Стокгольмский синдром

      Утро начинается не с кофе. По крайней мере, у этих двоих.       Джису всё утро была молчаливая и безынициативная, что Чон сразу заметил. Поначалу он думал: может Ким просто смущается? Ну, а что? Не каждый день тебе предлагают работу натурщика, ещё и в такой странной тематике. Он понимал её чувства и сомнения, но дело было уже в шляпе, и больше Чонгука ничего не волновало. То, что Ким не раскрепостится, даже лучше, потому что девушка на картине должна быть заплаканная, смущающаяся, напуганная. Вся смятая и скомканная, разбитая и как сопля размазанная. Сдавшаяся. Потерявшая всякую надежду.       — Ты поняла? Примерно этого я от тебя хочу. Мне будут нужны твои эмоции. Про позу я пока не знаю, подумаю ещё, — парень разглядывал собственные наброски, которые, почему-то утратили свою омерзительность и стали даже какими-то вожделенными, клал их на стол и двигал напряжённой девушке навстречу.       — А ты… Ты уверен, что хочешь этого? — к чему она задала такой вопрос?       — Прости? Ты сомневаешься в чём-то? Говори, обсудим, что да как, — он откусил огромный бутерброд и запил его чаем. Гук был абсолютно расслаблен, он был рад работать с этой девушкой снова, да ещё и над таким волшебным проектом. Он ожидал получить от неё эти эмоции, страсть в антураже и невинность во взгляде, он мечтал пережить эти эмоции наяву, пока будет рисовать эту девушку.       — Н-Нет, я не об этом, — девушка вовсе замялась.       — В чём дело? — он решил пойти напрямую. И зря. Очень-очень зря.       — Я передумала…       Он перестал жевать на мгновение. Пялился лишь ей в глаза и хотел ослышаться. Она передумала? Так он услышал?       Положив бутерброд на тарелку, мужчина отвёл глаза на стол и дожевал в абсолютном молчании. Напряжение росло, тишина, нарушаемая лёгким чавканьем и пожёвываниями, давила на бедную девушку. Что он скажет? Что ответит? Наверняка он расстроится и затаит обиду. Она ведь дала ему надежду. Он ведь чувствовал себя плохо.       — И почему же? — очень холодно и непреступно, со сталью в голосе проговорил тихо он.       А Джису не знала, что ответить. Всё напряжение мира сейчас сосредоточилось на её хрупких плечах, словно она держит на них небо, как титан из древнегреческой мифологии.       — Я не думаю, что это… этично? Это грязно! Я не хочу принимать в подобном участие.       — Значит грязно, — он сжал руку в кулак и напрягся сильнее. Как она смеет предавать его идею и называть её грязной? Он же не порно в чистом виде рисует! Он всего лишь хотел передать эту невинность бедной бессильной и беззащитной девушки, которая оказалась в лапах отвратительного и мерзкого человека. Он лишь хотел передать эмоции, прочувствовать их, этот контроль её судьбы в своих руках, пережить, запечатлеть и запомнить. Оставить в памяти через аккуратные мазки.       Как она смеет отказываться от такой чистой и непорочной идеи? Как она смеет осквернять её?! Как она вообще смеет думать, что Чонгук может предложить ей что-то подобное, что-то неправильное?       — Прости, я с радостью приму участие в других твоих работах, но только не в таких. Я не могу, это противоречит моему воспитанию и моим мировоззрениям, — брови Ким поползли наверх, ещё чуть-чуть, и она запищит от собственных эмоций. Ей жаль, что она дала ему надежду. — Нужно было сразу отказаться…       — Заткнись! — вспышка алого гнева застелила ему глаза. В его груди и диафрагме произошел взрыв, который распространил непонятное электричество в мышцы рук и ног. Они зачесались, запузырились и закипели, сжигая юношу изнутри. Он стукнул по столу кулаком. — Ты решила отвернуться от меня в такой важный момент?! — Чон кричал.       — Что ты такое говоришь? Чонгук, нет же! — девушка стушевалась, его эмоции её напугали. Она не была уверена ни в чём с самого начала, а теперь, когда она начал обвинять её, Джису подумала, что она действительно поступает неправильно, сначала дав согласие, а потом его забрав. — Это просто аморально, я не хочу принимать в таком участие!       — Значит я аморальный, да?!       — Нет!       — Грязный!       — Нет же!       — И бессовестный!       — Чонгук, послушай меня!       — Ты действительно подумала, что я могу предложить тебе что-то небезопасное и неправильное?!       — Я просто не хочу этого делать!       — Может ты и со мной общаться не хочешь?! — он вскочил со стула, уперевшись руками в стол, сам стул под давлением его ног с громким скрипом отъехал назад, потерял равновесие и упал, смачно шлёпнувшись и загремев. Это напугало Ким ещё сильнее. Громкие звуки — то, чего не должно существовать в её мире, чтобы она чувствовала себя более-менее комфортно.       — Да что ты такое несёшь?! — девушка встала следом. Хотелось отойти назад, сбежать и вернуться только тогда, когда всё успокоится. Или не возвращаться вовсе. Как она теперь ему в глаза смотреть будет? Ей было максимально некомфортно находиться в этой шумной ситуации. Невротик до мозга, костей. — Чонгук, пожалуйста, успокойся! — он двинулся на неё. — Давай спокойно поговорим!       — Я думал, у нас с тобой всё может получиться, — он схватил её за руку и посмотрел в её увлажнившиеся глаза. Так горестно. — А ты так нагло врала мне в лицо! Ты предала меня! — он крикнул это прямо ей в лицо, а после треснул сильную пощёчину и схватил за горло.       Вскрик. Падение. Ноющая боль.       — Я в тебе разочарован.       — Хватит!       — Я сказал, заткнись! Не надо мне твоих оправданий!       — Какого чёрта ты творишь?! — он снова схватил её за руку и поднял девушку на ноги. Всё тело ломило от падения, а теперь ещё и рука ныла от крепкого хвата Чонгука. Словно пасть добермана, его пальцы вцепились в её предплечье и потянули на себя, отказываясь размыкаться. — Оставь меня! — нужно бежать.       Нужно бежать! Но куда? Они одни в глухом лесу. До той же заправки километров пятнадцать, не меньше. Она не сможет убежать так далеко. Как ей спастись от обезумевшего парня? Ждать, когда он успокоится, не выйдет. Он ударил её, щека горела, это точно не обман, это происходит на самом деле. Страх сковал грудину, Джису не знала, что делать. Как ей поступить?       Собственно, Чонгук и не оставил ей выбора.       — Что ты делаешь?! — он поднял девушку на руки и закинул себе на плечо. Она сразу же начала сопротивляться, бить крепкую широкую спину руками и пинаться ногами. Чонгук куда-то её понёс. В этой части дома она ещё ни разу не была. — Поставь меня! — странно, но он и сделал это. Поставил девушку на деревянный пол. Тогда Ким влепила ему сильную пощёчину, что было мочи! Ударила его так резко и неожиданно, надеялась отрезвить Гука, но тот озверел настолько, будто вовсе потерял свою человечность и отключился.       Он открыл тяжёлую металлическую дверь, которая была спрятана от глаз за поворотом из коридора, оттуда повеяло сыростью и холодом, ступеньки вели вниз, где была абсолютная чернота.       — Ты что делаешь?! — Джису испугалась не на шутку, когда Чон заблокировал её руки, задержав их сзади, и бесцеремонно повёл девушку вниз. Его лицо было каменным, серьёзным, а взгляд был колкий и острый, абсолютно безэмоциональный. Эмпатией вызвать у него жалость точно не выйдет. — Какого чёрта?! — она дёрнулась, чтобы оттолкнуть его, но парень оказался не из робких и машинально толкнул её в ответ. Она упала с двух ступенек вниз, ободрав себе все локти и ладони. Благо, девушка не ударилась головой.       В смысле она не ударилась головой?       Но ведь это невозможно.       Голова упала на что-то мягкое и отпружинила.       Пока она приходила в себя, мужчина успел подняться и произнести:       — Подумай над своим поведением, грёбанная лицемерка!       — Нет! — мужчина захлопнул дверь, оставив девушку в кромешной темноте.       Паника охватила её с головы до ног, живот разрывался от постоянно ползающих и жалящих всё изнутри змей, а перед глазами от чернеющей пустоты поползли разноцветные круги и мушки. Она будто бы сходила с ума.       — Выпусти меня! Немедленно! Чон Чонгук! Открой эту чёртову дверь!       Но Джису кричала в пустоту. Она смотрела во все углы запертой комнаты, но не видела ничего. Кричала в пустоту и не слышала даже собственного голоса. Пахло пылью и могильной сыростью. Пахло страхом. Абсолютной пустотой и одиночеством.       Она ещё долго надрывала связки, но всё было без толку.       Девушка пробовала нащупать перила и подняться по лестнице, чтобы открыть эту дверь, но, вероятно, её закрыли на защёлку снаружи. Тогда девушка принялась также аккуратно спускаться, но оступилась на последней ступеньке, которая оказалась значительно короче остальных. Она снова полетела вниз. Она упала туловищем на что-то мягкое.       — Что это такое?       Девушка попыталась нащупать. Это было что-то очень жёсткое, пружинистое и тканевое. Как какой-то старый матрас или подушка от дивана. И он был очень маленьким, словно предназначался для ребёнка.       Что это делало в подвале у Чонгука?       — Клянусь, покажешь своё лицо, я раздеру его тебе ногтями! — в порыве собственной злости и отчаяния прошептала Джису.       Слёзы обожгли щёки.       А лишиться зрения ужасно страшно.       Ты теряешь всякую дееспособность в первые минуты. Жалеешь себя, ненавидишь всех и мечтаешь отомстить. Он лишил её зрения и подарил лишь страх и ненависть.       Он за всё ответит.       Страх не полностью сменился злостью и непринятием. Они подмешались ей в торс, словно тёмно-синяя и фиолетовая краски к чёрному цвету, подмешались и смешались в какую-то пестрящуюся грязь. Прямо внутри неё.       Что всё это значило? Какого лешего он называл её лицемеркой? Она ведь просто отказалась принимать участие в работе! Так какого чёрт?!       — Этот больной псих точно не умеет принимать отказы. Сволочь!       Обида плескалась расплавленным железом в горле, прокалывала связки и гортань тысячами острых игл, было больно, все внутри жгло, кровь в венах ползла тысячами мелких ядовитых змей. Они шипели в её ушах, превращая абсолютную тишину в нечто, сводящее с ума. Она даже не слышала собственные крики, собственное дыхание. Она не чувствовала своего пульса. Она лишилась всего. Всех чувств. Подвал больше не пах сыростью. Руки не ощущали пыль и извёстку на полу. Они не ощущали, как проваливались под сжатием скрипящих старых пружин. Она потеряла всё.       Следующие несколько часов девушка провела в подобной обстановке. Она попыталась нащупать хоть что-нибудь, какой-нибудь выключатель, но сделать это было абсолютно невозможно. В этой кромешной тьме. Она прошла вдоль всех стен, оступилась тысячу раз на ровном месте, потому что идти было просто невозможно. Но она нашла ещё какую-то железную дверь, также наглухо закрытую. И тысячу раз она плакала от отчаяния. Ревела, но не в голос. Кричала слова проклятий, мечтала ударить его.       Нужно было выместить злость и обиду. Она никогда ему этого не простит.       А она ведь так хотела с ним дружить, надеялась, что наконец-то встретила нормального парня, который думает мозгами, а не членом. Умелого, творческого, опытного, интересного. Ещё и такого красивого. Но этот оказался самым ненормальным. Больным аморальным ублюдком! Видимо, нормальных людей уже не существует…       Зачем она послушала Дженни и Розэ?! Зачем?! Она же могла бы легко избежать этой участи, достаточно было сказать «нет» и уехать домой. Но она доверилась ему, положилась на него. Дура! Глупая дура!       Остаётся надеяться на две вещи: Джен заподозрит что-то неладное, когда Джису перестанет отвечать на сообщения, и Чонгук придёт в себя и выпустит её. И будет бесчисленное множество раз просить прощение, но ни за что его не получит.       Ох, как же она надеялась, что мужчина просто вспылил, и что он одумается, что прибежит и выпустит её. Извинится, упадёт в ноги и слёзно будет умолять его простить. Ага. Сделает он это. Как скоро? Она была уверена, что уже несколько часов она сидит здесь. В темноте. И сходит с ума. Это её ломало. Она правда сходила с ума.       Особенно когда слышала непонятный шум сверху. Что же он делал? Стучал, гремел, чем-то шаркал.       Животный страх быстро исчез. Отвращение и злость сменялись долго. Чем, спросите вы? Жалостью. К себе. Жалостью, слабостью и мольбой.       Мольбой?       Если Чонгук вернётся, она будет молить. Умолять, чтобы он её вытащил. Освободил и успокоился. Простил. Накормил и напоил.       Как же так, Джису? Зачем ты так быстро сдаёшься? Эти часы в кромешной темноте сломали её. Ожидание сломало её. Слишком долго. Слишком отвратительно находиться здесь.       Что она сделает, если он вернётся? Она так не хотела признавать свою вину, но что-то заставляло её так думать, считать. Она виновата в том, что произошло. Не он. Он просто не смог себя контролировать, а она могла бы и предугадать, что Чонгука это заденет. Он ведь ранимый, очень эмоциональный и искренний. Почему она так поступила? Неужели не могла просто спокойно отпахать, осчастливить этого больного мудака и расслабиться потом в тишине и спокойствии?       Так расслабляйся, Джису. Ты больше никогда не окажешься в такой тишине, в какой находишься сейчас. Ничто тебя не потревожит. Ничто не даст тебе упасть. Ты в тишине. Пускай и не в спокойствии.       А Чонгук? Он сейчас спокоен? Удалось ли ему подчинить свой разум, взять себя под контроль? Он ведь не хотел такого исхода, верно? Просто психанул? Не сдержался, не смог. Правда? Злость пузырилась на мышцах. Алые кипящие пузыри двигались, лопались и испарялись в воздухе в тот момент на его руках, плечах, спине, ляхах. А как сильно ему царапало горло… Она обидела его. Словно когтями по морде ударила, оставив несколько царапин. Оскорбительно. Хлёстко. Больно.       Она сделала ему больно. Когда отказалась.       Последнюю неделю Чон мечтал нарисовать обнажённую Джису. Хотя, как мечтал… Это было непонятное навязчивое желание. И он был обязан его выполнить, иначе жить бы спокойно не смог. Каждый день, каждый час, каждую минуту и секунду он думал только об этом. Аккуратные изгибы худого тела ласкали глаз в его воображении, и его фантазии заменили ему жизнь в реальности на одну неделю. Он видел только её. Думал только о ней. Гуку даже её запах мерещился. И невозможно было переключиться ни на что другое! Только она. Она. Её изгибы. Её тело. Её кожа. Её нежность. Её страх.       Прямо сейчас он сидел в кресле, широко расставив ноги, упёрся локтями в колени и прикрыл лицо ладонями. Как же он устал. Устал бороться с собой и своими желаниями.       Они ненормальны.       Аморальны.       Грязные.       Жестокие.       Животные.       Больные.       Он не должен этого хотеть. Не должен! Кому понравится вид запуганной заплаканной девушки? Кому блять? Ему. Что в этом такого прекрасного? Её невинность, которая выливается реками алой крови, сочащейся через порезы на бледной тонкой и бархатной коже. Её скованность движений, когда руки судорожно пытаются прикрыть грудь и промежность, оголённый испачканный живот. Её неловкость, которая выражается через сведённые вместе колени, прижатые к торсу локти, сжатость и свёрнутость в клубок. Ощущение власти. О, да. Она абсолютно бессильна. Она ничего не может предпринять или сделать.       Любой шаг в сторону карается рывком поводка.       Она бессильна вдвойне. Она может лишь бояться, проклинать и ненавидеть. Всё. Она не способна постоять за себя. Защитить себя. Она сделает всё, что ты ей скажешь, и не важно, по своей воле или против неё. О, да… Против воли, но она сделает. И ей это не понравится. Зато это понравится ему… Такому сильному. Статному. Высокому. Мужественному и маскулинному. Никто и слова ему не скажет. Никто не имеет права оспаривать его превосходство. Потому что он сильнее её.       Она слабая, загнанная в угол серая мышь. Некогда свободная птица, угодившая в золотую клетку. Прекрасный лёгкий мотылёк, попавший в паучьи сети.       Ей не выбраться.       Она захлебнётся в этом наслаждении и утонет вместе с ним.       Он не допустит их смерти по-отдельности. Только вместе. Они сгорят вместе. Утонут вместе. Взлетят и упадут.       Ведь другого выхода теперь нет?       Он натворил слишком много плохого в отношении её, так просто из этой засасывающей всё грязи не выбраться.       Он сгниёт. А она вместе с ним.       И не жалко тебе загубленной жизни, а, Чонгук?