Их странности

***

      Гарри резко распахивает глаза и, тяжело дыша, садится на постели. Хватает ртом воздух, пытаясь успокоить безумно стучащее сердце. Оно мечется в грудной клетке, словно в ловушке, и рвётся подальше отсюда, туда, где хочется быть сейчас сильнее всего. Цепкие лапы кошмара до сих пор держат затуманенное сознание в своих тисках, и Гарри подскакивает и, как есть, в пижаме, бросается вниз, к камину. Наплевать, что сейчас три часа ночи и в Мунго, кроме дежурных, нет никого в помине. Плевать, что его могут не пустить к нему, он же Гарри чертов Поттер. Он пробьётся. Ему просто нужно посмотреть, коснуться, убедиться. Убедиться, что человек, почти сливающийся с белоснежной простынёй, дышит, и его жизни ничего не угрожает. Убедиться, что скоро тот снова встанет на ноги, вернётся в их внезапно ставший таким пустым и холодным кабинет, уведёт из-под носа последнюю чашку кофе и посмотрит на него. Посмотрит по-своему ласково, насмешливо, по-лисьему хитро, будто в его голове созревает план по порабощению всего мира, а Поттеру остаётся лишь сдаться ему на милость. От белого рябит в глазах, а от запаха лекарств становится откровенно дурно. Но он не останавливается, бежит, сломя голову, не обращая внимания на ругательства и топот ног позади. Он знает, ради кого выдержит, вытерпит, выстоит. Знает, ради кого сейчас нарушает половину пунктов устава больницы. Но они не понимают. Они все не понимают, что ему нужно. Посмотреть, коснуться, убедиться. Он с шумом открывает дверь. В палате только одна кровать, а на ней — его Драко. До синевы бледный, по уши в бинтах, но всё такой же незримо прекрасный, светящийся внутренним светом. А главное — живой. Грудная клетка слабо поднимается и опускается, давая понять, что всё в порядке. Он дышит. Он скоро откроет глаза и изогнёт дугой тонкие, бледные губы. Облегчение накрывает с головой, позволяет сделать пару шагов к узкой койке и осесть на колени прямо на пол. Совсем рядом. И к чёрту понимающе улыбающегося целителя, тихо притворившего за собой дверь, к чёрту гуляющий по палате сквозняк и возможность простыть. Гарри хочет остаться здесь. Гарри хочет остаться рядом с ним навсегда. Он притягивает холодную руку ближе в надежде согреть и целует в центр ладони, вдыхая запах чужой кожи, откровенно наслаждаясь им. Он не хочет думать о том, что кошмар мог случиться наяву. Там жизнь Гарри превратилась в ад на земле. Там он воет белугой и скручивается на полу от невидимой, душевной, всепоглощающей боли. Там он не знает, как жить дальше. Там, в другом мире, Драко Малфоя не спасли. По щекам давно уже бегут слезинки, оставляя влажные дорожки, неприятно стягивающие кожу. Гарри не пытается стереть их, может, даже совсем не замечает их. Сейчас куда важнее держать хрупкую кисть, где на запястье чувствуется мерное биение пульса как подтверждение, как панацея. Белоснежная кожа настолько тонкая, что видно переплетающиеся линии вен, и снова становится страшно. Страшно, ведь он такой хрупкий, словно весь из хрусталя. Одна царапина чуть глубже возможного и он может потерять его, насовсем. Навсегда. От плохих мыслей внутри всё скручивается в тугой узел, и хочется уже рыдать в голос, шептать признания, умолять не оставлять его одного, но он просто прижимает согревшуюся ладонь к влажной щеке и льнёт к ней, как соскучившийся по ласке кот. Тонкие пальцы вдруг дрогнули и огладили небритую щёку. Гарри вздрагивает, крепче сжимая чужую руку, чувствуя, как напряжение медленно покидает тело, и вскидывает голову, чтобы столкнуться, разбиться вдребезги и собраться заново. В серых глазах нет насмешки, только бесконечная нежность и поддержка. Тонкие губы изгибаются в мягкой улыбке, которая, как казалось, совсем не свойственна Малфоям, и Гарри отчётливо понимает, что теперь всё будет хорошо. У них всё наладится, и уже скоро он исследует каждый дюйм совершенного тела, зацелует до алого чужие губы, скажет то, о чем даже и мечтать не смел, и, наконец, вздохнёт свободно, без сжимающие лёгкие и сердце страха. А пока, он только покрывает поцелуями бледную ладонь, молча обещая счастье. Пусть не безоблачное, но счастье.