерами, сударь. Что, простите?!  — Мне жаль тебя, Катарина. Твое предательство не принесет тебе счастья. Я боюсь за тебя и все еще надеюсь на твой разум. Ты можешь отдать меня Карвалю, ты можешь выманить у Окделла мое письмо и бросить влюбленного щенка волкам, как Васспарда, Феншо, Колиньяра… Ты уже ужалила Глауберозе, он твой, но кесарь, к счастью для него, с тобой не знаком, и тебе не дотянуться до Маргариты Борн. Пока ты была в своем уме, твоя тетка по совету приютивших ее дриксенцев молчала, сейчас она заговорит. Ты права, Алва и Ноймаринен тебя не тронут, но не Жермон Ариго. Я никогда не терял его из виду, этот человек не забывает и не прощает. Он поверит родной тетке, а дальше — думай. — Вы опоздали и с советом, и с угрозой. — Тот же холод, то же равнодушие, откуда в ней эта зима?! — То, что сын Эгмонта даже глупее отца, не значит, что дочь Каролины Борн глупее матери. Я достаточно знаю про брата, чтобы понять — вы врете. Не судите об Ариго по Окделлам. И не пугайте леопарда. — Леопарда?! — голосом, полным праведного гнева возопил старикашка.  — Леопарда, мерзавец! — Под Алвой ты больше напоминала кошку… Похотливую кошку. — Достойно мужчины, который не пригодился ни одной женщине. Все вы сходите с ума от Алвы, ведь он настолько лучше вас всех… Во всем. Вам не понять, что Ворон может быть просто другом.  — Расскажи это Окделлу. Или покажи… еще раз. Чтобы он, в конце концов, рассмотрел. В этом кабинете подходящий стол, ты будешь на нем особенно хороша.  — Окделлу придется довольствоваться прелестями своей достославной. Или вашими, если вы не рискнете сбежать в одиночку. — Как же ты хочешь, чтобы я исчез… Ты даже открыла Багерлее, но я не доставлю тебе такого удовольствия, милая девочка. Я покину столицу только вместе с тобой.  — Вы ее вообще не покинете. Хватит подбирать ключи к гайифской шкатулке. Это только умножит ваши… неудачи.  — У меня была лишь одна неудача — по имени Каролина Ариго. Мне не следовало покрывать преступление, но я не мог не помочь женщине, которой грозит смерть, тем более знакомой с юности. И тебя я тоже не могу бросить. Твоя мать сделала для тебя немало, но без меня ты бы уже догнала Магдалу. Кто дал тебе совет сойтись с Вороном и помог остаться с ним наедине в королевской опочивальне? И не говори мне, что он это знает.  — Он знает больше. Алву просил стать моим любовником мой муж, иначе нас бы развели. Вы думали, я слушаюсь вас… Сильвестр думал, я — прихоть Алвы. Плохо же вы оба нас понимали! Это не Фердинанд был глуп, а вы… — Ваше величество!.. — Я не могу уделить вам больше времени. Делайте, что хотите, — оставайтесь, удирайте… Один, с вашим надорским болванчиком. Мне все равно, что вы сделаете и что сделают с вами. С кем, простите?! Злость торопливо нарастала, но она мне сейчас не помощник. Кровь стучала в висках, резь сдавливала горло. Надо взять себя в руки и идти. И не церемониться с этой дамочкой, потому что она того не заслуживает. Хотя, конечно, с беременной, я буду снисходителен. Проклятое сострадание!.. — Он не болванчик, он — змей, — голос Штанцлера дрожал. — Из-за него ты и я чуть не умерли. Девочка моя, послушай… — Вон. Раздались шаркающие удаляющиеся шаги и я шумно выдохнул. Пора! Поднять голову, расправить плечи и отправляться на свершение то ли государственного преступления, то ли подвига во имя Раканов. Теперь я находился в смятении и не знал точно, как это называть. Главное, что я теперь не имею права отступать назад и обязан, после стольких ошибок и просчетов, довести дело до конца.