Сессия в условиях Талига

Второй допрос не произвел должного впечатления на меня, потому что немножко обделенные умом южане задавали те же вопросы, давая мне потрясающую возможность односложно отвечать. Про Штанцлера, про Карваля, про мелкого Карла, который совсем не виноват в своем загадочном происхождении. И все-таки королем ему не быть — разумеется, если сейчас я выживу. Теперь Дювье заметно нервничал. Интересно, почему? Надо будет потом в этом разобраться, по возможности. Откинувшись на спинку дивана, я размышлял о великом, пока сержант самозабвенно на меня орал. Что ему неймется? Наверное, чересчур из-за смерти Карваля переживает, но я не мог поступить по-другому. Этот чесночник неотесан и туп, ему не понять, что на троне нужен истинный Ракан, а не чей-то бастард Карл. — Катарину нашу в опасности бросил! Приди помощь раньше — она выжила бы! — Она не ваша, — пояснил я вежливо. — Она — общественное достояние. — Да как ты смеешь?! В ответ я пожал плечами и закинул ногу на ногу. Как смею? Очень просто — взял и сказал то, что думаю. А они сразу распсиховались и начали вопить, теперь уже квартетом. Да, чесночников в кабинете было четверо, забавное и странное совпадение. — Надо было тебя в Доре пристрелить! — Ах ты!.. — Занха на лбу написана! — Серьезно? — я дотронулся до лба. — Краской или углем? Следов, вроде нет… — Окделл, не паясничай! — рявкнул Дювье. — Ты хоть понимаешь, в каком положении находишься? Насчет положения требовалось сказать что-нибудь крайне остроумное, однако тут я прикусил язык. Всему должен быть предел. Если чесночники разойдутся, то пустят мне пулю в голову, прежде чем я успею сказать «Ракан». И, судя по тому, как мою голову оттянули за волосы и к горлу приставили холодное и острое лезвие кинжала, уже допрыгался. — Генерал бы хотел убить тебя, я не сомневаюсь, — заговорил сержант тише. Я задержал дыхание, чтобы не вдыхать чесночную вонь. — Вот только теперь монсеньору решать. На его месте я бы… — Но вы не на его месте… — прохрипел я, прекрасно понимая, что играю со смертью. — Поэтому уберите кинжал и отпустите мои волосы. Недовольно что-то ворча, чесночник выполнил мою скромную просьбу, с ненавистью на меня взглянул, а потом уставился в окно. В каком-то смысле я понимал его чувства — если бы убили моего человека, я бы тоже старался отомстить. Но не самосудом — нет. Это неприемлимо, как я считал. Но кто вразумит неумытый сброд из Эпинэ? Пусть даже они верно служат Роберу, это не меняет ничего. Остается надеяться на то, что Робер скоро сам приедет сюда и меня отпустят. Ведь я убил только Карваля, а обвиняли сразу в четырех смертях. Неправильно это. Несправедливо. Вопросы, что стали задавать на третий день, звучали уже серьезнее — чесночники отошли от праведного гнева и расспрашивали меня о причинах смертей Катарины, Штанцлера, Карваля и Розалин. Ну, с королевой-то все понятно, кинжалом я ее не бил, хотя очень хотелось. Фрейлину я не толкал — она подвернула ногу и очень неудачно упала. Штанцлера застрелил Карваль, это можно было легко проверить по количеству пуль в моем пистолете. Там не хватало лишь одной, это меня оправдывало. А объяснять причину убийства генерала я наотрез отказался. — Это касается только меня, Катарины и Карваля, — вот, что я сказал им, резко и решительно. — Не верите мне — позовите Робера. Ему меня судить, а не вам. Могу вам рассказать об ызаргах, что судили барса. — Тоже мне… — пренебрежительно фыркнул Дювье. На большее его не хватило, тем более, что все свое отношение ко мне он уже высказал и прислали письмо из дворца. Робер Эпинэ сухо написал своим подчиненным, что я должен быть вывезен за город и там ждать его. Что на меня не должны совершаться покушения, а любого, кто попытается, следует расстрелять на месте. Вот как… Моя жизнь стала более ценной после того, как Робер прочитал оставленное мной письмо. Или дело в другом. Ехали мы долго и дороги я почти не запомнил, с кислым видом трясясь в неудобной телеге чесночников. Хуже всего то, что на меня надели ручные и ножные кандалы, ржавые, зато легкие. Интересно, откуда? Из Багерлее взяли списанное и отработанное железо? Впрочем, скоро я наловчился скрипеть и звенеть этими цепями, как бы невзначай, однако чесночников это сильно злило. Ноги мне в итоге освободили, ура! Но самое плохое — это чей-то чудовищный и пристальный взгляд, кажется свыше. Создатель гипнотизирует? Да ладно, как не крути, а я атеист. Но все равно что-то мешало мне оставаться полностью спокойным. Больше на меня не орали, не сыпались обвинениями и не приставали с ерундой, однако я понимал, что в лагере за мной наблюдают. Куда бы я не направился, находился под прицелом чьих-нибудь злых глаз. Скорее бы, приехал Робер, потому что мне следовало уже поехать и искать Алву, однако, что Робер, что чесночники придерживались другого мнения. Зато, появилось время отоспаться и подышать свежим воздухом, а так же полюбоваться на притащенного кем-то в лагерь зайчонка. Зачем животинку притащили в лагерь, я так и не понял. Мы находились на северном берегу Лукка и ждали Эпинэ. Это ожидание затянулось недели на две, если не больше. Я потерял дням счет. Но однажды случилось нечто, когда я прогуливался вечером, не обращая внимания на смеющихся караульных. Сел под корявым деревом, тихо звякнул цепями. Две стройные фигуры приблизились ко мне. Нет, не чесночники. А кто? — Здесь не нужно приглашение, — сказал один. — Не нужно, и ладно, — слегка растерялся я. Паоло и отец Герман. Опять? Станут мне вещать про вино и смерть или что поинтереснее придумают? — С тобой тяжело говорить, и почти незачем, но тебе придется вернуться, — сообщил Паоло, сев рядом — Куда? — я возвел глаза к черному звездному небу. — Мне надо искать Ал… — Не жди помощи. Открой дверь первым, тогда ты можешь успеть, — продолжил отец Герман. — Мы не можем войти в город. Ты — другое. Рыцарь всегда войдет к своей королеве. Рыцарь будет ей служить. — У меня пока нет королевы, — я пожал плечами.  — Неважно, тан. Недавние деяния ничего не изменили. Ты избрал королеву не сейчас. Она тебя призовет, и ты придешь. Если будешь. — Лучше, если будешь, хотя было бы лучше, если б ты не был — Меня бы не было, — сказал я чистую правду, — если бы несколько лет назад в мертвое тело Ричарда Окделла не вселилась душа из другого мира. — Вы так и не видите очевидного, — священник меня не слушал. — Тяжесть камня и бесформенность воды — это ужасно, но королева будет ждать. Ваша королева. Не предайте хотя бы ее. — Меня ждет мой сюзерен, — отрезал я. — Я найду его и короную. Он простит меня! — Твоя кровь принадлежит твоей королеве, — гнул свою линию Паоло. — Ты клялся и ты вернешься! — Горячая кровь отдана, холодная кровь отдана. Третьей не бывать. Вас сказали, вас слышали. Главное — не забывайте сказанное вами же. — Я ничего не забыл. — Только клятвы и добро. — Да, клятвы… но я не мог иначе! Я старался! — закричал, не выдержав. — Я короную истинного короля! До конца этого Круга я сделаю то, что должен был сделать давно! Круг — пока еще мой! Фигуры исчезли, остались только туман, вода, рыжий костер, потрескивающий вдали, и дикая, беспросветная, охватившая меня тоска. Ко мне подступились не заснувшие еще чесночники, пытающиеся понять, в честь чего я раскричался, как пьяный ежик. — Это кто? — непонимающе уставился на меня совсем молодой солдат. — Больной какой-то… — Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не Дикон, — уныло пропел я, желая поскорее от них отделаться. — Это Окделл, — ответил второй, постарше, и слова его прозвучали риторически.