Стокгольмский синдром

      Прямо или направо? Куда же идти?       Есть шанс сбежать сейчас, когда Чонгук ослаблен и потерял бдительность. Можно тихо проползти на кухню и через неё выбраться в прихожую, тихо надеть свою обувь, пальто, и бежать, что есть мочи.       А куда она побежит? Было бы здорово угнать машину, да только водить она не умела, да и это могло создать лишний шум. Чонгук не боится водить быстро, значит он возьмёт мотоцикл и окажется быстрее бедной зашуганной девчонки. Что он сделает с ней, если узнает, что она попыталась сбежать?       Убьёт её.       Как же Ким боялась этого. Что он убьёт её, если увидит попытки сбежать. Чон итак был отбитым на голову, это она уже поняла. Невозможно было предугадать, как он поведёт себя в той или иной ситуации, отреагирует на слова или действия. Он может как раскаяться, так и разозлиться ещё сильнее. Но зная людей и отключая детскую наивность, она догадывается, как парень поступит: он наверняка постарается скрыть своё преступление.       Её подруги вряд ли её хватились, наверняка они думают, что у молодых роман и первая влюблённость, а, следовательно, мешать им не стоит. А если бы Чон подавал хоть какие-то признаки неадекватности или садизма за тот месяц их общения, девушка бы не поехала, это же очевидно. Да даже если бы он подал что-то такое в первый день их выходных, она бы сразу написала об этом Чеён и Дженни, и те бы были в курсе. Джису глупая и наивная дура, раз повелась на красавчика и подумала, что он может оказаться нормальным парнем. Она так и рассказала об этом подругам. Они точно не подозревают подвоха. Они даже не представляют, во что она вляпалась.       Была не была. Надо хотя бы попытаться. Ведь это отличная возможность. Она постарается убежать по тропинке, прокатанной машиной, а потом повернёт направо прямо на трассу, по которой пойдёт вниз на Юг. Так она сможет добраться до той заправки и позвонить, попросить помощи.       Джису, по максимуму сковывая свои движения, направилась вперёд мимо комнаты, в которой находился Чонгук. По велению судьбы, кормящей Ким подлостью, все её передвижения казались девушке ужасно громкими. А как она будет надевать обувь? А открывать дверь? Он точно услышит. Ведь он не спит.       А что он делает?       Джису замерла и прислушалась. В воздухе разлетелся жалобный скулящий полушепот.       — Чонгук, какой же ты монстр!.. Прямо как он…       Мужчина находился в сознании как минимум. Он понимал, что сотворил нечто ужасное. Он сожалел и раскаивался.       Может подойти и поговорить? Вдруг он уже сто раз передумал? Тогда Джису не будет ничего угрожать. Он не станет вредить ей, если осознал все тягости своего греха. Верно же?       — Сука! Сука, сука, сука! — громкий и резкий шум напугал Ким, и та дёрнулась, подумав, что Чон её спалил за побегом. — Просто сдохни уже! Тебе не выжить с такими наклонностями в этом мире, сволочь! — он закричал это в оглушающую тишину и застучал по полу рукой. Новый поток слёз намочил щёки. И не только щёки парня. Джису тоже заплакала. Она не ожидала услышать этого. Но не только сочувствие заставило её слёзы увлажнить глаза. Страх за свою жизнь тоже принял в этом участие. Страх и накопившийся стресс.       Она сорвалась с места, зажмурившись, схватила первую попавшуюся кисточку с острым концом, которая была вся в масле, и направилась прямиком в спальню.       Чонгук сидел на полу, опираясь плечом на железный прут, который держал сетку, на ней лежал матрас со смятым белоснежным бельём. Он обнимал себя за колени, поджав ноги. Волосы склеились на лбу, лицо опухшее. Щёки покраснели, это было заметно в полумраке. Вокруг входа валялись осколки стекла от двери, которую Гук разбил в порыве гнева. Весь замёрзший, продрогший, он сидел среди бардака. Перевёрнутая прикроватная тумба, повсюду была разбросана одежда, дверца шкафа валялась, скинутая с петель. И повсюду была кровь.       — Ты не имеешь права жить, щенок, — его голос изменился, он стал гораздо ниже, говорил он это разбито и с небольшой усмешкой, в безумии смотря в потолок. — Джису?! — он не сразу заметил девушку, сидящую на пороге его комнаты. Она вцепилась в дверной косяк, по её щекам тоже текли слёзы. Не те две жалкие слезинки, которые упали у неё в коридоре. Нет. Это была самая настоящая истерика, которая началась после того, как Ким увидела руки Чонгука. На них не было живого места. Множество шрамов от порезов, не только свежих, из которых сочилась алыми ручьями кровь, но и старые, матёрые. Некоторые были кривые и драные, как будто бы полученные в драке. Некоторые острые и прямые, от порезов. И все как один глубокие. Эта картина заставила Джису почувствовать невыносимую тревогу: она не знала, что делать. Перед ней сидел парень, который причинил ей много боли и заставил испытать животный страх. Но сейчас он сидел раненный. Абсолютно беззащитный и не представляющий угрозы.       Ким Джису моментально кинулась к нему, уже не чувствуя той трясучки из-за голода.       — Прекрати, пожалуйста! — девушка с разбегу повисла на его плечах, обняв его. — Не делай этого! Не вреди себе, умоляю, не надо! — Чон чувствовал шеей её горячие слёзы, и это заставило его напрячься. Гук почувствовал невыносимую горечь в горле. Как же обидно, что она застала его таким. Слабым. Ведь он хотел быть для неё сильным, опорой.       — Зачем ты пришла? Я ведь… — он сжал сильнее осколок стекла в руке, а после обнял девушку этой же рукой. — Зачем… — его голос надорвался и заскрипел.       — Сама не знаю! — что она творит?! Нельзя злить его! Надо задобрить зверя. — Мы должны немедленно всё это обработать, — она оторвалась от него и вытерла слёзы с щёк, уверенно посмотрев на него и его руки. Тот же убрал руку с футболки и оставил на ней огромное кровавое пятно. — О, Г-Господи, какое м-мессиво, — она схватила его за запястья и развернула внутренней частью к верху. Порезы были повсюду, даже на тыльных сторонах предплечий. — Умирать просто не выход. Ты обязан жить и стать таким, каким хочешь быть. Плевать, кто что говорит. Живи всем назло. И не смей себе вредить, — она постаралась привстать, но ноги затрясло с новой силой из-за новых переживаний. Перенервничала. — Вставай! Где у тебя аптечка? — Джису блять, что ты творишь?! Дура безмозглая!       — Перекись и вата остались внизу… — голос был бесчувственным и безжизненным. Опустевшим. У мужчины просто не было сил и желания говорить. А также острый горький ком застрял в горле, полосовал нежную слизистую тонкими неоново-синими нитями, заставлял фантомную склизкую грязную слизь стекать по стенкам гортани и захлёбываться, кашлять и блевать. Поток слёз побежал с новой силой. Он просто не мог видеть себя таким. Терпеть все свои желания, мысли и выходки. Он ненормальный. Его ждёт тюрьма, могила, Ад, что угодно, но только не прощение. Только не помощь от девчонки, которую он напугал и обидел. С которой обошёлся как обмудок последний.       «Пожалуйста, не надо»…       Ведь он не заслуживает.       — Я-Я… — вернуться в ненавистный пугающий подвал, где она просидела целый день, а, возможно, и почти сутки? Где она сидела в абсолютной темноте и боялась каждого дуновения ветерка, образовавшегося из-за сквозняка, слышать оглушающее «ничего»? Она не сможет сходить туда. Добровольно вернуться в свою темницу? В место, которое вызывает тревогу, стоит только о нём подумать. В место, которое она, не задумываясь, сожгла бы, если бы у неё появилась такая возможность.       В место, которое сломало её как личность.       — М-Может быть у тебя есть д-другие? — периодические всхлипы и заикания, без них говорить невозможно. Ведь ей мешают страх и слёзы, слабость и адреналин, перекрывающий её. Всё в организме работает как механизм и выдаёт такую отвратительную реакцию. Ей спасать себя надо, а не переживать и нервничать.       Чонгук долго молчал, он не мог собраться с мыслями, понятия «думать» не существовало.       Он не мыслил, следовательно, он не существовал.       Не двигался. Понять, что он жив, можно было по бесконечно текущим слезам и громким всхлипам. А так он смотрел в пустоту и не шевелил телом вообще никак. Тогда Джису ничего не оставалось. Идти обратно в подвал смерти подобно, обыскать весь дом, чтобы найти аптечку, она не сможет, стресс слишком сильно бьёт по девушке, по телу и сознанию. Она почти не может двигаться, только жалко трястись.       Девушка сжала в руке ту самую кисточку, которую схватила впопыхах для самообороны, взяла её точно ручку, а после принялась водить в лужах крови на полу и руках Чонгука.       — Не надо б-больше резать себя, — девушка взяла крепкую мужскую кисть в руки и раскрыла пальцы. Нужно найти хоть какую-нибудь чистую кожу, не испачканную в рубиновых дорожках. На ладони такое было. — Лучше делай так, — она принялась водить по складкам и вспотевшей коже кончиком испачканной кисти, вырисовывая лепестки цветов. Чонгук моментально ощутил неприятную нежную щекотку, а после на секунду вернулся в сознание и перевёл безжизненный взгляд на свою правую ладонь. Причудливый, неведанный миру цветок расцвёл на смуглой коже. — Помогает вед-дь прийти в чувство, правда? И ты не вредишь себе, — пустила от лепестков кровавые лозы, которые шли вверх по руке и опутывали её. Полоски моментально засыхали на коже и теряли свою насыщенность в цвете. Если бы не было темно, Джису обязательно бы увидела, как цвет спелой вишни превращается в ржаво-кирпичный.       Для Чонгука этот жест выбил почву из-под ног. Его отрезвила вовсе не лёгкая щекотка. Нет. Его отрезвило то, что Джису попыталась проявить заботу. Попыталась помочь ему. Монстру. Монстру, который её обидел. Он долгое время смотрел в упор в её глаза, разглядывал в темноте лицо девушки, пытался найти те ниточки эмоций, которые бегали под бледно-серой кожей.       «И это я её до такого довёл?»       Нежный бархатный румянец слез с некогда смуглой кожи, оставив за собой только покрасневшие от слёз веки и искусанные, разбитые губы. Всё остальное же было нездорово-бледным. А ведь прошёл всего один день в заточении. Один маленький день, который для обоих оказался вечностью.       Чон весь день корил себя за то, что наделал с Ким, что вспылил. Но ведь она обидела его и даже не поняла этого. Когда гордость поутихла, а на это ушло прилично времени, Гук решил проведать её и заодно попытаться хотя бы чуть-чуть исправить то, что он натворил. Обработать раны.       Но и для Джису это время прошло как пытка. Когда ты несколько часов сидишь в абсолютной тишине, в абсолютной темноте, в хер пойми каких условиях, но уж точно некомфортных, кукуха начинает ехать. И её уже поехала. А она просидела без крошки во рту, казалось бы, целую вечность. Животный страх за свою жизнь не позволял сомкнуть глаз, она провела весь этот день в сознании без какого-либо дела. Хотя одно дело у неё всё-таки было: смыкать веки и не замечать никакой разницы между темнотой помещения и темнотой закрытых глаз. И это сводило её с ума ещё больше. Это оказалась самая страшная для неё пытка. После неё она была готова согласиться на всё, лишь бы мужчина её отпустил и больше не делал больно. У Ким Джису точно теперь останется травма, как бы это теперь не повлияло на её жизнь в будущем. А ведь даже попытка изнасилования в пятнадцать её не сломила. Её родителей — да. Но не саму девушку.       И как же её ослепила та малюсенькая полоска света от светильника в коридоре, когда мужчина приоткрыл дверь в её темницу. Когда подошёл и подал примирительный жест. Когда включил свет в подвальной комнате, в которой она сидела, и тот ослепил её на несколько секунд (читай: пол минуты).       Джису хотела бы сбежать. Бороться за свою жизнь. Да только страх. Животный липкий грязный страх не позволял даже и думать о том, чтобы предпринять попытки. Мазутом облепил бока, живот, подмышки и поясницу. Ведь если бы её поймали, она бы точно не осталась в живых. Попытаться договориться с преступником или сбежать и забыть о нём как о кошмаре? Кого она обманывает.       Кошмары не забываются.       Сбежать тяжелее. Опаснее. Страшнее. Нужно выкладываться на полную, чтобы спасти свою жизнь. А девушка же уже почти сдалась. Только представьте, какую бурю эмоций она пережила внутри себя, заметив, что Чонгук забыл закрыть за собой дверь? Маленькая искорка надежды и множество уколов страха. Оступится — смерть. Смогла бы она достаточно тихо выбраться из дома, чтобы её не заметили? Хватило бы ей сил добраться до той заправки? А знаний маршрута? Знаний бы хватило, но вот выносливости… Почти голой, по морозу. Нет, хрупкая девочка с расшатанной психикой не смогла бы.       Проще было бы сдаться.       И Джису отвергнула этот вариант в ту самую секунду, когда решала, как же ей поступить: зайти к нему или попытаться сбежать? Но ведь наверняка это не единственный способ спасти свою жизнь? Договориться? А стал бы он отпускать её? Ведь она обратится в полицию. А с другой стороны подруги знают, куда Ким отправилась, и Чонгук останется главным подозреваемым в любом случае. Получается, ему уже ничего не страшно?       А если она войдёт в его положение? Поймёт, что он не властен над собой и своими фантазиями? Он ведь просто хотел нарисовать одну безобидную картину. В Академии они часто рисовали с натурщиков, и ничего страшного не происходило. Но скромность девушки его убивала во всех смыслах. И в бытовом-моральном, когда он как мужчина, воспитанный своими старшими братьями и сестрой, чувствовал, что должен защищать слабых и пассивных, особенно девочек, особенно тех, которые ему нравились; и в нездоровом, когда излишняя скромность подчёркивает красивую сломленность личности, тела и духа. Когда растлить нежную скромницу гораздо приятнее, чем распущенную кокетку. Когда первая точно этого не хотела, пока вторая притворяется, что она недовольна. Когда первая невинна, а вторая нагло лжёт. Невинная, нежная, скромная, бархатная, как лепестки неколючих роз. Неопытная, ещё только готовится расцвести.       И Чонгук ей поможет.       — Если бы не вы, я бы… Не был сейчас таким! — мужчина свесил голову и принялся бить левой рукой по виску. — Если бы не вы, я был бы обычным! — уже чуть яростнее закричал он. — Почему я такой неправильный? — новые капельки слёз скатились с уголков его глаз и упали на пол, прямо в кровавую лужу. — Я больше не хочу об этом думать, — жалобно проскулил он, опуская свою голову ниже, наклоняясь почти к полу. И только ему было понятно, о чём он сам говорил. Джису же ничего не понимала. Пока он обращался к своим мыслям, девушка думала, что Чон винит кого-то из своих знакомых, возможно, родителей, из-за которых он и стал таким.       Чуть наклонившись влево, Чонгук не удержал равновесия и упал точно на деревянный пол, в собственную лужу крови. Чонгук не удержал равновесия, а Джису не удержала его, рука просто выскользнула из её влажных и слабых. Кажется, он потерял слишком много рубиновой жидкости, и в его глазах начало темнеть.       — Эй, Чонгук, ты чего? — Ким попыталась приподнять мужчину за руку, но ничего не вышло. Он слишком кабанчик. — Чонгук? Чонгук, отзовись! — она потрясла и взбалошматила его, и тогда парень что-то прохрипел и попытался приподняться снова. Всеми силами навалившись, девушка смогла вернуть его в сидячее положение, но только Чон сразу же начал терять равновесие и опёрся спиной о кровать, у которой они сидели. — У тебя всё лицо и одежда в крови, надо умыться, — она схватила его под подмышку, привстала на корточки и попыталась вытянуться вместе с безжизненным парнем, но только он оказался очень тяжёлым. — Чонгук, мне нужна твоя помощь, я сама тебя не подниму! — Но парень лишь продолжал что-то бубнить и почти бесшумно глотать слёзы.       Кое-как они поднялись и пошли в ванную комнату на втором этаже. Джису уже была в ней прошлой ночью перед сном, когда чистила зубы и умывалась, переодевалась в ночнушку. Странно, что ванны у мужчины не было, в комнате лишь отводилась достаточно большая зона под принятие душа с классическим сливом в полу. И вроде бы как снаружи дома была пристроена баня, но Чонгук не любил сидеть в ней один, да и влажность и жару он не очень любил. Он рассказывал, что в юношестве ходил в эту баню с хёнами и нуной, и тогда это было весело. Но когда он остался один, это место только и напоминало ему о чём-то, что он умалчивал, и он перестал туда ходить.       Джису проводила его к стене, к которой был прикручен смеситель с душевой лейкой, а после помогла ему присесть и опереться спиной о холодную плитку. Может хоть это приведёт его в чувство?       — Надо снять с тебя одежду, она грязная, — девушка потянулась к его серой футболке с каким-то красным принтом, который был весь залит кровью, а после попыталась её снять, да только мужчина запротестовал.       — Нет! Не смей! — достаточно чётко кричал Гук, хватаясь за подол и оттягивая его.       — Всё в порядке, она грязная, я принесу тебе другую. Тебе нужно смыть всю кровь, — девушка продолжала воевать.       — Нет, Джису, пожалуйста, — крупные руки в какую-то секунду ослабли, и Ким удалось победить в этой равной борьбе двух травмированных. Она задрала футболку и даже смогла её стянуть через голову, и увиденное её ужаснуло. Множество белёсых полосок со стянутой каймой было раскидано по плечам, груди и бокам. Какие-то были белыми, какие-то розовыми, какие-то красными, синими и фиолетовыми. По размеру и толщине тоже все разные. Он был просто весь усыпан шрамами. И многие из них, как она поняла, он нанёс себе сам. И это не могло произойти за месяц их знакомства. Ранения слишком старые, многим из них больше года, больше двух и даже трёх. Он давно занимается этим. За что же он себя так ненавидит?       Сделав непринуждённый вид, Ким огляделась и, найдя корзину для белья, швырнула грязную вещь туда. На очереди штаны… Если она не снимет их, они намокнут. Должна ли она это делать? Да и штаны тоже все в крови. Ладно, она просто принесёт ему сменную одежду позже, и мужчина сам уже переоденется.       Схватив душевую лейку, Джису направила её к сливу, а после включила воду и начала её настраивать. Она долго не хотела нагреваться, а после оказалась очень горячей. В общем, провозилась девушка с ней долго.       — Давай сюда руку, — она аккуратно оторвала его до этого прижатую к накачанному пузу руку и направила на неё струю тёплой воды. Мужчина моментально зашипел и дёрнулся, но обратно руку не убрал. — Всё хорошо, мы просто смываем кровь. Вода нормальная? — она принялась аккуратно, очень нежно водить по его коже, чтобы стереть всю засохшую жидкость. Оставались только многочисленные параллельные друг другу запёкшиеся корочки, которые Джису старалась не трогать. Последним стал цветок на ладони, который быстро потерял свои очертания и всего себя вовсе. — Так, хорошо, давай другую руку, — штаны мужчины насквозь промокли, ему было холодно и некомфортно, но это приводило его в чувство. Он перестал плакать. Перестал задавать вопросы. Он только рассосредоточенно смотрел куда-то вперёд и медленно моргал. — И немного на животе осталось, — поливать сам живот она не стала, только потирала своей смоченной рукой. — Так, Чонгук. Я пойду принесу тебе сменную одежду, а ты сейчас снимешь штаны и помоешь свои ноги себе сам, хорошо? — она поправила жёсткую чёлку на его квадратном лице, таким образом обращая его внимание на себя. — Хорошо?       — Спасибо тебе, — полушёпотом произнёс мужчина, замечая, что рана на губе кровоточила. Девушка её расковыряла на нервах. Она нервничала из-за него. Какая же он сволочь.       Джису с пониманием улыбнулась и переложила ручку душа в широкую ладонь Чона.

***

      — Тебе нужно поесть, иначе ты так и будешь плохо себя чувствовать, — Ким пыталась накормить парня курицей, которую нашла в холодильнике. — После обязательно крепкий горячий чай с чем-нибудь сладким, чтобы поднять давление.       — Прости меня. За то, что увидела всё это, — как же Гук сожалел, что девушка увидела его таким слабым и беспомощным. Как покоцанного щенка поддержала. Он не имеет права быть таким. Особенно перед ней.       — Тебе бы стоило извиниться за то, что ты сделал раньше, а не за то, в чём ты не виноват, — с укором и несколько грубо сказала Джису, поднося ложку, полную риса, к его рту. Сама ни крошки не съела. Аппетит совсем пропал, сейчас её скорее стошнит, чем она сможет поесть. И, конечно же, укорила его девушка за поступок с подвалом.       Но Чонгук извиняться не стал. Он лишь молча прожевал рис и мясо, которое ему всё наваливала и наваливала Ким. Она обратила на это внимание.       Все окна девушка позакрывала, подвал злосчастный она тоже прикрыла. Протёрла пол в спальне на первом этаже, отмыла всю кровь. Но в доме всё ещё было холодно. До жути холодно. Будто бы котёл сломался. Но нет, просто помещение всё вымерзло за эту ночь.       Прямо сейчас они сидели на кухне, была зажжена маленькая лампа над плитой, и освещала она мало. За окном чернота полнейшая. Всего лишь три часа ночи. Этот день запомнится им обоим ещё очень надолго.       — Пожалуйста, Джису… — вдруг молвил мужчина.       — М? — девушка подняла на него глаза. Выглядел он очень горько, как будто бы сейчас снова расплачется.       — Мне очень нужна эта картина. И больше такого не повторится, я обещаю. Я отстану от тебя навсегда, — вот почему он выглядел болезненно. Потому что произносить последнее слово было очень горько. Но с другой стороны было очень обидно, что ему от неё нужна только эта проклятая картина, а не её прощение, дружба с ней.       — Ешь давай.       Джису в кое-то веке смогла расслабиться, и поэтому сон дал ей в голову, и девушка зевнула. Они попили чай, поели конфет, и Джису уснула прямо за столом. Чонгуку ничего не оставалось, кроме как отнести её к себе в спальню, в которой недавно и произошёл весь этот инцидент. Девушка лежала на его одноместной кровати, а мужчина сидел в кресле напротив и под светом тусклой лампы, которая единственная осталась нетронутой во время его погрома, рисовал маленькие скетчи со спящей Джису. Тонкими мягкими нажимами, короткими, острым карандашом он царапал художественную бумагу, которая была скреплена кольцами и кожаной обложкой.       Как же было спокойно в эту самую секунду. На фоне будто бы играло фортепиано в ансамбле с калимбо, не хватало треска полена под гнётом огня, обжигающего тепла. Так сильно и много Чонгук нервничал лишь однажды — в тот самый злополучный день, который перевернул жизнь всех тройняшек в этом доме. Таким беспомощным он был лишь тогда. И таким беспомощным его видел только хён и ещё несколько людей из скорой и полиции. Тот день всплыл перед глазами. Давно он его не вспоминал. Ведь тогда всё изменилось. Перевернулось с ног на голову. Тогда он перестал справляться впервые.       Начало уже светать. Чонгук заметил, что уже давно держал карандаш неподвижным, а глаза предательски начали слипаться. Увидеть бы какого-нибудь оленя с аквамариновыми светящимися рогами, нарисовать бы его. И забыть всё, что здесь произошло. Все его ошибки. Все ошибки других.       Грудь и плечи Джису размеренно поднимались и опускались, её дыхания не было слышно. Лицо наконец-то было расслабленным, но всё ещё нездоровым. Припухлость на губе напоминала ему об его злодеяниях. И совесть снова колола в грудь, прыгала тупым концом ножа на диафрагме, как на батуте, а после разгонялась и врезалась в лёгкие и рёбра изнутри. Комок колючей проволоки застрял в горле, а мысли скатались в клубок из паутины реальности и выдуманности. Кажется, он уже ничего не понимал, не мог трезво рассуждать и мыслить. Казалось бы, он и не живёт вовсе. Порезы болели, ну и что с того? Голова кружилась, ну и что с того? Он ударил девушку, которая первая не из семьи открылась ему, ну и что с того? Он умер давно внутри себя. Ну и что с того?       Даже если сейчас он убьёт её, а потом и себя, ничего не произойдёт. Последствия потеряли всякий смысл. Плевать, что будет. Потому что этот мир не существует.       Даже поцелуй, оставленный на её щеке маленьким прикосновением крыльев бабочки, не отрезвил его ум. Потому что и он не существовал.       Джису открыла глаза, когда почувствовала, как на её талию упало что-то тяжёлое. Это была израненная рука Чон Чонгука. Откуда его рука на её талии? Где она вообще?       Джису осторожно приподняла голову и огляделась. Они с парнем лежали на его кровати в разгромленной комнате на первом этаже. За окном расстелился белёсый туман, свет, отражаясь от него, становился в несколько раз белее и ярче. Раннее утро.       Рука сильно давила на бок, было неприятно и жарко, а ещё некое зелёное и режущее чувство ползало змеёй по кишечнику и желудку. Это чувство ярким салатовым цветом било по глазам и мозгам, а в середине проваливалось в чёрную мглу, в дыру. Было тошно и противно ощущать его руку на своём теле. Они не так близки, он успел натворить ошибок.       Ким постаралась аккуратно снять тяжёлую конечность парня со своего тела так, чтобы не потревожить и не разбудить его. Ей нужно побыть одной. Отдохнуть от всего этого стресса, побыть в спокойной обстановке. Единственный выход — дать мужчине поспать.       Девушка осторожно слезла с постели и подошла к окну. Мутная дымка затянула пеленой всё, не было видно ничего дальше носа.       В таком тумане можно замечательно затеряться, и никто её не найдёт…       С одной стороны, Гук пообещал, что оставит девушку в покое после того, как она выполнит его требование и попозирует для референсов. Но с другой… Поверить ему на слово было бы опрометчиво. Он не здоров. Он не может контролировать свои эмоции, а что их у него вызывает — такие бурные и яркие — неизвестно. За что ей вообще всё это? Сначала тот мужчина в переулке четыре года назад, теперь больной псих с непонятными желаниями, такими же больными и неадекватными, как и он сам. Она сможет когда-нибудь пожить в покое? Наверное, довериться парням теперь будет сложно. Придётся посещать психотерапевта и быть такой же ненормальной, как и он сам. Но отчего-то ему хотелось помочь. Искренне помочь. С этой чёртовой картиной, с проживанием эмоций, с эмоциональной болью. Да даже ту же смерть его старшей сестры пережить. Ему нужна помощь. Она хочет её ему оказать. Но кто окажет её ей самой?       Хочешь выжить — умей вертеться.       Девушка обошла весь дом в поисках своего телефона, чтобы написать девчонкам ну или хотя бы маме. Но ни телефона самой Джису, ни телефона Чонгука — ничего не было. Мужчина спрятал их. Оба.       Тогда всё, что она может сейчас сделать, — уйти и найти заправку. Оставаться здесь больше не было желания.       Девушка быстро надела обувь и пальто, даже не запахнув его, постаралась открыть дверь, чтобы выйти наружу, а после тихо-тихо её закрыть, чтобы не издать никакого шума.       Ощущение, что её могут услышать, не исчезало даже после того, как она спустилась по крыльцу и наступила в мёрзлые прошлогодние опавшие листья. Туман за это время успел немного рассеяться, видимость в районе двадцати-тридцати метров восстановилась. Ощутив мимолётную свободу, девушка моментально бросилась бежать по выкатанным от колёс автомобиля тропинкам. Ноги покалывало от мороза, она даже не переоделась — как была в его широкой жёлтой футболке и шортах, так и выбежала. Силы резко покинули ноги, живот и спину, бёдра затряслись, как и руки. Стоять было тяжело. Идти было сложнее. Бежать — и вовсе невозможно. Сказывался стресс, жуткая ночка и абсолютное голодание последние сутки. Но надо, надо идти, она ведь хочет жить!       Девушка уже вышла к дороге и обогнула берёзу, чтобы пойти направо, как вдруг в округе раздался выстрел, который парализовал женское ухо.       Это был Чон Чонгук.