Сессия в условиях Талига

Нет ничего хуже, чем осознание собственной беспомощности и глупости, нет ничего, хуже падения в смерть. Я летел вниз, раскинув руки, готовый столкнуться с сухой мертвой землей оврага. Но нет, она оказалась рыхлой и влажной — теперь перепачкался, как свинья в грязи. Иного сравнения и не подобрать. Теперь — тише!.. Скрипят новые сапоги, слышен вкрадчивый шорох песка цокает неподкованная лошадь. Карваль где-то здесь, но все, что я могу сделать, дабы выжить, это лежать, уткнувшись лицом в холодную землю, и не подавать признаков жизни. «Раз-два, — сообщила мне ехидная фантазия. — Никола заберет тебя». Ага, щас. Разбежался я уходить с ним, прямо бегу и сапоги роняю! Вот только нужно выждать, не двигаться, словно я умер… Поймет, что живой — выстрелит в голову. Нельзя подниматься, переворачиваться, даже шевелиться. Это трудно, однако я должен выдержать. Шаги не прекращались, волнение нарастало, однако я старался сдерживать его, как мог. Пересохло во рту. Но я жив… пока жив. — Окделл, если ты не умрешь сейчас, то это случится во время следующего землетрясения, — сообщил Карваль. Ага, где-то здесь, рядом! Провоцирует… Но это не страшно, нужно продержаться несколько часов до рассвета. Можно попробовать уснуть, но могу захрапеть и тогда рискую не проснуться вовсе. Что тогда делать? Лежать… только лежать… «Три-четыре. Запирайте дверь в квартире». Ох, надо было мне не открывать, так ведь повелся на обещание помочь в остановке камнепадов. А теперь что толку об этом сожалеть? «Пять-шесть. Карваль хочет всех вас съесть». Подавится, барсук! «Семь- восемь. К вам Карваль придет без спроса». Пришел уже. Ыть… Какая же неудобная поза! К счастью, ехидная фантазия решила взять перерыв, и это меня порадовало. К тому же, необходимо было расслабиться, как будто я мертв. Вовремя — в меня кто-то кинул камушком. Попал в голову, но я сумел даже не скривиться от легкой боли. — Окделл, ты умрешь. Ты умрешь. Ты умрешь. Молчок и стиснутые зубы. Не слушать, не поддаваться провокациям! — Тварь и предатель. Убийца. Выродок. Я знаю, что ты живой, я слышу горячую кровь. Но ведь капитан Гастаки говорила, что я почти мертвый… Какого хрена тогда? Кто из них заливает и с какой целью? Меня пожирало любопыство, однако я упорно молчал лежать и молчать. Если он что-то чувствует, то почему до сих пор не выстрелит в меня? Не может? Сомневается? Боится? Но Карваль никогда и ничего не боялся, насколько я помню… Дрожала тишина и скалы, скорбно темнеющие вдали, выли, стенали, плакали, но плач этот был бесшумен и оттого страшен. Не для меня. Я умер, свернув шею, в этом овраге, меня ничего не должно волновать. Если Карваль увидит, что я хотя бы вздрогнул, то это убьет меня по-настоящему, а сейчас лучше… Что лучше?! Невольно вспомнилась Сагранна с ее взорванными скалами и мертвым озером. А сейчас все повторялось. Неожиданно заныла ушибленная коленка. Когла стали отдаляться шаги, я приоткрыл глаза и сумел разглядеть, что нахожусь неподалеку от края оврага. Замшелые глыбы темнели едва ли не над моей головой. И — сухой, резкий звук выстрела — над моей головой просвистела пуля. Спалился или Карваль проверял меня? Кто же его поймет? — Ты трус, Окделл. Ты боишься отправиться к Ней и забрать с собой тварь. Вот те раз. Арамона тоже бубнил про какую-то женщину, свою хозяйку, а отец Герман и Паоло — про королеву. Может, это одно и то же лицо? Но — тише! Мыслить сейчас нельзя, тем более, о постороннем, нужно действовать быстро. Глухой рокот бесконечно падающих камней, похожий на рев обвала, зазвучала громкая песня. Так пели Скалы, так пели камни, отрекшиеся от меня, и теперь, впервые за долгое время, не считая камней в подвале, я слышал их. Странные резкие звуки меня оглушили. Что это?! Карваль совсем рядом, его шаги звучат отчетливо и, по всей вероятности, он скоро вновь выстрелит, но в этот раз не промахнется. Если, конечно, он хорошо стреляет… Будто что-то кольнуло меня и я, забыв про решение не шевелиться, быстро отполз от того места, над которым застыли зловеще валуны. Успел вовремя откатиться в сторону, а потом с ужасом уставился на здоровенный камень, рухнувший на то место, где только что лежал я… Промедли я на пару секунд — он бы сломал мне шею, несомненно. Троекратное ура моей ловкости. Но где же Карваль? — Стой, Окделл. Стой. Ты меня не слушал. Ты так ничего и не понял. — Это ты ничего не понял! — проорал я, продолжая ползти. В полный рост я буду лучшей мишенью, чем находясь на земле. — Ты чтил коронованную куртизанку, а не талигойскую святую, а я ее даже не убил, хоть и было за что! — Зато ты убил меня. — После смерти моего друга! — Пусть твой друг горит в Закате, как и его родственнички Мараны! — Отправляйся в Закат сам! Пусть Четыре Скалы… — Поздно думать о Скалах, свинья! Они тебя больше не… Наш пламенный спор, ровно как и недожизнь Карваля оборвало падение второго валуна. Просто шмяк — и тишина! Выходец-генерал был раздавлен в лепешку, а из-под каменной громады торчала нога в начищенном сапоге. Это… это значит, что все? Меня не завалит камнями, меня не убьют выстрелом в спину? Правда? Серьезно?! От потрясений я захохотал, не выдержав столь долгой тревоги и страха. Теперь, наверное, требовалось выкарабкиваться из оврага, не обращая внимания на головокружение и разбитую коленку. Где-то высоко начал слабо розоветь кусочек небо, значит рассвет приближался. Судорожно вздохнув и вцепившись ногтями в заросли жесткой травы, тянувшейся из склона оврага, я медленно пополз наверх. На лицо падали комья песка, земли — плевать. Главное, что я жив, а Карваль расшибся, и больше он мне не навяжет свою волю… никогда… На краю оврага, отползя от него подальше, я попытался восстановить дыхание. Удалось не сразу, однако… все-таки удалось. А потом встать, подвывая от боли. Коленка разбита, но я уже привык здесь получать травмы. Остальное можно пережить. И я, с удовольствием отметив исчезновение Пегой кобылы, сел на гнедую, поехал, куда глаза глядят. Пока мне было некуда деться. Как выяснилось позже, я глубоко заблуждался. В следующей пустой деревне, на которую я наткнулся люди побросали больше, чем в предыдущей, в том числе и еду. Пришлось выбирать черствый хлеб, на котором нет плесени, а лошади — довольствоваться остатками сена. Жители этих домов боялись за свои жизни больше, чем за имущество, а я слишком хотел выжить до возведения Алвы на трон, поэтому надеялся, что мои поступки не являются мародерством. В конце концов, я ничего с собой забирать не собирался. Столь тоскливое существование тянулось довольно-таки долго, однако я устал считать дни. Главное — я пришел в норму душой и телом, решил добраться до ближайшего населенного пункта, заложить там свои перстни, которые сейчас мне нужны, как той же гнедой пятая нога. Сколько времени прошло с той ночи, как я выжил, несколько недель? В любом случае я решил перед долгой дорогой поехать погулять по окрестностям. Надор ведь большой… Надо его посмотреть, прежде чем уезжать. И посмотрел. Первым делом наткнулся на Марселя Валме, что стоял растерянно возле какой-то дыры в каменистой земле, с растерянным и горестным видом простирая к ней руки. У него что, крышечка съехала? Излом, все дела… Но ведь он не Повелитель, особо глючить не должно, как меня, например… — Марсель? — позвал я негромко, спешившись. — Что случилось? — Чтоб струна звенела вечно… — промолвил он срывающимся голосом, не замечая ни меня, ни моих слов. — Виконт, — я поводил ладонью перед его лицом, — сейчас не время впадать в транс. Здравствуйте. Вот, садитесь на камушек, — осторожно подвел его к очередному валуну, — поговорим. Что стряслось? — Рокэ Алва прыгнул в дыру, — отрывисто ответил Валме, глядя прямо перед собой. — Или упал. Я больше ничего не понял. Чудесно. Вот и выясни… что?! Стоп. Что он сказал?! Что Алва, являющийся Раканом, прыгнул вот в эту черную пропасть?! В голове не укладывалось… Я растерянно посмотрел на Марселя. На дыру. На Марселя. Опять на дыру. Доходило довольно-таки долго. — Стоять, пернатая сволочь! — возопил я с праведным гневом, метнувшись к дыре. — А трон кому, кошкам?! В дыру сигануть труднее, чем в овраг, но я все-таки сиганул, не слыша вежливых и тихих попыток ошеломленного виконта меня отговорить. Прыжок — и все затянулось холодной тьмой. Последней осознанной мыслью было то, что в этот раз мне действительно предстоит умереть.