Стокгольмский синдром

      Джису не могла поверить в то, что она увидела тоненькую полоску света, когда тяжёлая дверь громыхнула и отворилась. Она была поначалу очень тоненькой и тёмной, но на контрасте с постоянно чернеющей пустотой она казалась самым ярким лучом надежды в жизни девушки. Скрип, который металлическая дверь издала, оглушил Ким, потому что эти несколько часов девушка слышала лишь собственное дыхание и тихий стук сердца, становившийся всё более громким с каждой секундой проведённого взаперти времени.       Она не верила. Не верила, что дверь отворилась. О ней вспомнили. Её удостоили внимания. Это отличный шанс сбежать, да только вот. Сил не было. Сосущий голод истратил на себя все силы. Руки и ноги Джису тряслись, она не могла нормально ими пошевелить. Билась в конвульсиях, словно в припадке. А это была всего лишь слабость. Слабость из-за отсутствия пищи. И дикая мучительная жажда. Она жгла и пекла ротовую полость и горло. Всё во рту иссохло и стянуло, при любом причмокивании губы слипались и отказывались размыкаться. Как и язык.       Она уже и не надеялась остаться в сознании, стресс слишком сильно повлиял на восприятие этой ситуации. Возможно, и на дальнейшее восприятие жизни. Она не думала, что застанет его приход. В какую-то секунду девушке и вовсе показалось, что о ней забыли. Забыли о том, что с ней произошло. Или умышленно оставили гнить в темноте, гнить и ломаться под этой давящей тишиной. Страхом и болью.       Но ведь к страху быстро привыкаешь.       Джису осознала это. Поняла. Но принять не смогла.       Когда дверь полностью распахнулась, в комнату залился искусственный свет. Значит, сейчас на улице темно? Она просидела в этом подвале весь день? Без крошки во рту? Из-за голода девушку невероятно сильно тошнило. Один раз ей не удалось подавить рвотные позывы. Но блевать всё равно было нечем. На другой же раз она почувствовала ужасный горький привкус на языке. Желчь. Её выделил организм для переваривания пищи, которая внутрь не поступила. Но она сдержалась. Ким смогла. Подавила. И даже в обморок не упала, хотя легко могла.       Умница. Ха-ха.       Моментально в ярком свете вырос большой мужской силуэт.       Чон Чонгук.       С одной стороны, Джису чувствовала сжигающую всё внутри ненависть к нему, ненавидела, боялась, презирала. Мечтала выцарапать ему глаза и треснуть каким-нибудь антуражным канделябром из его коллекции для декора ему по репе. Видеть его не хотела, настолько была зла. Но с другой стороны она понимала: нужно было договориться. Нужно было поговорить, ведь он её единственная надежда на спасение. Та его адекватная часть, которую не захлестнули эмоции. Его рациональность, которая находилась где-то глубоко внутри. И раз только он может ей помочь, она мечтала увидеть его поскорее. Увидеть, поговорить, вразумить. Если придётся, если поможет, то и умолять.       Опустится до таких унижений?       Да, если это спасёт её жизнь.       Первый шаг оглушил тишину. Девушка всё никак не могла настроить свои уши, любые звуки казались ей слишком громкими и неприятными. За первым шагом последовал второй — мужчина спускался по лестнице. Джису не знала, что делать. Накричать на него? А если Чон снова вспылит? Снова её ударит? А если… Навредит? Убьёт? Он ведь психопат! Он не может контролировать свою злость, свои эмоции. Он опасен. Но… Сразу падать ему в ноги? Слишком унизительно.       Так как поступить?       Чонгук шагал торопливо, он быстро спустился с лестницы, прошёл налево и мигом нашёл выключатель. Тусклый жёлтый свет ослепил девушку, она зажмурилась и прикрыла раненной ладонью лицо.       Страх снова защекотал живот. Стоило ей увидеть его безэмоциональное лицо, как страх сковал всё тело. Она не смогла и слова сказать.       Мужчина выглядел крайне недовольным и усталым. В руках у него был бутылёк с перекисью водорода и упаковка ваты. Видимо, Чонгук предпочитал обычную вату ватным дискам, так как она была гораздо дешевле. И бутылёк старой версии, новые уже давно с разбрызгивающими дозаторами.       Чонгук действительно был странным. Сразу можно было заметить, он не городской. Он будто бы деревенский мальчишка. Легко мастерит руками, сам чинит свой дом, вместо «плечиков» он говорит «вешалка», очень активный, живёт один за городом. Он точно рос не в городе. Ещё и такой сильный… Джису бы не удивилась, если бы вдруг узнала, что он дрался в юношестве. Ещё и эти устарелые предметы в его руках… Он напоминал отшельника со своей определённой магией, со своим шармом, со своими жизненными правилами, отличными от правил Джису, выросшей в городе.       Чонгук резко присел на корточки прямо перед девушкой, из-за чего та дёрнулась и чуть откинулась назад, вновь ударившись головой об стену. Её руки в попытке найти равновесие упали на жёсткий скрипучий детский матрас, очень маленький по размеру. Упали и упёрлись. Тогда мужчина грубо схватил дёрнувшуюся со страха Джису за запястье и потянул ладонью вверх к своему лицу. Он хотел осмотреть её раны. Крови было немного, она тонким слоем пачкала кожу. Пыль и грязь с пола забились под рваные и обшарпанные куски мёртвого эпителия, попали на саму рану. Кожа буквально кусками готова была слезть с её ладони. Он взглянул на вторую руку. Там дела обстояли хуже хотя бы потому, что ранены оказались костяшки на запястье и предплечье. Везде кожа ободрана, кое-где проступала кровь.       Сейчас обрабатывать было уже поздно. Всё давно засохло, плохие и опасные бактерии давно попали в уже затянувшиеся раны, в кровь. Но раньше он прийти не мог. Нет. Только не к ней. Не к той, которая бросила его. Отвернулась и отказалась. Сбросила в жерло вулкана, хотя обещала прыгнуть туда вместе. Сбросила, когда страх одинокой смерти поразил его мозг, когда он понадеялся на её помощь, на её присутствие. Чон был обижен на Джису, и его можно было понять. Он боялся своих мыслей и желаний, он понадеялся, что Ким сможет ему помочь. И Ким дала ему эту надежду. Дала свет во мраке, осветила ему тропинку. Он мог выбраться, мог дойти до укрытия и спрятаться, да только вот девушка так же быстро лишила его единственного света, как и дала надежду. Он был обижен на неё. Ему хотелось сделать ей больно, заставить её страдать, заставить её пожалеть о том, что Джису ему отказала. Но он старался держать себя в руках.       Он старался.       Парень отвернул крышечку и снял её с бутылька, оторвал комок мягкой ваты, а после обильно смочил его перекисью.       Поздно, но он проявит хотя бы каплю заботы. Он покажет ей, что он готов идти навстречу.       Гук аккуратно приложил холодную мокрую вату к ладони Джису, сильно надавил на неё, заставив девушку пискнуть, а после стал промакивать так болячку по всей её площади. После он стал сначала осторожно тереть ваткой кожу, чтобы смыть грязь и кровь и на всякий случай обработать незажившие участки, если они были, но потом мысли его захлестнули, и он перестал контролировать скорость и силу нажатия.       Джису терпела, она лишь сморщила губы из-за боли, но так ничего и не сказала. Просто терпела. Она была слишком напугана. Она не понимала, зачем он проявляет заботу, если он чуть ли не убить её хотел. Не понимала, что это за невротический ритуал проводил парень, зачем ему было обрабатывать её раны, тем более спустя несколько часов после их появления. Всё это было бесполезно. Какой смысл вложил в эти действия Чонгук?       Пока Ким думала, безрезультатно пыталась поймать собственные же мысли, которые то и дело ускользали из её мысленной хватки каждый раз, когда мужчина прикасался к ней снова и снова, Чонгук обработал все раны на её руках. Он не жалел ваты и перекиси, делал всё тщательно, пусть и с сильным нажимом.       — Можно мне что-нибудь поесть? — очень тихо пропищала девушка. Её слова моментально растворились в тишине, словно она никогда их и не произносила. Но Чонгук замер. Значит он услышал этот вопрос. Он не шевелился какое-то время, и это напугало Джису больше. Наверняка он разозлился и сейчас снова ударит её. Ударит за такой наглый вопрос.       Гук поднял голову и остро посмотрел в испуганные глаза Джису. Девушка не шевелилась, каждая мышца её тела напряглась, чтобы не дать ей даже дрогнуть. Но девушка ощущала себя очень неуютно под его взглядом, она чувствовала дикое напряжение, которое сковало её и делало из неё слабого и беззащитного горбунка, соплю на ножках.       Перед ним она — никто.       А Чонгук в это время разглядывал собственное творение — разбитую губу Джису. Она была пухлой, очень сухой, и кровь расползлась по всему уголку, даже была на коже. И Ким этого не заметила. Ему очень сильно захотелось прикоснуться к этому месту, что он, собственно, и начал делать. Он потянулся к её лицу, и как только Джису ощутила аккуратное прикосновение тёплых пальцев к её щеке, она сразу же непроизвольно дёрнулась, из-за чего рука соскочила с матраса и задела выбившуюся из него пружину. Джису вскрикнула, сразу поднося ладонь к лицу. Очень глубокий порез. Кровь хлынула как ненормальная, она залила всю одежду девушки, попала на рукава кофты Чонгука, на пол и на сам матрас. Чонгук моментально схватил её ладонь, чтобы посмотреть. Кровь громадными каплями стекала по уже проторенной дорожке и падала прямо на пол, разбиваясь в брызги. Чон моментально прикоснулся губами к месту пореза и слизал всё, что успело набежать. Ким было больно, щекотно и противно. Он, человек, который был ей близок, испил её жизнь. А Чонгук познал Рай. Солоноватая, с металлическим привкусом, жидкая и живительная. Изумительная. Оторвавшись, он с силой сжал руку затаившейся девушки, и Джису не понимала, какие мысли его преследовали в этот момент. Он всматривался в то, как свежая кровь просачивалась на края глубокой царапины, это будто гипнотизировало его.       Её кровь чудесна.       В какой-то момент Чон надавил на рану пальцем, откуда хлынуло ещё большое человеческой жидкой среды, и Ким, громко зашипев, выдернула руку и прижала её к груди.       Чонгук будто бы ожил в этот момент, его глаза расширились, сознание появилось в них. Непонятная мутность, будто бы пелена, исчезла с чёрных глаз, они снова засияли. Он был удивлён, будто бы не понял, что только что сделал. Будто бы его вообще не было в комнате, а его злобный помешанный на крови и человеческой анатомии брат-близнец творил бесчинства.       Он моментально опустил голову так, что чёлка накрыла глаза, и Ким больше не могла в них заглянуть. Он прикусил губу, так и не проронив и слова, не издал ни звука. Лишь тяжело выдохнул, резко встал на ноги, кинув в Джису упаковку ваты и перекись, а после выбежал из подвала, по дороге тысячу раз запнувшись. В его глазах потемнело, щёки начало щипать и покалывать, мужчина сходил с ума, ему и в голову не пришло, что это из-за резкой смены артериального давления. Скользнув в проём, Гук громко хлопнул дверью и навалился спиной на неё. Будто бы отгородился стеной от запретного плода.       Стоило ему взглянуть на свою левую руку, на большом пальце которой до сих пор находилась не засохшая кровь Ким Джису, его дыхание моментально сбилось, а голова закружилась. Парень медленно осел на ноги, попытался отдышаться. Но ничего не получалось. Он вдыхал спёртый воздух, чувства насыщения нисколько не наступало. Задыхался и не мог успокоиться. В солнечном сплетении будто бы ползала змея и жалила его тело в любое место, докуда только доберётся. Тревога. Он не понимал, что прямо сейчас испытывал паническую атаку, которая смешалась с неприятными физическими симптомами пониженного давления и слабости. Моментально мышцы начали зудеть из-за застоя, тело требовало, ныло и просило их размять. Чонгук не придумал ничего лучше, как попытаться помочь себе восстановить дыхание, пооткрывав окна. Он моментально подорвался к ближайшему окну и распахнул его на полную, впуская морозный воздух в дом. Чон моментально совершил, наверное, самый глубокий вдох в его жизни, что лёгкие сжали сердце с двух сторон, и оно буквально онемело. Он не мог надышаться кислородом, в торсе всё зудело и ныло, требовало выхода и разрывало на куски.       Резко захотелось закончить это всё.       Он злостно хлопнул дверцей, так и не закрыв в итоге окно, и побежал в другие комнаты. Чонгук открыл все окна, какие только мог, почувствовал собачий холод и накинул поверх ещё какую-то кофту. Стоило ему подвигаться, как стало немного легче. Что же ему такого сделать, чтобы прекратить это ужасное состояние?       Стоило ему увидеть её кровь снова, как он тут же помчался в ванную смыть с себя этот спусковой крючок всех его проблем в жизни. Он бесконечно долго мыл свои руки в надежде стереть с них её запах, её уже ржавую жидкость, которая так прекрасно улеглась в складки отпечатков, подчеркивала уникальный узор на кончиках пальцев и превращалась в мраморно-красный, ржавый морозный узор. Изумительный ненасыщенный цвет, полупрозрачный, её.       Хочется увидеть больше.       Она была бы так прекрасна с кровоподтёками на молочной нежной коже, бессильная и напуганная…       — О, да… — выдохнул он.       Это будет самая долгая ночь в их жизни.

***

      Джису всё ждала, когда крики, грохот и шум наверху стихнут, чтобы приступить к действиям. К каким действиям? Всё очень просто. Чонгук забыл закрыть дверь. И Джису была благодарна тому, что бы там с ним не происходило, потому что так он ослабил бдительность. Но она действительно была напугана за него. Он больше часа истошно кричал, рычал, проклинал всё на свете, после его слов раздавался грохот, который пугал и оглушал бедную девушку. Он психовал и раскидывал свои вещи? Бил мебель? Звучало именно так. Ким боялась, что в какой-то момент он придёт к ней и начнёт уже бить и колотить её. Так напугана она была только раз в жизни — четыре года назад в том переулке. Но психи и шум Чона, страх — это не повод сдаваться. Она должна выбраться отсюда. Просто обязана. Ради себя самой. Даже если её жизнь уже сломана.       Встать на ноги получилось не сразу. Они просто отказывались слушаться свою хозяйку, из-за голода Джису чувствовала ужасную слабость — все конечности тряслись и отказывались шевелиться. Она снова упала на колени.       Ну ничего. Не можешь идти — ползи.       Она осторожно, медленно, стараясь максимально сократить издаваемый шум, поползла наверх. Очень тихо и очень медленно. Наверняка загнала ещё и пару заноз, пока ползла вверх по необработанным деревянных ступенькам. Осторожно приоткрыла дверь, создав маленькую щёлочку. Темнота. Полнейшая. Идти было очень страшно. Что он с ней сделает, если поймёт, что она выбралась? Сбежала? А что если…       Он способен и на убийство?       Сердце заколотилось в тысячу раз быстрее, а живот закололо и скрутило. Очень захотелось в туалет. Одновременно с этим и затошнило от голода.       Девушка, перебарывая саму себя, осторожно прикрыла за собой дверь и чертыхнулась про себя, когда та глухо захлопнулась. Осторожно поползла вперёд, огибая угол и следуя направо. Налево был коридор с лестницей наверх. Ей туда не надо. Ей надо к двери — это право и прямо.       Только сейчас она заметила жуткий сквозняк и собачий холод, когда ледяной воздух стал щекотать босые пятки и исцарапанные ладони. А она ведь не одета подобающе… В широких чонгуковских трениках и большой жёлтой футболке, она проползла мимо тёмной мастерской, в которой всё было разгромлено. Мольберт валялся на полу, несколько холстов были изодраны в клочья, кисти, раскрывшиеся краски — всё было испорчено и валялось на полу. Джису оглянулась и заметила перевёрнутую тумбочку с разбитой вазой. Осколки лежали на полу. Все окна так и были открыты.       Напротив входа в мастерскую расположилась стеклянная разбитая дверь в спальню Чонгука. Он иногда спал на первом этаже, иногда на втором и пояснял это тем, что плохие воспоминания не позволяют ему обустроиться на одном единственном месте. В комнате брата спать было не так страшно, как в своей собственной.       Девушка слышала всхлипы, очень тихие и слабые, какой-то непонятный заглушённый писк и кашель, очень тяжёлое дыхание. Как будто бы парень сильно поранился и не мог стерпеть боль.       Отчего-то в сердце трепыхнуло и кольнуло. Было больно это слышать.       Надо бежать.       Неприятное чувство острыми перьями расползлось по животу, а горло запульсировало.       Ну же, беги, Джису.       До двери рукой подать, нужно просто пройти кухню. И ты выберешься, Джису.       Джису?..