Поражение.
Боль подступает к голове, не давая мыслям выстроиться в единую цепочку. Голова девушки гудит, её сознание затмевает красная плёнка, и единственное, что она может видеть, так это лишь мимолётный взмах чужих ног в балетках. Как иронично, что настолько небольшое создание, выглядящее так безобидно и невинно, может с лёгкостью отбивать чужие копья и удары. Вся жизнь амфибии перевернулась с того самого момента, когда этот ребёнок ступил в подземелье. И на её земли. Андайн учили никогда не сдаваться. Какой бы не была ситуация, сколько крови не было бы пролито, Андайн не должна позволить себе отступить. И девушка успешно следовала этому завету, преподнося его как высший для себя. Если бы не король, если бы не королевская стража, то амфибия никогда не смогла бы стать той, кто она сейчас. Те, кто вырастили её как родную, обучили всему, что у неё есть на данный момент, могли умереть в этот же день. Андайн не знала, сколько времени потребуется этому чертовому человеку, чтобы добраться до всех остальных. Но она знала, что этому быть, если она не встанет поперёк чужой тропы. Удар пришёлся на грудную клетку в доспехах, оставив огромный глубокий порез. Испуганные и взволнованные детские глаза уставились на воительницу в последний раз, прежде чем померкнуть прямо перед ней. В последний раз Андайн видела этого ребёнка в нелепом свитере и с нелепой походкой. Каким бы надоедливым Монстренок не был, амфибия любила его. И каждый раз, когда он с восхищением не отводил глаз от неё, она улыбалась. Монстренок был по-настоящему наивен, но даже когда было трудно, он всегда хотел быть похожим на девушку. И его любовь к Андайн была трепетной, он видел в воительнице пример для подражания. Но теперь его старания привели лишь к глубокой ране в животе. Прежде чем рассыпаться в прах, мальчишка лишь улыбнулся, глядя на девушку и эта улыбка была самой искренней, что видели её глаза. Какой бы сильной не была боль, её учили не сдаваться. И последней каплей была лишь ещё одна смерть того, кто был ей дорог. Воительница бы не чувствовала себя ещё более слабой, чем сейчас, ведь гнев как никогда раньше движет ею. Расползается внутри клеток тела, безудержный и беспощадный, разрывающий всякие нити рассудка, проходящий по каждой вене. И если ей суждено стать тем, кто падает от руки врага, то она примет это. Но Андайн примет это с достоинством, не склоняя головы. Она героиня. Пусть даже героиня падших. Андайн обрушит орду острейших копий, Андайн разрушит землю под ногами, возьмёт под контроль всю свою ненависть, воплотив её в безудержной череде ударов. Она сделает все, о чем её учили. Лишь голоса погибших душ, звучащие хором в женской голове.— Тебе следует попытаться сделать нечто большее, чем это.
***
Ноги подкашиваются и девушка больше не в силах стоять. Последнее, что отделяло её от того, чтобы не пасть, уже исчезло. В голове воительницы никогда не уложится мысль, что она упала колени пред врагом. Надежда народа рухнула прямо перед человеческим ребёнком, будто ослабевшая добыча. И самой жгучей болью отдают не раны, а мысли о том, что Андайн не последовала своему завету. Андайн не спасла их. Андайн больше не та, кто была защитой. И если бы сейчас у неё был выбор, она бы предпочла умереть, вонзив острие копья прямо в слабо бьющееся сердце. Весь её народ мертв. Невинные, обречённые на то, чтобы стать прахом, они надеялись на неё. Папирус. Они надеялись на свою героиню, но последнее, что она могла сделать, так это осведомить придворную учёную о надвигающейся угрозе, пусть этого и будет слишком мало. Но она Андайн уже стоит на коленях, вонзив копьё в землю, почти обреченная в прах уже собственными мыслями. Стыд покрывает сознание и жгучие слёзы попадают на разорванные раны. Ей стыдно. Она больше никогда не сможет увидеть Альфис. Она больше никогда не увидит свой народ и не сможет смеяться над нелепыми попытками в готовке Папируса. Монстренок хотел, чтобы родители не волновались.Но она не склонит головы.
Ученая молча смотрит на монитор. Глаза будто невольно сводятся в одну точку, зрение полностью покидает её на долю секунды даже несмотря на очки. Девушка до боли сжимает ладони, чувствуя, как небольшие когти вонзаются в кожу. На лбу выступает испарина, а звук механической панели режет уши. Но все эти звуки в разы заглушает собственное биение сердца, работающего с неимоверной силой. Учёная сползает по панели, тщетно цепляясь за неё руками. Если бы она могла. Если бы Альфис могла быть там, могла бы предпринять хоть что-то. Однако совершенно иные мысли сразу же затмевают укоры: она бы не смогла. Она не смогла бы помочь той, кто являлась для неё всем, не смогла бы спасти других. Альфис никогда не будет сильной, никогда не будет такой, как её Андайн. Лишь та, кто прячется от собственных ошибок в неловкости, шутках и разговоров. Альфис не смогла спасти её. Всю жизнь она совершала ошибки, каждый раз пытаясь спрятаться от их последствий в своём мире. Каждый раз убегая от своих же ошибок, Альфис все больше переставала понимать, что было реальностью, а что не было. Если бы хоть кто-то сказал ей, что учёная сможет стать кем-то большим, нежели лгуньей, Альфис бы лишь шуточно отмахнулась. Она мечтала стать той же воительницей, мечтала быть наравне с той, что заставляла её сердце биться чаще. И прямо сейчас та, кто был ей дороже жизни, умирала по её вине. С первой ложью Альфис поняла, что она не сможет выбраться из этого омута. Ложь захватывала её с каждым разом, все больше учёная понимала, что сама топит себя. Её настоящие эмоции больше не имели значения, лишь выдуманное «Я», которое принимало её новое лицо. Учёная больше не могла быть собой. Она могла быть лишь той, кого сама придумала. Но у неё есть шанс сделать хоть попытку исправить что-то, чтобы Андайн знала, что Альфис не станет сидеть. Альфис не отступит ради неё. —Меттатон. Твоё тело готово.