***
Однажды в середине мая Энди просыпается утром и обнаруживает, что Миранда уже ушла. Это сильно беспокоит ее, потому что они до сих пор плохо знают город, и ради безопасности обычно ходят вместе. Кроме того, потому что они не могут позволить себе маленькие дешёвые сотовые телефоны, которые, кажется, все здесь используют. И если одна из них попадёт в беду, она не сможет связаться с другой. Но Миранда оставила записку у холодильника: «Пора выбираться на работу», как будто нет даже шанса, что она может потерпеть неудачу. Ее решимость пристыжает Энди, поэтому она тоже выходит на улицу. И как обычно, ничего не находит. Но вечером, когда она возвращается домой, Миранда уже там. Она выглядит измученной, но, кажется, довольной собой. «Швейная фабрика, — сухо говорит она. — Я начну завтра». Энди не знает, что ей делать: смеяться или плакать. Как будто удача Миранды становится заразительной, и через несколько дней Энди тоже находит работу. Она устраивается горничной в отель среднего класса, который находится недалеко от завода. Один из сослуживцев Миранды, который немного говорит по-английски, даёт ей хороший совет, следуя которому они встают до рассвета, вместе выходят из дома, работают весь день, а вечером встречаются на одной автобусной остановке, чтобы вместе поехать домой. Они едут всегда молча, подпирая друг друга на сиденье или стоят близко друг к другу, держась за подвесные ремни. Иногда они выходят по пути, чтобы купить какие-нибудь продукты. Дни настают ужасные: зарплата маленькая, а работа жесткая. К тому времени, когда они возвращаются домой, то у каждой болит всё тело с головы до ног. У одной — от неудобной позы весь день над швейной машинкой, а у другой от непрерывной монотонной работы шваброй часами. На их работах нет перерывов, лишь какие-то пятнадцать минут, урванных в любое время, чтобы съесть что-то, что удалось взять с собой. Энди не может не вспоминать те статьи, которые она писала когда-то давно о профсоюзе уборщиков, и думает о том, насколько хорошо было тем ребятам, по сравнению с тем, через что ей проходится проходить сейчас. А ведь она жалела их тогда. Теперь она не смеет жалеть даже себя, потому что, если она начнет это делать, если она станет размышлять слишком усердно о том, какова ее сегодняшняя жизнь… Нет, она не может жаловаться, потому что она окружена людьми, которые находятся в том же положении, что и она. Но в отличии от нее, они никогда не видели Нью-Йорк, Лондон или Милан, и у них нет ювелирных украшений на «чёрный день». Она часто задается вопросом, как они живут, если даже они с Мирандой едва справляются? Но как бы ни было трудно с деньгами, в их бюджете есть одна постоянная графа расходов. Они стараются (пусть даже ненадолго), но по крайней мере два раза в неделю, заходить в местное интернет-кафе, чтобы получить доступ к англоязычным новостным сайтам. Большинство сайтов, которые Энди когда-то знала, в том числе и тот, на котором она сама работала, исчезли или являются теперь марионетками нового правительства. Другие же заблокированы хорватским правительством. Есть только пара невзрачных независимых сайтов и блогов, которые работают с явно ограниченным бюджетом и предоставляют довольно сомнительную информацию. И увы, нет никакого способа узнать, являются ли новости, о которых они сообщают, достоверными или правдивыми. Это часто приводит Миранду в замешательство. Но так лучше, чем вообще ничего. Но все же их жизнь не является непрерывным страданием. Завод Миранды закрыт по воскресеньям, и у Энди чаще всего получается организовать выходной в воскресенье в обмен на работу в две смены в течение недели. Тогда они встают также рано, как в рабочие дни, упаковывают ланч, и отправляются в парк, где находят тихий зеленый уголок, откуда удобно наблюдают за проходящими мимо людьми. Несколько музеев в городе все еще работают в штатном режиме и предлагают общественности насладиться произведениями искусства, поэтому в дождливые дни они идут туда. Иногда Энди думает, что они живут с воскресенья по воскресенье, и даже отказываются от возможности подольше поспать, чтобы не терять эти скоротечные часы вдали от работы; насладиться теми немногими радостями, которые предлагает им этот мир. Иногда они даже тратят деньги на кино, если фильм на английском с субтитрами, а не с дублированным переводом. Умные короткометражные фильмы не пользуются большим спросом и их нелегко найти. Каннский фестиваль — теперь смутное воспоминание. Забавно: если бы у Энди спросили еще год назад, что она думает, как они будут проводить свой единственный выходной, то она, скорее всего, предположила бы, что они с Мирандой захотят отдыхать отдельно, уделяя время каждая себе. Если бы ей задали подобный вопрос сейчас, она с уверенностью ответила бы, что разумно оставаться вместе, потому что кто знает, что может случиться с ними по отдельности? Но это не совсем объясняет то, почему они сидят или стоят плечом к плечу в автобусе, или то, как они близко ходят, даже если нет толпы, или то, как они редко находятся дальше друг от друга, чем на расстоянии пол метра, например, в парке. Миранда, женщина которая отказывалась раньше ездить в лифте с другими людьми, теперь воспринимает Энди практически как дополнительную конечность на своем теле. А Энди нервничает, если Миранда не находится в пределах легкой досягаемости. Всегда лучше быть рядом, на случай, если им придется бежать. Кроме того, наблюдать за людьми становится намного веселее, если с тобой кто-то есть. По крайней мере, Энди так считает. Что касается работы, Энди никогда не сталкивалась ни с чем подобным, как, вероятно, и Миранда. Они обе всю жизнь были труженицами, и им уже не раз приходилось переживать тяжелые времена, но они никогда не выполняли такой работы, от которой непрерывно ломит спину и впору сойти с ума. И никогда раньше им не приходилось засыпать и просыпаться с голодным желудком. Энди часто вспоминает моделей из Подиума, которые умышленно морили себя разнообразными диетами, потому что было модно быть тощими, как скелет. Наверное, Миранда тоже вспоминает про них, но Энди никогда не поднимает эту тему. В конце сентября они и так сводят концы с концами, когда инфляция начинает катастрофически расти. Их зарплаты уж точно не поднимаются пропорционально ее росту. И у них нет никакой возможности найти другое, более дешёвое, а главное безопасное жилье. Что им остаётся делать? Они не могут работать больше часов в день. В сутках не хватает лишних пары часов на это, и, кроме того, теперь все ищут работу, даже такую дерьмовую, как у них. Они сокращают все расходы до минимума. Так же они продают еще несколько драгоценностей, и им всё же приходится отказываться от интернет-кафе. И, конечно, больше никаких походов в кино. Иногда они едят меньше, чем достаточно. И они крадут. Не обращая внимания на риск, Энди иногда удается утащить с работы случайный кусок фарфора или она выносит с кухни что-то съедобное: баночку варенья, буханку хлеба или еще какую-нибудь еду, и тогда у них есть обед на несколько дней. Миранда более ограничена в своих вариантах мародерства, но иногда ей тоже удается припрятать пару шелковых шарфов или галстуков. Потом они продают это уличным торговцам, которые, в свою очередь, отрывают этикетки и заменяют их поддельными от известных дизайнеров. «Ты только подумай, — говорит Миранда. — Италия в огне, но мы можем убедиться, что Gucci по-прежнему получает всемирное признание». Энди смеется, но эти моменты юмора становятся всё реже, особенно у Миранды. Сейчас они не всегда даже выходят на улицу по воскресеньям. Миранде часто хочется вставать позже, и поэтому Энди тихо читает в кресле или бредёт по коридору, чтобы поиграть в шашки со старой миссис Гоймерак, которая живет в 5-C и любит компанию. Но если они все же выбираются в парк, Миранда редко разговаривает с Энди, если только та не задаст ей прямого вопроса. Конечно, Миранда никогда не была многословной и никогда не терпела пустой болтовни окружающих, но теперь это выглядит совсем по-другому. Затем приходит совсем неприятная новость: в городе дефицит воды. На каждого жителя Загреба теперь будет выделяться определенное количество литров в неделю, в зависимости от размера его семьи и конкретных жилищных условий. Любой, кто превысит лимит, может быть оштрафован. Это относится ко всем гражданам страны, а не только к нелегальным иммигрантам. Но последним придется сдавать деньги, если они хотят пить, готовить, убираться или мыться. Энди задается вопросом, сколько времени у них осталось до того, как они окажутся на улице в прямом смысле. Ноябрь 2019 Так продолжаться дальше не может. Это мысль, которая ежедневно крутиться в голове у Энди, день за днем, час за часом: Так продолжаться не может. Им холодно. Они голодны. Они постоянно хотят пить. Единственный плюс, что, когда они спят, они обе слишком измотаны, чтобы видеть сны об этом. Инфляция продолжает расти, заработная плата остаётся на прежнем уровне, а воровать становится всё труднее: зная, что соблазн высок, руководители, как ястребы, наблюдают повсюду за своими сотрудниками. Если Миранду поймают хотя бы на вынесенной катушке с нитками, ее уволят — чего они не могут себе позволить. То же самое для Энди. Поэтому им приходится обходиться тем, что они имеют, только этого недостаточно. Миранда продает еще немного украшений и ей удается получить за них довольно приличные деньги, что поражает Энди. Даже в подобных обстоятельствах эта женщина торгуется, как будто совсем не страшно, если покупатель откажется заплатить нужную цену. Как будто она без труда сможет найти другого, кто заплатит больше. Миранда никогда не опускает руки. И в этом ее главная сила. Также она никогда не жалуется на тяжелую работу, чего Энди не может сказать про себя. И всё же Энди волнуется за неё. С каждым днём Миранда выглядит всё хуже. За прошлый год она постарела сильнее, чем за двенадцать лет до этого, что не удивительно, если учесть в каких условиях они живут. Но несмотря на это Энди часто ловит себя на мысли, что Миранда всё еще прекрасна. Хотя частью этой красоты всегда был свет в ее глазах, яркое сияние решимости, которое всегда помогало вовремя решить проблему в Подиуме или собрать средства для беженцев или найти своих детей. И этот свет ярости начал угасать, хотя Энди никогда бы не поверила в это раньше. Энди кажется, что она знает в чём дело. Миранда слишком хорошо умеет оценивать ситуацию в целом. Она всегда обо всём думает наперед, просчитывает, как в игре все ходы на несколько шагов вперед. Но сегодняшняя их жизнь — это не игра. Это ежедневная борьба за выживание, без всякой надежды на спасение. И нет никакого пути вперед, как в прочем и назад. Куда они могут пойти? Мост обратно в Италию уже давно сгорел. На севере Словения и Австрия закрыты. Путешествовать на восток опасно, и слишком дорого. Они вполне могут застрять здесь на всю жизнь, какой бы длинной или короткой она ни была. Энди видит, как Миранда понимает это, потому что день ото дня ничего не меняется. И нет ничего удивительного в том, что, не имея никакого видимого выхода и способов улучшить положение, Миранда явно потеряла надежду, которая заставляла ее двигаться дальше. Они не говорят ни о борьбе, ни о сопротивлении, ни о политике, ни о каких-либо других вещах, ради которых они обе жили, Бог знает, как долго. Иногда все это похоже на сон. Однажды ночью Миранда приносит в кувшине грязную воду. Они покупают ее у контрабандиста на первом этаже. Вода с виду мутная, хотя ничто не плавает в ней, но надо быть настоящими мазохистами, чтобы использовать её для чего-либо, не вскипятив предварительно. Энди достает кастрюлю, ставит ее на плиту, и они ждут, пока вода начнет нагреваться и пузыриться. Бонус: в постели тоже будет тепло через минуту. «Любимое занятие перед сном, — говорит Энди, забираясь в кровать. — Наблюдать за кипением воды». «Помнишь, когда мы пили чай в последний раз? — спрашивает Миранда, тяжело садясь в кресло и натягивая одеяло на ноги. — А кофе?» Энди удивленно смотрит на нее. В эти дни Миранда не ведет пустых разговоров и никогда не говорит о прошлом. Даже о Милане. Несколько раз в Лондоне, после того, как они начали чувствовать себя более комфортно в присутствии друг друга, Энди пыталась вспомнить о Нью-Йорке. Миранда всегда пресекала ее, как истребитель. Прошлое осталось в прошлом. Используй настоящее с максимальной выгодой и всегда смотри в будущее. Для Миранды само использование слова «помнишь» в этом контексте, а не как часть предложения: «Помнишь, что следует запереть дверь, когда уходишь», является необычным. Может быть, это здорово, думает Энди. Может быть, это хорошо, что Миранда наконец готова оглянуться назад и посмотреть на то, что произошло за несколько последних лет. Конечно, она должна вспоминать о прошлом, учитывая ее навязчивую идею найти своих детей. Она должна думать об этом все время. Так что, может быть, хорошо, что она наконец готова выразить это словами. «Да, — говорит Энди. — Я помню это. Я до сих пор помню, как ты пила свой кофе каждый день». Миранда моргает: «Что?» «Ну знаешь, твой Starbucks, — Энди задается вопросом, существует ли еще Starbucks в Америке. Вполне возможно. Эта кофейня всегда казалась неубиваемой. — Как минимум, три раза в день. Обезжиренный латте без пены с дополнительной порцией эспрессо. Обжигающий». Энди не может представить, что когда-нибудь забудет этот кофе. Его название врезалось ей в память так же основательно, как ее собственное имя или день рождения. Глаза Миранды расширяются. «Да, — говорит она. — Каждый день. Ты помнишь про это?» «Да уж, — Энди растягивается на кровати и ухмыляется Миранде, когда та потирает свои лодыжки. — Некоторое время я приносила тебе кофе во сне. Буквально. Мне снились сны об этом». Миранда качает головой, выглядя удивленной: «Так странно об этом думать. Вроде это было не так давно. Хотя кажется совсем наоборот». Энди кивает. Миранда покинула Нью-Йорк пять с половиной лет назад. А по ощущениям прошла целая жизнь. «Я точно помню, как выглядел мой офис. Я помню розы, которые всегда были у меня на столе». «А я помню ту сумасшедшую девушку, с которой я работала, — говорит Энди, пытаясь найти глаза Миранды, чтобы заставить ее говорить. — Как же ее звали… Эмили?! Та, с рыжими волосами. Она так меня ненавидела. Ты помнишь ее?» «У меня было много ассистенток, и мало из них было чем-то примечательны, — говорит Миранда, и на секунду она звучит как ее старая личность. — Честно говоря, я не слишком хорошо помню даже твоё пребывание в этой должности». Энди удивлена тем, как сильно её это задевает. «Я убежала от тебя, как негодный ребенок, — говорит она. — Эту часть ты помнишь?» Миранда хмурится. «Ты…? Ох, — затем она впивается в неё взглядом, а Энди с облегчением усмехается. — Точно. Это была ты». «Я. В Париже, — Энди кусает губу. — Но я вернулась, не так ли?» Миранда фыркает: «Конечно, ты вернулась. И на этот раз ты была намного полезнее». «Ты пыталась позвонить мне, когда увидела, что я ухожу. Мне всегда было интересно, что ты тогда хотела мне сказать». «Понятия не имею. Но могу представить». «Я тоже. Я привыкла. Ко многому, — Энди улыбается ей. — Ты простила меня, хотя бы?» «Сомневаюсь в этом, — говорит Миранда. — Но ты получила работу в газете после этого, не так ли?» «Да, — подтверждает Энди. — The New York Mirror. Я работала там три года и была уволена в 2009 году, как и все остальные. Всё так сложилось, — Энди вздыхает, — но я проделала хорошую работу, и мое имя там запомнили. Я узнала много о материалах для онлайн-контента, а людям это требовалось, поэтому вскоре я получила работу в Gotham Gazette». «В Goth… — Миранда на самом деле смеется, пусть даже это звучит горько. — Прекрасно». «Ага, — Энди смущенно усмехается, но затем продолжает. — На самом деле, благодаря этой работе у меня было много информации. Я знала многих людей, которые первые узнали, что на самом деле происходит, — она делает паузу, — вот так я и смогла сообщить тебе о войне, чтобы ты уехала в Лондон». «Это я помню, — тихо говорит Миранда. — Я помню это очень ясно». «Хорошо», — произносит Энди, с внезапным подступившим к горлу комом. Они молчат. Энди наблюдает, как морщины на лице Миранды углубляются, а ее глаза затуманиваются. Женщина опускает голову, закрывает глаза и кладет руку на лицо. Энди не думает, что Миранда плачет, но всё равно у нее внутри всё сжимается, глядя на неё. Затем вода закипает, и Энди быстро спускается с кровати, чтобы выключить огонь. Когда она снимает воду с плиты, сумев при этом не обжечься, она оглядывается через плечо. Миранда все еще прикрывает лицо рукой, как будто она вообще не заметила, что вода вскипела, а Энди встала. Так не может продолжаться, думает Энди. Не может. А на следующий день кто-то умирает прямо на их глазах. Это происходит, когда они уходят на работу. Время пять тридцать утра, солнце еще не взошло и на улице холодно. Миранда придерживает внизу дверь для Энди, они выходят из дома, и их руки рефлекторно соединяются, в поиске тепла. Все случается очень быстро. Из-за угла дома выскакивает человек, и бежит с чем-то в руках, так быстро, как может. Ему вдогонку кто-то кричит: «Стани, мамлаз!» Убегающий человек не останавливается, и даже не замедляется, но он недостаточно быстр. Через несколько секунд другой человек догоняет его, хватает, и, направив пистолет в упор, стреляет. Миранда и Энди просто стоят там и смотрят, в то время как первый парень падает на землю, дергается пару раз и замирает. Они единственные люди на улице. Стрелок видит их. Энди задыхается, и Миранда тащит ее назад к двери, но он уже рядом с ими, размахивает пистолетом около их лиц. Отчаяние читается в его глазах. «Zašuti! — кричит он. — Šuti, ću vas ubiti!» Энди не знает, что это значит, но это не может быть хорошо. Это не первый пистолет, который когда-либо направляли на ее, но то было много лет назад в Мэне, и она забыла, каково это. Руки Миранды так сильно сжимают ее руки, что могут оставить синяки, и Энди подозревает, что не у нее одной, потому что она тоже крепко вцепилась в Миранду. «Немойте звати полицию!» — продолжает он. Последнее слово они знают. «Никакой полиции», — хрипит Энди. Мужчина останавливается и моргает. «Английский? — спрашивает он с сильным акцентом. — Ты говоришь?» «Нелегальные иммигранты, — произносит Миранда удивительно ровным голосом. Она освобождает одну руку от руки Энди, чтобы указать на неё, а затем на себя, — Нелегальные, — она медленно качает головой. — Никакой полиции». Он тяжело дышит, оглядывается на мертвого человека на земле. Затем откуда-то сверху начинают доноситься пытливые голоса. Люди слышали выстрелы и его крики. Мужчина снова смотрит на них и говорит: «Не звоните. Я не скажу». Он опускает пистолет, подбегает к телу и хватает сумку, которую нес мертвец. И убегает прочь. Вся эта сцена длится не более двух минут. Энди понимает, что кто-то другой, а не они, уже действительно вызвал полицию. И если они будут определены как свидетели, если они должны будут давать показания… «Ладно», — собирается она и тянет за собой Миранду, они поспешно уходят, почти убегая вниз по улице, держась в тени здания, прежде чем их кто-то может увидеть. Когда они поворачивают за угол следующего квартала, и никто не окликает их, и, кажется, даже не замечает, они замедляются и переводят дыхание. Теперь, когда они вдали от места преступления они должны вести себя так, как будто их там не было, и они не видели вообще ничего необычного. Они просто две женщины, идущие вместе на автобусную остановку, чтобы поехать на работу. Все нормально. Энди поражена тем, насколько она спокойна. Это было на самом деле не так ужасно. Странно, что за годы занятия контрабандой, и за то время, которое она была в бегах, Энди никогда не видела, как кого-то убивают. Она лично знала нескольких людей, которые исчезли без вести. Она слышала, что во время беспорядков в Лондоне были смертельные случаи. И в Милане, когда бомбы падали на другом конце города, она знала, что люди умирают. Но ничего подобного никогда не происходило прямо перед ней. Что было довольно странно, учитывая то в какое время они жили. Так же было странно, как это выглядело: не было никаких мозгов, разбросанных по асфальту или больших луж крови. Один эффективный выстрел и всё. Лишь темные брызги на тротуаре. Энди останавливается и наклоняется в характерной позе, но ее не рвёт. У нее просто сводит желудок, потому что он не согласен с тем, что его постоянно заставляют голодать. Но сама Энди благодарна за это в данный момент. «Дерьмо, — стонет она, хватая ртом воздух. — Прости». Они всё еще находятся в жилом квартале, и Миранда присаживается на соседнюю лавку, пока Энди приходит в себя. «Ты собираешься...?» «Не думаю. Боже...». «Правильно. Мы не можем позволить себе стирать твою одежду до следующей недели». Энди выпрямляется и садится рядом с Мирандой, чувствуя себя необычно слабой, как будто весь мир свалился ей на плечи. «Мы не можем больше здесь оставаться», — шепчет она. «Нам некуда деваться», — отвечает Миранда. Ее голос ровный и не оставляет места для дискуссий, как будто она констатирует научный факт. «Мы голодаем, — говорит Энди. — У нас заканчиваются драгоценности, и через несколько месяцев мы не сможем оплачивать аренду. А если кто-нибудь выяснит, кто мы такие, мы погибнем. Нас уже чуть не застрелили». «Мы не голодаем», — говорит Миранда. Ей не нужно добавлять: «Еще нет». Они обе прекрасно знают, что это только вопрос времени. И она не может отрицать все остальное. Энди смотрит на нее, пытается найти искру неповиновения или воли на этом лице, столь же знакомом, как и ее собственное. Миранда оглядывается, и не предоставив Энди ничего из того, что она хотела, резко говорит: «Вставай, — и поднимается сама на ноги. — Мы опоздаем на работу». Не дожидаясь Энди, она уходит. Энди смотрит ей в след какое-то время. Она смотрит на ее спину, на эти некогда гордые плечи, и понимает, что Миранде стало тяжело ходить с прямой спиной, потому что она проводит дни напролет, склонившись над швейной машинкой. Так продолжаться не может, крутится у Энди в голове на повторе. И глядя в след удаляющейся Миранде, Энди находит для себя новое утверждение: Я этого не допущу.Часть 2
14 апреля 2019 г. в 16:19
Апрель 2019
После относительного мира в Милане Загреб неприятно шокирует.
Хорватия не подвергалась массовым атакам (пока), но ее экономика уже колеблется под тяжестью сокращенных линий поставок, инфляции, преступности, коррупции в правительстве и сократившейся рабочей силы, поскольку тысячи молодых мужчин и женщин призваны в армию. Очень скоро Загреб, столь красивый и грациозный город всего десять лет назад, начнёт разрушаться изнутри.
Это неприятно, но на этот раз они не могут позволить себе такую роскошь, как крестовые походы Миранды, пока Энди работает за них двоих. Во-первых, это опасно для самой Миранды, которая может быть убита. Во-вторых, они бы голодали.
В любом случае, они уже практически голодают. Даже когда в Нью-Йорке, Лондоне или Милане дела шли крайне плохо — когда они жили за счет пайков, гуманитарной помощи или остатков из кафе — у них всегда было что-то из еды, пусть даже не особенно привлекательное или питательное. Здесь часто случается, что нет ничего. И ни одно правительство других стран, как впрочем и этой, не вмешивается, чтобы люди были накормлены.
Ни у Миранды, ни у Энди нет здесь богатых друзей. У них нет друзей вообще. У них нет никого, кроме друг друга.
Контакт, который Энди получила в Милане, смог помочь лишь безопасно пересечь границу и всё. С тех пор они были предоставлены сами себе.
Но несмотря на это, ситуация никогда еще не становилась совершенно безнадежной. Им никогда не приходилось копаться в мусорных контейнерах, и они лишь одну ночь спали на улице, прежде чем нашли жилье. Пара рубиновых серёжек Миранды покрыла первый месяц арендной платы, благодаря чему они оказались в тесной комнатушке, где стали делить ванную комнату с каким-то мужчиной по соседству. Мужчина не выглядел опасным, но они не могли быть ни в чем уверены, поэтому тщательно запирали двери на ночь.
Энди не приходилось жить ни с кем в таких тесных квартирах со времён колледжа, если не считать ночей, проведенные в спальных вагонах поездов или в грузовых трюмах судов. Даже квартира на Манхэттене, в которой она жила с Нейтом, была больше.
Очевидно, что их новая комната является частью большой квартиры, но арендодатель установил дополнительные стены, чтобы заработать больше денег. Обстановка в комнате весьма скромная, и в ней есть только одна высоченная кровать с внутренним ящиком, в котором они прячут свои вещи. В первую ночь, когда они обе вскарабкивались на нее, то были слишком истощены, чтобы чувствовать себя неловко, а смущаться после уже не имело смысла.
Кухня выглядит тоже очень скромно. Здесь есть плита, мини-холодильник и чайник. Но какая разница, если им все равно нечего готовить.
Продажа золотого браслета принесла некоторые деньги, но в любом случае, им нужно как можно скорее найти работу. Это нелегко и неприятно. Они не граждане Хорватии и, конечно, у них нет виз. Они незаконно въехали в страну, и их здесь быть не должно.
Ни одно нормальное кафе не хочет нанимать нелегалов.
Голос, изящество и осанка Миранды могли бы гарантировать ей хорошую работу в качестве какого-нибудь публичного лица: может быть портье или, например, личного секретаря (мысль об этом вызывает у Энди истерический смешок), если не брать во внимание тот факт, что она не говорит ни на одном из местных языков, ровно как и Энди. Плюс всё это попрежнему нелегально.
Они облажались.