Их странности

***

Внимание — стекло!       Гарри сидит на коленях на сырой от дождя земле и любовно водит рукой по светлому мрамору, пытаясь улыбнуться дрожащими губами. Он бывает здесь чаще, чем у себя дома. Хотя Гарри не мог с уверенностью сказать, что этот самый «дом» у него есть. У него, кажется, теперь вообще ничего нет. Особенно внутри. Будто два года назад кто-то заботливо залил душу керосином, а затем равнодушно бросил в прозрачную жидкость зажжённую спичку со словами: «Его больше нет, Гарри».       Ещё тогда, с чувством эйфории от победы, от мысли, что этот кошмар наконец закончился, он не сразу понял смысл этих слов. Казалось, что жизнь играючи перекидывает Гарри из одного адского котла в другой, побольше, погорячее, не давая даже минуты на глоток свежего, наполненного спокойствием, воздуха. Тогда обрушился его только сформировавшийся мир. Тогда он наконец понял, что такое настоящий кошмар. Уже полюбившиеся ирисы ласкают взор, а Гарри говорит и говорит, будто кто-то действительно может его услышать. Говорит всё то, что не успел сказать. Доверяет мысли, которыми ни с кем бы не никогда не поделился. Он не знает, как вообще смог продержаться так долго. Наверное, виноваты друзья, не раз вытаскивающие его из петли, испуганно умоляющие жить дальше. Он знает, что они не понимают. Все потеряли в той войне кого-то, но Гарри потерял себя. Он снова не выдерживает. Слёзы сами вырываются наружу, не желая вспоминать про обещание больше не плакать, ведь он вряд ли хотел бы видеть такого Поттера. Перед глазами так и стоит картина тонких, искривлённых в ехидной усмешке губ и насмешливого взора любимых глаз. Когда они прощались, Малфой был сам на себя не похож. Смотрел настороженно, серьёзно и как никогда нежно, хаотично оглядывая Гарри с ног до головы, стараясь запомнить каждую деталь, каждую черточку. В голове Поттера шумит и вспоминаются его последние слова, произнесённые дрожащим от страха голосом: «Не смей умирать, Поттер. Иначе я с того света тебя достану и убью, а потом сам умру, потому что жизни без тебя мне не надо.» Сказал и вжал в своё тело так, что у Гарри синяки остались на рёбрах, за исчезновением которых он потом следил с болезненным страхом и нежностью. И вот он, живой, сидит здесь, в самой грязи. Как обещал. И что теперь? Что, черт возьми, теперь, Малфой? В груди всё сжимается, и чувство потери душит-душит-душит, вот уже два года не давая вдохнуть полной грудью. Он бы променял все свои богатства и титулы лишь бы вернуть его. Всё что угодно, лишь бы ещё раз заглянуть в хитро прищуренные серые глаза и услышать насмешливое «Поттер». Гарри размазывает слёзы, марая щёки грязью, и рыдает в голос, не сдерживаясь. Потому что не может иначе. Потому что там, внутри, уже целый океан из боли и сожалений. Он рвётся наружу, ищет выход в лабиринте мыслей и воспоминаний, заполняет собой всё естество. Поттер воет, скулит, словно покинутый всеми, избитый жизнью щенок, цепляется за мрамор, как за единственную надежду. Но надежды нет. Совсем ничего уже нет. И внутри снова болит, океан исступленно бьётся, гонимый поднимающейся бурей, всё нарастает с новой силой и уже кажется, что он больше не выдержит. Он просто больше не может. Не хочет. Без него он совсем не справляется.       Сзади звучит тихий хлопок аппарации, но Гарри не слышит, лишь ласково обводит серебряные буквы дрожащими пальцами. «Драко Люциус Малфой. 5 июня 1980г — 2 мая 1998г. Герой Магической Британии.» Узкая ладонь ложится на плечо, совсем не с изящными длинными пальцами, и тянет от проклятого мрамора подальше. В место, которое все зовут его «домом». Гермиона хорошая. Глядит жалостливо и с пониманием, но всё равно уводит его отсюда. Поттер бросает последний взгляд на могилу озарённую светом. Он придёт сюда завтра, он точно знает. И Гермиона знает тоже. И она боится, так боится оставлять его одного, особенно в этом ужасном месте. Она сама еле сдерживает слёзы, глядя на потухшего, исхудавшего друга. Гермиона проглатывает комок, смотря на возобновившиеся с новой силой рыдания, и уводит его, подальше, куда угодно, лишь бы не видеть улыбающегося лица на черно-белой фотографии, не давая разглядеть пасмурное небо, которое бы точно напомнило ему о тех самых глазах. Поттер позволяет, равнодушно следует за ней, сотрясаясь от собственной истерики. Он определенно больше не может. Драко, ты только дождись меня.