Не злите кукловода

«Раньше он не мог сделать выбор, потому что не знал, что будет потом. Теперь он знает, что будет и потому не может сделать выбор». ☆"фильм «Господин Никто (Mr. Nobody)"☆ Шаг. Разворот. Резкий размах рук, будто удар наотмашь. Низкий выпад, перегруппировка. Снова шаг и взмах, как взлёт. В драконьем танце, первородном образце покорения самой жадной и изменчивой стихии — одновременно грация и агрессия, энергия и хищность. Зуко повторял движения, увиденные на каменном барельефе, пробуждая свою магию с новой силой, на новом уровне; а вот Аанг, лишь мельком посмотревший на барельеф, поймал себя на странном и всеобъемлющем ощущении, будто он повторяет что-то давно знакомое, вновь переживает что-то забытое. Словно именно он, а не далёкие предки народа Огня, первым учился у драконов покорению, открывая с этим танцем нечто прежде неведомое миру. Покорение ни одной из стихий не приносило с собой подобного чувства, поскольку в каждой из своих жизней аватар постигал стихии с нуля. Однако драконий танец был подобен возвращению к самому истоку, как если бы потерявший память человек вдруг вспомнил кто он и откуда родом. И огонь, который, казалось, больше не зажжётся из-за внутренних противоречий — оказывается, не гас никогда, поскольку был неотъемлемой частью духа-человека, шагающего из столетия в столетие, меняющего обличья и поверхностные черты характера, но не суть. *** В ополчении с Севера было много магов воды разного уровня, однако Катара прекрасно понимала — далеко не все они смогут и успеют освоить хотя бы азы магии крови. Для этого требовался особый тип мышления и характера, а ещё — достаточное количество времени, которого у них не было. При всей силе собственных стимулов, Катара и сама была ещё далека от своих пределов данного мастерства. Если уж даже Хама — та, что открыла или, по крайней мере, возродила магию крови — при огромной жажде мести и долгим годам освоения искусства всё равно была привязана к полнолунию, то приобретённое умение Катары покорять кровь независимо от лунного цикла и времени суток смотрелось вовсе из ряда вон выходящим. Однако девушка верила, что в вопросе человеческих возможностей люди, чаще всего, сами устанавливают себе границы в собственной голове, и в этом случае влияние сильного стимула может быть поразительным. Прибывшие маги хоть и были ожесточены столетней войной и осадой Севера, хоть и хранили в сердцах жгучую жажду мести, в отличие от той же Хамы всё же находились на пике духовных и физических сил, пребывали в здравом уме и не теряли человеческого облика, а главное — имели какого-никакого учителя в лице дочери вождя Южного племени. У них была надежда, а значит оставалась и возможность. Первый урок состоялся в единственное полнолуние, которое им всем суждено было встретить до падения роковой кометы Созина. Это было важно: все объяснения пропадают втуне, если не дать сразу же прочувствовать всё объясняемое в момент, когда маги воды сверхчувствительны к своей стихии. Как Катара и предполагала, ей было откровенно страшно разговаривать одновременно с таким большим количеством людей, и неловко оттого, что в свои пятнадцать она берёт на себя ответственность учителя перед взрослыми воинами. Но распирающая изнутри мощь полнолуния стирала подобные границы, заглушала волнения, придавала твёрдости звонкому девичьему голосу и краткой ясности её речам. Каким-то образом Катаре удалось поймать настрой, и экстренное обучение магов крови началось. *** До кометы оставалось всего два дня, когда Зуко, к которому Катара исподволь относилась с лёгким недоверием, предложил ей информацию о человеке, которого она с детства мечтала найти и втайне воображала, смакуя подробности, страшные варианты расправы, — об убийце её матери. Причём рассказал ей о «южных захватчиках» с целью помочь отчасти освободиться от той взвинченности, психологической тяжести, которые она демонстрировала немногим меньше Аанга из-за бесчисленных изматывающих тренировок и ожидаемо далёких от идеала результатах обучения. Однако до сих пор предложение огненного принца давало обратный результат: к мукам перенапряжения и усталости прибавились муки жестоких сомнений. На сомнения у Катары была всего одна ночь, которой оказалось более чем достаточно, чтобы изгрызть себе душу и добить то, что ещё не было добито. «Я уже убивала и ещё буду — комета никому не оставит выбора. Тот убийца заслуживает смерти едва ли меньше, чем Азула. Я имею полное право взглянуть в глаза этой огненной мрази и заставить его захлебнуться своей поганой кровью. Может быть, наконец-то станет хоть чуточку легче, хоть чуточку притупится боль той девочки, которая была слишком мала, чтобы, стоя над телом матери, осознать — она больше не проснётся, не вытрет её слёзы, не окружит своей любовью. Мамочка отдала за меня свою жизнь извергам, которые утратили свой человеческий облик в жажде обладания миром. Так почему я сейчас смею сомневаться?! Что вообще останавливает меня?!» Эти мысли шумным жалящим роем метались в голове Катары, пока она расфокусированно смотрела на догорающий костёр. Неизвестно, каким чудом остальной команде аватара удалось уснуть, когда катастрофа так близко, но в бессоннице девушка была не одинока. В какой-то момент Аанг молча сел рядом, не прерывая её тяжёлых размышлений, лишь заставил с новой силой взметнуться огонь костра, разгоняя ночной холод. Им было уютно молчать рядом друг с другом, и тепло коснулось не только озябших пальцев мага воды, но и льда на её сердце. Стало чуть легче дышать, будто ещё одну свалившуюся ношу разделили на двоих. Так оно и было. Глядя на по-взрослому усталое лицо Аанга, Катара чувствовала и понимала — его гложут те же мысли, та же проблема, что и её: Лорд Огня или южный захватчик — всё одно перед смертельной схваткой мести, долга и совести. — Что ты решила? Полетишь завра? — нарушил тишину Аанг. Несмотря на свои решительно гуманные воззрения, он ни разу не попытался навязать ей своё мнение, хотя ему-то навязывали насчёт Лорда Огня абсолютно все, включая Катару. Признавал её право на месть, и это рождало надежду на то, что он сможет принять вести о магии крови и о том, что Катара уже испачкалась убийством, не пощадила высшую ценность — человеческую жизнь. — Я не знаю… всю жизнь мечтала отомстить, а теперь отчего-то растерялась. — медленно подбирая слова, ответила Катара. — Не потому что не хватает решимости… а оттого, что забрать чью-то жизнь, имея чёткое намерение, глядя в глаза… это ощущается преступлением против самой себя, тогда как бездействие — преступлением против памяти о маме. Меня штормит, как маятник, а между тем времени на всё это совсем немного — не более нескольких часов. — Я понимаю, о чём ты. Когда я слился с Ла, духом Океана при осаде Севера, погибло немало людей. Я был лишь проводником, дух убивал моими руками, но теперь, когда я должен убить Лорда Огня, в решающем поединке, глядя в глаза… я не смогу, потому что это противоречит всему, во что я верю и к чему стремлюсь. Мне тоже хочется отомстить — за мой народ, за сто лет войны, но насилие всегда порождает насилие, и если я не смогу завершить этот круговорот, то и завершить войну, вести мир к чему-то лучшему я тоже не смогу. С одной стороны, в милосердии нуждается мир, но с другой — ещё больше в нём нуждаемся мы сами, потому что если ты убьёшь из мести, то месть никогда не отпустит тебя, а если переборешь — то простишь саму себя, вздохнёшь легко. Это ни в коем случае не значит, что нужно простить того убийцу, нет, он должен ответить по справедливости, однако убийство — не выход: убивая, мы никому не вредим больше, чем себе. Кроме того, тот солдат — лишь элемент военной системы, породившей его, и на его месте мог быть практически любой другой солдат народа Огня. Опять же, это не умаляет его личной вины, но… Кого в своей гибели стоит винить осуждённому на казнь — суд, который вынес приговор, или только палача, его исполняющего? Обычно винят только палача, но верно ли это? Катара ошеломлённо посмотрела на него — всё-таки мудрость Аанга поразительна для его возраста. Задумавшись над его словами, она вновь погрузилась в уютное молчание, которое вовсе не тяготило их. Тяготило Катару другое, причём уже невыносимо — то, что у неё были тайны от Аанга, которые можно приравнять к обману. Ей так хотелось сохранить в его глазах свой образ чистым, что не заметила, как это стремление проложило между ними трещину, разрастающуюся с каждым днём молчания. Послезавтра он итак всё узнает, увидит своими глазами то, к чему может оказаться не готов, поэтому, какое бы малодушие ни ощущала в себе при мысли о необходимости поведать о своих «подвигах», она обязана была это сделать. — Ты прав… прежде всего я воюю с войной, как бы странно это ни звучало, и сейчас это в приоритете. Если… когда мы победим, я найду того убийцу и он предстанет перед справедливым судом. Но это будет после, а пока… я должна рассказать тебе кое-что. *** Утром в самый последний день перед решающей битвой команда недосчиталась своего Аватара — Аанг исчез, причём, судя по следам, совершенно добровольно.