Сессия в условиях Талига

— Эй, Тератье! Гони кабанчика к монсеньору! — неприятный голос резанул по ушам, когда я дремал, лежа под раскидистым деревом. Тепло поздней весны, от которого я отвык, изрядно меня сморило. К «монсеньору»? Блин. Я думал, он ночью приедет… ну ладно. Встав, я сбросил с одежды приставшие землю и травинки, пригладил волосы, едва не заехав себе по макушке цепью, и замер в ожидании. Ждать пришлось недолго. — Пошли к Первому маршалу… — известил подоспевший чесночник, даже не утрудившись обратиться хотя бы по титулу. — Ладно, сейчас… Раньше я не боялся этого неизбежного разговора, но сейчас меня посетило легкое опасение, грозящее перерасти в гнетущий страх. Однако, я потопал за южанином с таким видом, словно мне все нипочем. Робер стоял совсем неподалеку, возле другого дерева, рядом со своим конем Дракко, вполне спокойный, но очень грустный. Кажется, сейчас меня начнут старательно призывать к совести. — Зачем, Дикон? — ни тебе здрасте, ни тебе до свидания. Сразу вот это душещипательное «зачем». Конечно, я замялся. Не отвечать бы вовсе, однако Робер Эпинэ смотрел на меня с такой горестью, что невозможно проигнорировать вопрос. И, опустив голову, я пробормотал путано про то, что все ради царствования истинного Ракана. — Что ты говоришь? — резко спросил Робер с плохо скрытой злостью в голосе. — Объясняй четче! Ничтожество… — Ничтожество?! — задохнулся я и отчего-то заболело давно зажившее плечо. — Только ничтожный человек осмелится прийти к беременной женщине и угрожать ей, а потом пойти и застрелить двух безоружных мужчин. Я согласен с тобой насчет Штанцлера, он, наверняка, затевал какую-то игру, а Карваль… Ты знал, как я к нему отношусь! — почти выкрикнул Робер, сжав кулаки. Судя по всему, его тоже оставила выдержка. — Карваль был вооружен, — сорвалось у меня с языка. — Он вдруг выстрелил в Штанцлера, а потом сказал мне… — Хватит! Несмотря на смуглый цвет кожи, Робер побледнел от ярости. Злость застыла и в его темных глазах, а я молча смотрел на мужчину, не зная, как еще оправдаться. Ползать перед ним на коленях и умолять пощадить я точно не собирался, но, может, он не станет судить строго? Приведший меня южанин отошел в сторону, поэтому слышал только обрывки нашего разговора, но от этого легче не становилось. — Ты мне больше не веришь? — осторожно спросил я. — Ты не веришь в то, что Алва — истинный Ракан? Спроси Дэвида Рокслея — он видел знамение в небе, после победы в Варасте… — Дикон, твой отец никогда не врал. А ты любишь сочинять. Катарина клялась мне на Эсператии, что не была в вечер отравления в кабинете Штанцлера, а девица Дрюс-Карлион подтвердила. Ты отравил своего эра в его особняке, а потом осудил его. — Нет, — я покачал головой. — Все не так было. Но я не хочу с тобой спорить, и Алва будет сидеть на троне. — Ты заврался. — Я клянусь! — крикнул я с отчаянием. — Слишком много пустых клятв, Дикон. — Ну что же, — я прерывисто вздохнул, чувствуя, как легкие начинают пошаливать, — я не думал, что ты так легко поведешься на ложь женщины легкого поведения. — Я не знаю, кому верить. Прости, если сужу предвзято, — кажется, Робера отпустил приступ гнева. Он провел ладонями по лицу. — Нам сейчас не до возведения Алвы на трон. То есть, вернуть в столицу его необходимо, но… — Ракан! — повторил я громко. — Я слышу и понимаю твое желание искупить вину. Поэтому не уничтожил отречение от трона в пользу Рокэ… это единственное, чем я могу отблагодарить Рокэ Алву, — глухо добавил Робер. — Но ты был не прав. Неужели нельзя было обратиться ко мне? — Ты был слишком занят, а я давно решил взять все в свои руки и доверять только Скалам. Эпинэ покачал головой; его вновь потемневшее от горя лицо выражало тоску и печаль по тем, кого он потерял. Среди них и Карваль, и его семья, и Мэллит, в которую он однажды влюбился, но она, к счастью, жива. Надо будет попросить его, чтобы позаботился о Мелании Окделл… — Да, Дикон… — Робер немного помолчал. — Ты меня разочаровал. И тут я понял, что за всем этим прямо-таки просится кансильерское «сын мой». Хорошо, что Робер этого всё-таки не добавил. Моя бедная потрепанная психика не выдержит после «мальчик мой» еще и это. Клянусь, если он это сказал, я кинулся бы к нему с восклицанием: «Как?! Когда? Ведь ты был так молод!» Ибо сил моих больше нет. — Единственное, во что я верю, это в твое желание посадить Рокэ Алву на трон. Остальное я сделаю сам, а ты уедешь отсюда, — произнес Эпинэ, помолчав еще. — Сержант Дювье поможет тебе добраться. — Добраться? Куда? — Он знает. Тератье, снимите цепь с герцога Окделла. — Тогда пусть пишет расписку, что не убьет меня на месте назначения, — вздохнул я, обреченно махнув рукой, уже будучи освобожденным. Дювье не был доволен тем, что ему поручили сопровождать «кабанчика», однако с начальством не поспоришь. Мне же и подавно спорить не хотелось, хотя тревога нарастала и сердце сжималась от какого-то неясного предчувствия. Избавиться от них не получалось, как бы я не старался. Когда ко мне подвели какую-то гнедую лошадь, я молча забрался на нее и неохотно попрощался с Робером. Все, к чему я стремился, пошло прахом, а меня снова отсылают куда-то. — Ты можешь вернуться после Излома, Ричард, — уже не Дикон! — когда все успокоится. — Ага. Позаботься о Мелании. — Разумеется. Едва мы с молчаливым Дювье переехали реку, на меня снова кто-то начал смотреть. Какая-то местная мистическая тварь, поскольку больше некому. Говорить нам с чесночникам было вовсе не о чем, только иногда он указывал мне, нужно ли сворачивать, и куда. Кажется, убивать он меня не собирается, хоть ему и очень хочется. Однако — приказ Робера — есть приказ, против него не пойдешь. Остановившись в конце концов возле одной из таверн в Роксли, он развернулся — Я выполнил приказ монсеньора оставить вас в живых, но дальше не поеду. — Как скажете, — откликнулся я невесело, слезая с лошади. Небо становилось из серого черным, вечерело и холодало. Передернув плечами, я пошарил по карманам колета — там звякнула горсть золота. Чесночники не ограбили меня, что странно, но это сейчас меня и спасет. Сегодня придется переночевать в этой таверне, а что делать дальше, я попросту не знал. Моя судьба таилась где-то там, за зловеще темнеющими вдали холмами.