Раб, которого подарили противнику рабства

Волдеморт был, конечно, не совсем прав. Точнее, он даже не представлял, сколько всего Люциус Малфой делал с мыслями о нем. Вначале всё происходило словно сквозь пелену горя и страха, но постепенно она ослабевала и истончалась — а Тёмный Лорд, его безжалостный хозяин, никуда не исчезал. Уничтожив его прежнюю жизнь, он стал его новой. Отчасти потери помогало ему пережить и то, что дел после захвата власти оказалось столько, что Волдеморт таскал его с собой в Министерство, пользуясь его знаниями об аристократии и связями, ежедневно. Разобравшись с архивами с его помощью, он заставлял вникать в суть действий других ведомств: в конце концов захватить власть над министерством и посадить в кресло министра своего ставленника оказалось лишь началом дела, верхушкой айсберга. Удержать власть и разобраться в работе гигантской организации оказалось куда сложнее, а заставить работать в соответствии со своими идеями — и того сложнее. Приказав всем магглорожденным покинуть Англию, Волдеморт обнаружил, сколько от них зависело, и казавшиеся еще недавно непогрешимыми идеи обнаруживали перед ним ежедневно свою слабость. Ему пришлось смириться, давая им послабления; впрочем, желание оградить и привести магов к неявному господству над Англией так и не исчезло, и в их воплощение он верил. Люциус оказался нужен ему и стал там на удивление полезнее, чем в стычках с их противниками. Оба возвращались в Мэнор глубокой ночью, если только новый аврорат, теперь почти полностью состоящий из главных егерей, не объявлял режим тревоги: первый год повстанцы часто задумывали нападения на Министерство магии, ставшее цитаделью новой власти. Тогда Люциусу приходилось скрываться: Волдеморт не позволял ему больше участвовать в боях, и это было ненавистной, жестокой, но всё же заботой, и чаще силой оттаскивал в сторону, приказывая прятаться в нижних ярусах, которые были защищены клятвой нерушимости, а еще чаще, когда не было времени делать это самому, просто сдавал его на руки аврорам, которые были безоговорочно преданы темному господину — но и относились соответственно, ровно так же, как могли тащить вниз по ступеням какого-нибудь запятнавшего себя связью с маглой волшебника. В моменты нападений здание начинало гудеть, как растревоженный улей, а тучи над ним сгущались, подсвеченные вспышками заклятий. Дольше за этим зрелищем наблюдать Люциусу не давали: очевидно, Волдеморт опасался, что в поднявшейся суматохе его раб, не смотря ни на что, сбежит или погибнет — а ему требовались его знания. Поднявшийся из-за бумаг с отчетами Волдеморт указал Люциусу на дверь, а затем, едва к ним вбежали сразу десятка два запыхавшихся аврора, указывал первым делом на него: — Струпьяр, уведи его! Волдеморт толкнул его в руки одному из оборотней, к которому раньше Люциус и подходить бы поостерегся; он шарахнулся в сторону, что было истолковано тем, как попытка к бегству. Руки заломили за спиной. — Будет сделано, сэр, — крикнул оборотень вслед удалявшемуся стремительно Волдеморту, и потащил Люциуса за собой. Обычно с ним отправляли пару громил, но Струпьяр не казался особенно сильным и крепким; казалось, что из его рук вырваться можно, что он и делал. Увы, хватка оборотня была железной, несмотря на видимую ленивую развязность его движений. Он принял его движения за попытки отстраниться, тем более, что прошипевший сквозь зубы "Отродье!" Люциус испытывал к нему видимое отвращение, и, утаскивая за собой, играл, как кошка со сцапанной ею мышью. — Боишься, птичка? Не бойся. Оборотень притянул его к себе поближе и прижал крепко, давая почувствовать силу своих рук. — Прекрати, — процедил Люциус. — Не бо-ойся, — протянул тот. — Я выпил зелье. Я тебя не укушу... наверное. И он рассмеялся, клацнув зубами в миллиметре от его носа. Люциус отдернулся; смысла в попытках освободиться особой не было, так как он уже успел привести его в какой-то полутемный нижний ярус, где, как смутно ему помнилось, располагались допросные и камеры отдела аврората. По причине тревоги тут было пустынно: сидели невдалеке два скучающих аврора, оставленные дежурить. Завидев новоприбывшего, приблизились с интересом. Люциус всмотрелся в их лица: это, слава Мерлину, были не оборотни, а простые парни вроде рыжего Уизли, оба, как на подбор, крепкие и плечистые, и, видимо, начавшие служить тут совсем недавно. — Кого привел? — Где ты его поймал? По какой статье он обвиняется? Оборотень рассмеялся снова. — Ни по какой. Лорд приказал спрятать его здесь. — Кто это? — Люциус Малфой. — Он маггл? — Чистокровный. Аристократ, если хочешь знать. Смех его был презрительным. — Но почему тогда... — Он предал лорда во время последней битвы в Хогвартсе. Видишь ошейник? —и оборотень подцепил его ногтем, демонстрируя остальным. — Это знак принадлежности ему. Проклятие рабства. Пара молодых авроров смотрели с любопытством, чуть ли не рот открыли. — Теперь он обязан служить ему душой... И телом. Те понимающе загоготали. — Не смей меня лапать, ты, животное! — Ох, что я слышу? У лорда Малфоя проснулась гордость? Думаешь, я не помню, как ты валялся перед ним на коленях? Люциус сам этого не помнил. Первые дни после спасения прошли для него как во сне. Но Струпьяр не собирался упускать шанс поглумиться. — Расскажи, что он приказывает тебе делать, а? Как ты служишь ему, чтобы загладить вину? Как он ещё не убил тебя при всех? Я бы на его месте не отпустил тебя живым, а прикончил там же. — Тварь! — Предатель. — Может, он для того и оставил тебя в живых, чтобы смотреть на то, как ты валяешься в луже собственной крови каждый вечер и вымаливаешь прощение? — Не похоже, — скептически отозвался другой. — Вон он какой гладкий — ни отметины, — и один из авроров окинул его внимательным взглядом. Струпьяр продолжил: — А может, отсасываешь ему? А мне не хочешь? Люциус замахнулся было, но оборотень подсек его ударом, заставив грохнуться на колени. Он намотал его волосы на кулак, заставляя запрокинуть голову, и смотрел смешливо; и от него невыносимо тянуло псиной, пылью и запахом давно немытого тела. Люциус рванулся опять, и сумел-таки вырваться, оставив в его руке прядь волос. Почти сразу подбежали другие двое и снова опрокинули его на пол. Неизвестно, чем эта потасовка кончилась бы — вернее всего, что не в пользу Люциуса, и в лучшем случае его заперли бы в камере с другими заключёнными, в худшем избили бы до беспамятства и бог весть что ещё; он не хотел и думать. На его счастье вдалеке снова послышались шаги и раздался раздраженный крик: — Струпьяр, мать твою, где ты шляешься?! — Мне сказали отвести одного... — оборотень, душивший до этого Люциуса, вскочил и побежал, спотыкаясь. Остальные двое столь же торопливо отошли от Люциуса. — Иди, принимай ещё! Навстречу ему вниз спустился Лестрейндж-старший и кинул на их компанию неодобрительный взгляд. Потом подошёл к Малфою. Прикрикнул и на него: — Что разлёгся? Отправляйся, Лорд тебя ищет. — У-уже все? Тот посмотрел на него брезгливо, но все же ответил: — За полчаса переловили. Одни пацаны, кого там. Лестрейндж не особо рассматривал его — вывел в верхние коридоры и указал, куда направиться, что Люциус и сделал, медленно, на негнущихся от волнения руках проталкиваясь сквозь суматоху. После короткого боя здание было полно егерей и службы внутренней охраны, которую учредил Тёмный Лорд, но его пускали, не препятствуя. Однако, от цепкого пристального взора Волдеморта не укрылся ни взволнованный и помятый вид, ни бледность. — Что там у вас случилось? — Н-ничего, господин. — Что случилось? — холодно, с расстановкой произнес Волдеморт. — Как вы догадались? — пробормотал с неловкой улыбкой он. Тот молча указал пальцем на пыльный, в серой грязи, край мантии и его колени. Рассказывать о том, что случилось, ему почему-то вовсе не хотелось, тем более, что он чувствовал раздражение Волдеморта. — Они пытались напасть на меня. Егеря. — С чего бы? Люциус начал, снова переживая в памяти недавнюю сцену и чувствуя, как неприятно дрожит его голос. — Он говорил всякие вещи... — и он отвернулся. Им владел гнев, ненависть к ним, а главное — к себе самому. — Предлагал отсосать ему. — А ты и не против, да? — Нет! — зло выкрикнул Люциус, и, тут же взглянув на свои колени, понял, как жалко выглядят эти слова. В самом деле. Как он мог рассчитывать, что Волдеморт поверит ему? — Не хочу этого слышать. Отправляйся отсюда в Мэнор и успокойся. Люциус, не смотря на Темного Лорда, отошел за портключом. В любом случае, завтра они увидятся здесь снова, и ему придется сталкиваться — не с ними, так с другими. В этот момент в спину прилетели слова: — И я запрещаю тебе покидать его. Иди. Конечно, Люциус осознавал весь позор своего положения и оно часто ранило его. И если издевательские слова бывших Пожирателей Смерти, которые почти все теперь стали вдруг влиятельными и значимыми, получив доступ к власти, он мог игнорировать, то сочувственные взгляды или брезгливое отношение бывших с ним в родстве ранило сильнее. Для одних он стал игрушкой лорда, для других так и остался предателем, третьим представлялся неудачником, потерявшим всё, — и Люциус даже не мог сказать, что хоть кто-то из них не прав. Неприятная почерневшая полоса от "ошейника" раздражала его, и вначале он ненавидел себя за то, что принадлежит лорду, хотя заклятие и не давало ему замыслить что-то дурное против, нет, наоборот, при виде Волдеморта его охватывало неестественное волнение и желание стать для него хорошим, таким, как надо, каким тот мечтал его видеть, и делать то, чего Лорд от него хотел. Волдеморт появился только через день: предыдущие сутки он провел в допросных, вытягивая из схваченных сведения о других повстанцах и пробуя разные методы достать их. Само собой, он еще тогда, накануне, увидел сцену в сознании Люциуса, как наяву, и у него не было причин не доверять ему. Но демонстрировать благосклонность было еще менее в его характере. Но разговора не вышло: тот куда-то забился и носа не показывал, а Волдеморт уснул сразу, едва добрел до постели. Следующее утро не принесло ничего нового. Люциуса не было. Как полагал Волдеморт, он тяжело переживал запрет покидать дом, считал, что он его запер... Это не особенно терзало Волдеморта, но он прошелся по залам, пробуя отыскать его вначале без магии. Долго разыскивать не пришлось. Длинное узкое ответвление коридора вело в преддверие ванной, где слышался плеск воды и становилось теплее. Волдеморт прошел туда. Витражная узорчатая дверь стала препятствием на пути. Бог весть почему он очень вдруг захотел заглянуть туда: сказал себе, что должен убедиться в том, что Люциус не пытается наложить на себя руки, к примеру... Но тот мылся: стоял под струями воды, медленно оглаживая себя по бокам.