Раб, которого подарили противнику рабства

Наверное, и Лестрейнджи ушли, и все остальные успели покинуть главный зал, а Люциус все стоял, упираясь коленями в твёрдые холодные каменные плиты пола и низко склонив голову, чтобы только не видеть над собой холодного змеиного взгляда Лорда Волдеморта. Как ни странно, теперь ему стало уже совершенно все равно, казнит тот его или нет. Им овладело холодное тупое безразличие. Даже мысли остановились — да оно было и к лучшему. Начни он думать, непременно начал бы сравнивать и метаться от одного к другому, начал осознавать бы потерю жены и сына, которую даже не успел еще прочувствовать и ощутить разрывающую горечь... Она настигла бы его: кажется, еще недавно было о чем мечтать, что скрывать, ради кого стремиться вперед, — а теперь? Но принесенная клятва точно сковала и мысли, и чувства холодом. — Ты что, окаменел? Вставай и убирайся отсюда. — Куда, господин? Волдеморт хотел было прошипеть "Вон отсюда, идиот!" — вопрос о том, куда ему пойти, из уст Малфоя звучал издевательски; но даже сейчас гнев не настолько застилал ему взор, чтобы он не понимал действия клятвы. Если разобраться, вопрос был вовсе не праздный и даже своевременный: в самом деле, теперь он мог на праве хозяина перебраться в его поместье, раз уж бывший владелец принес ему клятву служения. — В Мэнор. Приведи там все в порядок: после побега мальчишки там все в разгроме, я полагаю. Он нетерпеливо махнул рукой, приказывая уйти с глаз. — У меня нет палочки, господин. Порт-ключ... Прошу вас. Только что было вставший, он снова упал на колени, и Волдеморт даже поморщился от досады. Но возвращать палочку не стал. Быстро сотворил заклинание сам, запоздало подумал, как Малфой будет отмывать всё в одиночку... "В конце концов, у него есть домовые эльфы", — и он и думать о нем забыл. Родные стены Хогвартса Волдеморт тоже оставил быстро. Требовалось вернуться в министерство, разобраться там со Скримджером и отделом аврората, и надо сказать, что заставить подчиняться себе взрослых волшебников оказалось куда проще, чем их же детей. В школе ему пришлось оставить у руля Минерву МакГонагалл, уговорить которую распрощаться с грязнокровками удалось лишь в обмен на то, что никто из учеников не пострадает; что ж, он и не собирался, и даже уверил пожилую леди в своей полной лояльности, хотя та и отнеслась к его словам скептически. День был проведен сумбурно, но долгая битва и погоня за сбежавшей частью повстанцев из аврората не могли сравниться со сражением за Хогвартс накануне. Ночь прошла в попытках разобраться с отделом тайн, следующий день — в поисках подходящих кандидатур на новые места и долгих переговорах. К вечеру он устал так, что чуть не упал из-за стола. Увидев странно встрепенувшуюся Мафалду Хмелкирк, сделал упреждающий жест рукой: — Не надейтесь. Я жив и меня не отравили. В синем зале для совещаний раздался сдержанный смех. — Продолжим завтра. И он перенесся прямиком в Малфой-Мэнор, в ту гостевую спальню, что занимал когда-то до этого, и упал там на постель, почти сразу засыпая. Чувствовалось смутно сквозь сон, как кто-то снимает с него верхнюю мантию; сквозь пелену сна запротестовал, узнав склонившегося над ним Малфоя, оттолкнул его руку — и всё-таки отключился. Утро принесло с собой головную боль — как это и бывает всегда, когда ты немолод и сильно устал накануне. Волдеморт открыл глаза, вспомнил, где он, снова поморщился, но потом все же вытянулся удобнее и позволил себе подремать еще. Он рад бы был не вспоминать о злосчастном Люциусе вовсе, но как ни крути, теперь он будет жить в его доме... Или наоборот? Волдеморт криво усмехнулся. А затем приподнялся на локте, осматриваясь, окинул взглядом комнату... И усмешка сползла с его лица. Люциус спал здесь же, рядом. Не с ним, к счастью, а в дальней стороне, практически на полу, склонив светловолосую голову на кресло. И, едва ощутив на себе его взгляд, поднялся и подошел, снова вставая на колени. — Господин... Это походило на фарс, и Волдеморт куда сильнее привык к Люциусу честолюбивому и гордому, чем к безропотно подчиняющемуся, но ритуал не был шуткой, и его магию он ощущал тоже, как и силу своего воздействия на него. — Отправляйся вон. Кофе мне принесет твой эльф. — Куда, господин? — Куда-нибудь! В Министерство, наконец! В отдел тайн, где полно артефактов, в которых ты знал толк, мне помнится, или в отдел истории, родословные ведь тоже по твоей части? — Да, я мог бы отыскать незакон... — Пошел вон!

***

Первые дни, больше — месяцы, их общение сводилось к этому грозному "Пошел вон!". Он строго-настрого запретил ему ночевать в своей спальне, хотел отправить в свою ("Она напоминает мне о жене, господин!"), приказал не появляться на глаза совсем... А потом оказалось, что заклятие начинает действовать. И не лучшим образом для отвергнутого слуги. Он угасал на глазах, и даже холодному и совершенно равнодушному Волдеморту это бросилось в глаза. В один день Люциус просто бросился к нему, распластавшись на полу и не решаясь поднять головы. — Прошу вас, не отталкивайте меня, господин! Я зависим от вас и вашего расположения, и когда вы желаете моей смерти... Тут он осекся и замолчал. Может быть, приступ слабости сменился мужеством, может, он вспомнил все, чего лишился и что сломило его... Волдеморт, потянувшись к нему чарами Легилеменции, видел эти горькие мысли. Он был далек от сочувствия, но мог понять его. А потом вздохнул и всмотрелся снова в худую фигуру человека, лишившегося всего благодаря ему. — Ты не сможешь мне навредить, даже если захочешь. Я не желаю твоей смерти. Поднимись и посмотри мне в глаза. Взгляд Малфоя был короткий, быстрый, но остро поразивший его глубиной: он не рыдал напоказ, но серые глаза покраснели, и в них читались все перенесенные им страдания. А главное — исчезла всякая лживость. Теперь Волдеморт мог читать в них, как в книге, безо всякой Легилеменции. И теперь он видел в них искреннюю преданность себе — жаль, что такую запоздалую. Это было правдой: заклятие служения медленно, но верно брало верх над Люциусом Малфоем. Первые дни он сходил с ума от пустоты в огромном утихшем доме и от своих потерь, но чувства все как-то странно притупились, и чем дальше он просыпался и сидел в Министерстве над родословными древних магических семейств, тем сильнее была в нем печаль от того, что Волдеморт ненавидит его. Даже против воли он возвращался мыслями к нему, ненавидел, боялся, но страстно желал увидеть его и услышать хоть что-то. И потому последние сказанные Волдемортом слова отозвались в нем давно забытым счастьем. Он приблизился к нему, осторожно целуя руку. Почувствовалось странное и осторожное касание — Волдеморт отнял ее, но тот и сам уже отошел. Темный Лорд силой отодвинул от себя мысль о том, что надо как-то разорвать эту связь: в конце концов, в эти последние месяцы ему более чем хватало власти над остальным магическим миром Англии помимо навязанного ему силой Малфоя. Но все те дела были тревожны — а Люциус был предан безоговорочно, что и демонстрировал. Постепенно Волдеморт смирился. Может быть, колдомедики знали способ разорвать эту связь и справиться с заклятием, но у них и без того хватало забот, да и Св.Мунго остался чуть ли не единственным местом, формально так и не подчинившимся новой власти: колдомедики оставались независимы. В отличие от Малфоя, который послушно сносил всю его злость и раздражение и ходил следом. Волдеморт отнюдь не был безэмоциональным психопатом — просто привык прятать любые эмоции глубоко в себе и не был сильно подвержен их влиянию. Но он пытался пару раз представить себя на месте Люциуса, вынужденного прислуживать ему по мелочам, страдающего в отсутствие внимание господина, и это казалось ему адом, а не жизнью. А меж тем Люциус вовсе не так уж мучился, и хотя жалел о нелюбви к себе, но подчиненное положение нравилось ему. Он впервые в жизни признал себе, что оно ему нравится. Это было удобно: служить, подчиняться, не иметь собственного мнения. Новая жизнь с чистого листа и привязанность к своему холодному господину оказались не так уж страшны. Он уже отчаянно хотел ему понравиться. Именно поэтому очередным вечером утомленный после тяжелого дня Волдеморт и ощутил то самое прикосновение. Люциус, по обыкновению, был рядом, на полу, смотрел вместе с ним на языки пламени и оранжевые отсветы, дрожащие на стенах, а затем вдруг подобрался совсем близко и положил ладонь ему на бедро. — Я помогу вам расслабиться, господин. Ресницы были опущены, но на лице была слабая полуулыбка. — Попытайся. Это было опрометчивое позволение. Волдеморт за свою долгую жизнь видел многое, в особенности в те давние времена, когда служил в магазине и сам помогал очаровывать старух, чтобы те показывали ему древние магические вещицы, но это... Касание превратилось в поглаживание, настойчивое и не оставляющее сомнений. Он убрал его ладонь со своего бедра, скрытого под темной мантией, и покачал головой. — Тебе не разжечь этого пламени. Не пытайся. Люциус отстранился и снова прошептал: — Позвольте. — Уйди. Он отошел, но недалеко. Волдеморт бросил на него мрачный взгляд. Ему только сейчас пришло в голову, что тот перед ним красуется. Он не мог не знать, что хорош — темный лорд и сам помнил его в юношеские годы, когда он и вовсе походил на молодого бога. И даже теперь, двадцать лет спустя, остатки былого очарования не покинули его. И гордый профиль был тот же, и чуть вьющиеся волосы, и юношески стройная фигура. Всё это он отметил совершенно дежурным взглядом,и внутри мало что отозвалось. — Прошу вас... — Сомневаюсь, что у тебя что-то выйдет. Но в этот раз он не стал убирать его руки. У него были причины полагать себя неспособным ни на что: после воскрешения он ни разу не чувствовал даже слабого возбуждения и полагал себя живым мертвецом. А затем ощутил прохладу, когда Люциус приподнял полы его верхней хламиды, вслед за тем — его теплую ладонь, а потом и влажный горячий рот. Ласка была такой откровенной, что он даже не стал замахиваться и возмущаться. В ногах была слабость — пришлось опуститься на кресло, чуть раздвинув ноги, чтобы Малфою нашлось место. — Ты с ума сошел, — только и смог прошептать он. — Вам нравится, господин? Наверное, на эту ласку требовалось как-то отвечать, но он и пальцем не мог пошевелить.