FIRE WATER

Чанбин присылает смс Джисону через несколько часов, оповещая, что благополучно долетел, но, к сожалению, на время дачи показаний, телефоном пользоваться ему не позволено, так что предупреждает, что пропадёт на несколько дней. Хану это не нравится от слова совсем. Он заваливает соулмейта истеричными сообщениями, а тот только пытается успокоить его немного. Джисон успокаивается только через часок и шлёт тому сообщение «Я люблю тебя, помни это, ок?», но оно так и остаётся непрочитанным, а телефон старшего с этой минуты — недоступен. Хан в какую-то прострацию выпадает. Он словно в сознании, а словно и в отключке. Почти не ест и не спит, кусает губы и отказывается от успокаивающих объятий Уджина, потому что: — Это нечестно. Мы не будем больше обниматься без него. Чанбин сейчас где-то один и скучает по нам, поэтому мы тоже будем скучать друг по другу до тех пор, пока он не вернётся. И Уджин улыбается слегка, потому что этот ребёнок впервые повёл себя по-взрослому. Отодвинул эгоизм и захотел сделать так, как будет правильно, а не так, как лучше для него. Всё же Чанбин и правда безумно важен для него и уже влияет очень сильно на характер младшего. Правда не только Джисона мучит дурное предчувствие. Не только он не может спокойно продолжать существовать и перестать дёргаться от каждого сообщения пришедшего на телефон. Кима тоже всё это сильно цепляет. Пару дней он ещё старается виду не подавать, а после идёт к Чану, чтобы поговорить с ним о Чанбине (точнее, о СпиарБи). — Он тебе помог найти Чанбина? — сразу же интересуется Чан и Уджин не слишком решительно кивает. — О, славно. — Чан, а откуда ты его знаешь? — А я его и не знаю. Ну, он просто связался со мной по сети, оставил адрес и попросил передать его тебе, когда ты зайдёшь с просьбой найти Чанбина, — отзывается Бан, даже не отвлекаясь от просмотра каких-о документов. Голову поднимает только когда Ким резко вскакивает на ноги: — Ты чег.? Ты плачешь? Боже, что случилось? Но Уджин не знает, что случилось. Пытается сложить всё в своей голове. Чанбин сам дал адрес Чану и сказал передать его Уджину? Он хотел, чтобы его нашли? Но… Ведь… Он бы мог просто сам к ним явиться. Зачем эти обходные пути? Он же не хотел как бы невзначай пообщаться с ними перед тем, как исчезнуть в очередной раз, верно? Мысли тяжёлые и жгут душу чудовищно. Он старается успокоить себя. Верить в то, что завтра Со включит телефон, свяжется с ними и через неделю уже будет в их объятиях. Но… Ни через день, ни через два, ни через неделю — Чанбин телефон не включает. Джисон рыдает едва ли не днями напролёт, пялясь в это непрочитанное «Я люблю тебя, помни это, ок?» и Уджину многого стоит, чтобы не рыдать так же. Он не рассказал младшему о том, что узнал от Чана, но тот и без этой информации быстро понял, что что-то не так. — Он не вернётся, да? — однажды утром, после очередной бессонной ночи, спрашивает Джисон, который впервые за всё это время сам подлазит под руку Уджина, позволяя себя обнять. Утыкается ему в грудь и плачет. — Я чувствую, как метку жжёт и покалывает. Он не вернётся? Она исчезнет? Киму нечего ответить. Он может только подрагивать, обнимать малыша, поглаживая того по голове и держаться из последних сил, чтобы тоже не разреветься. Звонок в дверь. Это странно. Кто может прийти так рано утром в выходной? В глубине души теплится надежда, так что оба подрываются с кровати и спешат в двери, а на пороге стоит Чан. Он с беспокойством поглядывает на Джисона, потом на Уджина, но со вздохом протягивает парням большой конверт. — С нами связались из полицейского управления Стокгольма. Там пропал важный свидетель прямо из охраняемого номера. Но из-за того, что там обнаружили при обыске — я здесь… Уджин, Джисону, лучше не смотреть… Правда не успевает он договорить, как младший яростно выхватывает конверт, сразу же вскрывая, выуживая оттуда фото и застывая с распахнутыми от ужаса глазами. Хан деревенеет словно. Даже не плачет, не дрожит и, кажется, не дышит. А после валится на колени, крича в голос и плача, утыкаясь лицом в пол. По полу разлетаются фото с места преступления. Залитая кровью раковина, бритвенное лезвие и аккуратно срезанный ласкутик кожи, на котором виднеется разборчивое «Хан Джисон».