***
Июнь 2021 Спустя неделю после того, как Миранда вернулась, и они обменялись лишь парой холодных фраз, Энди не выдерживает. Миранда находится на кухне, снимая сливки с молока, когда Энди подходит к ней. «Я просто должна знать, — говорит Энди. — Ты вообще хоть раз пожалела о том, что ушла? Было ли у тебя чувство, что это немного неправильно? Немного странно?» Миранда не отвечает. У неё холодное выражение глаз, и её лицо явно не опечалено. «Боже мой, ты хоть представляла, что ты делаешь? Думала обо мне?» — думает, но не говорит Энди. Миранда все равно слышит этот подтекст. «Речь шла не о тебе, Андреа, — говорит она. — Это никогда не было о тебе». Мгновенье спустя. «О, ладно, — произносит Энди, когда она снова может дышать, даже если это больно. — Я думаю, это все, что мне нужно знать». «У тебя нет детей, — говорит Миранда. — У тебя нет детей, и ты не понимаешь, — её челюсти сжимаются. — Это все, что тебе нужно понять». «Ты могла бы сказать мне…» «Ты бы остановила меня. Попыталась остановить меня», — поправляется Миранда. «Нет, если это было достаточно важно, — говорит Энди, почти убеждённая, что это правда. — Ты не должна была уезжать без меня. С тобой могло что-то случиться…» «Я знаю. Я знала, — Миранда пожимает плечами. — Мне было все равно». «Ну, конечно тебе было все равно, — рявкает Энди. — Ты должна думать не только о себе, для разнообразия». «Как ты сейчас делаешь? — спрашивает Миранда пренебрежительно. — Ты злишься, потому что я оставила тебя, Андреа». «Нет, блять! — Энди трясёт. — После всего — как я должна себя чувствовать?» «Как хочешь. Хотя, должна сказать, я заметила уменьшение количества тарелок в шкафах, — она оглядывается на Энди. Её глаза горят злобой. Энди вспоминает, как сказала ей, что близнецы мертвы. — Это заставило тебя чувствовать себя лучше?» «Нет, — говорит Энди. — Нет, черт возьми, это не так!» «Это никогда не заставляло меня чувствовать себя лучше, — говорит Миранда. — Это никогда не приносило мне облегчение. Скажи Андреа, тебе полегчает, если ты меня ударишь? — она злобно улыбается, но Энди чувствует, что она всерьез. — Все эти годы, ты долго держала все в себе, чтобы теперь наконец сказать мне, что ты действительно думаешь о моих детях — как насчет хорошего, быстрого удара? Это то же самое, не так ли?» «Нет, — снова говорит Энди. — Я…» «Безусловно нет, — соглашается Миранда. — Это было бы намного добрее с твоей стороны». «Черт возьми, Миранда, ты ушла, ты просто ушла и…» «И я бы сделала это снова, — говорит Миранда. Энди замерзает. Миранда не отводит глаз в сторону, когда она уверенно произносит: — Ты понимаешь, Андреа? Я бы сделала это снова». Энди теряет дар речи. «Выходи замуж за мясника. Почему бы и нет?» — Миранда возвращается к разговору, когда Энди подарила ей крем. Несколько мгновений спустя Энди стоит в сарае, оглядываясь вокруг, как будто она никогда не была тут раньше. Она тяжело дышит, а это значит, что она очень быстро покинула кухню. У неё болит в груди. Что-то жжёт. Она испытывает момент паники: сердечный приступ? Нет, она тяжело опускается на кучу мешков с кормом. Нет. Разбитое сердце — это не то же самое, что сердечный приступ. Это наверное хуже. Миранда права: физическая боль предпочтительнее такого чувства. Быть мертвым лучше, чем чувствовать себя так. Энди хотела бы, чтобы Миранда тоже ударила её. И все же это лучше, чем неделю назад, когда Миранды здесь не было. Этой ночью Энди решает, что больше не будет спать в сарае. Она поднимается наверх. Потому что это и её комната тоже, не так ли? Миранда находится уже в постели, она собирается задуть свечу. Когда Энди заходит она смотрит на неё с удивлением. Энди пытается придумать, что сказать, но не может. Она молча раздевается и ложится в постель. Свеча гаснет.***
Они и раньше никогда не прижимались друг другу, даже после секса. Но они засыпали вместе, поглаживая руки или кисти. Часто бывало, что Энди просыпалась с утра и обнаруживала, что она обняла Миранду во сне, и Миранда не была против этого. Затем они вставали и занимались каждая своими делами. Они никогда не проявляли какой-то нежности в течение дня. Все было просто и непринужденно. Но сегодня они спят, повернувшись спинами друг к другу, и хотя матрас гораздо удобнее сена, Энди продолжает просыпаться ночью. У неё нет ночных кошмаров, так что это что-то другое. К тому времени, как Энди встаёт утром, Миранда уже ушла. Энди слышит звук радио, доносящегося снизу. Кто-то говорит по-английски. Энди практически падает с кровати, на мгновение подумав, что Миранда услышала новости о новых беженцах и снова исчезла. Энди ругает себя за то, что она не уничтожила это чертово устройство. Когда она, спотыкаясь, спускается вниз, и видит, что Миранда сидит за кухонным столом, в то время как голос в эфире, сквозь помехи, говорит: «…и границы снова закрываются. Новое наступление со стороны… — шшш, — чрезвычайные меры защиты. Венгрия настаивает на временном закрытии границ… — шшшш. -…препятствует поставкам линий на юг и восток… — шшшшшш… — Ожидается дефицит… В настоящее время у нас нет больше, доступной информации…» Миранда протягивает руку и выключает радио. Затем она смотрит на Энди, которая в растерянности стоит на лестнице в своих спортивных штанах и грязной футболке. «Хорошо», — говорит глухо Миранда. Энди с трудом сглатывает и переминается с ноги на ногу, как подросток. Часть её хочет, чтобы Миранда почувствовала себя лучше. Другая часть… на самом деле — нет. В конце концов, она кусает губу и ничего не говорит, оборачивается и идет вверх по лестнице, чтобы одеться, прежде чем отправиться выполнять свои обязанности. Сегодня ясный день. На улице стоит прекрасная погода, когда Энди работает в саду. Перед ней открывается великолепный вид на покрытые деревьями вершины холмов, находящиеся у подножия гор. Что касается живописных пейзажей, нет места лучше этого. Вдалеке она видит трех мужчин, пасущих в долине стадо овец. Овцы. Теперь ей есть над чем подумать. Если линии поставок действительно закрываются, то цена шерсти будет расти. Не то чтобы у Энди была идея, как превратить овечью шерсть в шерстяную одежду — и она сомневается, что Миранда будет заинтересована работой за ткацкими станками, но учитывая… Нет. Они никогда не смогут позволить себе больше, чем пару овец, и того количества шерсти, которое они могут дать, будет недостаточно, чтобы оправдать первоначальные расходы, не говоря уже о последующих трудозатратах. Тем более они получают достаточно молока от Рапунцель. Энди вздыхает, встает, отряхивает колени и делает несколько шагов назад, чтобы оценить свою работу. Что-то вздымается и крутится под её ногами, она слышит разъяренное шипение, а затем она чувствует короткий и горячий укус. Энди вскрикивает и отскакивает, но не раньше, чем кто-то снова впивается ей в ногу, чуть ниже первого укуса. Сегодня она не надела ботинки — в последнее время было тепло, поэтому она предпочитала ходить босиком, чем в своих древних избитых кроссовках. Блядь! Известно, что в это время года много змей, но обычно они робкие и неагрессивные. Если, конечно, вы не наступаете прямо на них. Энди отпрыгивает в сторону на одной ноге, ругаясь, когда змея опускается на землю, а затем уползает, скользя с удивительной скоростью. Что теперь? Энди знает, что после укуса змеи нельзя двигаться, но она сейчас одна, и она не может просто лечь здесь в поле. Ей нужно вернуться на ферму, поэтому она хромает так быстро, как может. К тому времени, когда она преодолевает полпути, она уже в агонии. Яд здешних змей обычно не смертелен, но она слышала, что их укусы очень болезненны. Слухи оказались правдой. «Миранда!» — плачет она, когда ковыляет мимо ворот, опираясь на столбы, чтобы поддержать себя. Слезы жгут ей глаза. Миранда открывает дверь. Её глаза расширяются, а затем она выбегает. Энди опережает её вопрос, стиснув зубы: «Черт, укус змеи». Рот Миранды поджимается, и она подхватывает Энди правой рукой, позволяя той опираться на себя, пока они направляются к двери. Внутри Миранда сажает Энди на один из кухонных стульев и укладывает её ногу на другой: «Что произошло?» «Я наступила на змею, вот что произошло, — отвечает Энди, снимая с себя шляпу и бросая её на стол. Её нога сильно пульсирует от боли. — О, дерьмо. У нас есть аспирин?» «Мы не будем сейчас искать аспирин», — раздраженно говорит Миранда, поворачивая кран. Ещё в марте они починили водопровод, и Энди сейчас как никогда рада этому. «Где ты была?» — спрашивает Миранда. «В огороде». «Ммм… — Миранда приносит с собой тазик, тряпку и кусок мыла, чтобы промыть укусы. — Она укусила тебя дважды?» «Да уж». «Ты должна была быть в обуви». «Слишком жарко для ботинок, — Энди задыхается. — Ой! Господи, не дави! Ты знаешь, как лечить укусы змей?» «Да», — кратко говорит Миранда. Она встает и направляется к шкафу, где они хранят аптечку первой помощи. Однажды Энди с удивлением узнала, что когда-то, не только она, но и Миранда тоже была девочкой-скаутом, и это пригодилось не раз в жизни. Видимо, некоторые уроки действительно не проходят мимо. Миранда достает повязку, возвращается и завязывает её выше следов укуса. Это не супер-туго, но все равно больно. «О Боже, — стонет Энди, морщась. — Что теперь? Ты должна порезать мне ногу и высосать яд?» Миранда хмурится: «Врачи говорят, что в этом больше нет необходимости. Но это может быть потому, что они просто используют антивенин». «Которого у нас нет?». Миранда кусает губу: «Мне нужно идти в деревню и привести доктора Капрару». «Доктор Капрару — придурок, который запросит целое состояние, — протестует Энди, пытаясь не обращать внимания на нарастающую боль в ноге. И то, как она раздувается, словно воздушный шар, а также начинает покалывать. — В любом случае, ничего страшного, все знают, что эти вещи не смертельны». Миранда смотрит на неё, а Энди продолжает: Кроме того, это всего лишь укус лодыжки. Уверена, все будет хорошо. Ой. Просто дай мне аспирин». «Нет, — говорит Миранда, направляясь к двери, где она надевает свои ботинки. — Мне все равно, что ты там собираешься принимать при укусе змеи». «Что? — это месть, должно быть? — О, да ладно!» «Ты может быть и не умрешь, но твоя нога возможно будет повреждена навсегда. Я не хочу брать на себя такой риск». «Миранда…» «И в следующий раз, когда в городе появится велосипед, мы его купим, — бормочет Миранда, снимая ружье со стойки с другой стороны двери. Она предпочитает его пистолету, несмотря на то что оно тяжелее, — хорошо, что хоть у доктора есть машина. Я вернусь, как только смогу, — она бросает на Энди яркий взгляд, гораздо более смертоносный, чем укус гадюки. — Не смей двигаться». Дверь захлопывается за Мирандой, а Энди истерично смеётся и бормочет ей в след: «Постарайся не садиться по ошибке ни в какие поезда». Теперь ей ничего не остаётся, как только ждать. Миранда права. Они действительно должны купить велосипед в следующий раз, как только предоставится такая возможность. Удивительно, что ничего подобного раньше с ними не происходило, и что на этот раз не все так серьезно. Если одна из них когда-нибудь отрубит себе конечность топором, она истечет кровью до того, как другая сможет позвать кого-то на помощь. В их уединённости есть определенные недостатки. Но в это время года пастухи обычно ездят в деревню и из неё, и вполне вероятно, что Миранда сможет прокатиться с ними на телеге или даже грузовике, если ей повезет. На кухонном столе стоит радио. Энди включает его и поворачивает ручку, пока не находит станцию поп-музыки. Майкл Джексон сразу же дает ей понять, что «он плохой». Энди смеётся, а затем стонет от боли. Она не может поверить, что Миранда просто оставила её здесь страдать в одиночестве, как это… о чёрт, конечно, она могла. Она любит так поступать. Дежавю. В течение следующего часа Энди пытается отвлечься от боли, подпевая радио, барабаня пальцами в ритм музыке, но это мало помогает. Тем более что боль продолжает усиливаться. Возможно, у Миранды проскользнула уже мысль о том, что не стоит ждать доктора. Энди тоже думает о том, чтобы ослушаться её инструкции, встать и взять аспирин или даже хромать наверх, чтобы лечь спать — там все должно быть удобнее, чем на этом стуле, но она, честно говоря, не уверена, что она вообще сможет сейчас наступить на больную ногу. Боль такая сильная, что кажется, что она упадёт сразу же, как встанет. Проходит ещё полчаса. Энди выключает радио и опускает голову на стол. По какой-то причине у неё разболелась голова. Но теперь в доме стало тихо, мучительно тихо, как и после того, кого Миранда уехала в последний раз. Энди помнит, как у неё тогда было головокружение, помнит то чувство дезориентации. Точно такое же как и сейчас. Такое ощущение, что вся комната вращается. Она хватается за край стола, чтобы не упасть со стула. Также у неё начинает болеть живот. Как будто кто-то наносит ей многочисленные удары в брюшную область. Затем, внезапно, все приходит. Она едва успевает повернуться в сторону, чтобы ее могло стошнить на пол, а не на себя. А затем начинается жестокая борьба с болью в её животе, ноге и с головокружением. И она не может решить, что из этого всего хуже. Теперь у неё начинает быстро подниматься температура, её лихорадит. Это нехорошо. Это совсем нехорошо, это совсем не то, какой должна быть реакция на укус гадюки, и это самое неподходящее время, чтобы обнаружить, что у неё, очевидно, аллергия на змеиный яд. Потому что она совсем одна в этом фермерском доме, все её тело связано узлами агонии, и, Боже, она не может умереть здесь. Не так. Не после всего через что она прошла. Она просто не может умереть от укуса грёбанной змеи в Богом забытом месте в Румынии. Воды. У неё во рту пересохло так сильно что ощущается, словно кто-то засунул туда носок, который имеет вкус рвоты. Ей срочно нужно попить воды, чтобы изо рта исчез этот ужасный привкус. Вода не должна навредить, верно? Может быть, это охладит ее. Энди чувствует, что умирает от жажды. Раковина так близко, она может добраться до неё, даже на одной ноге, просто нужно быть аккуратнее… Энди снимает раненую ногу со стула и скулит, когда ее пятка касается пола. Комната все еще вращается, и она знает, что пытаться встать — это плохая идея. Но ей нужна вода. В своей жизни она никогда не хотела так сильно пить, даже когда в Загребе за это приходилось платить. Она крепко сжимает рукой край стола и делает один осторожный шаг вперед. И падает. Боль простреливает от лодыжки через всю ногу, вплоть до макушки головы, и Энди вопит от боли. Ей настолько больно, что она почти теряет сознание. И она серьезно хочет, чтобы это случилось. Может быть, так и произойдёт: ее зрение начинает темнеть, и маленькие огоньки начинают мигать перед глазами, и хотя она чувствует, что вся горит, она дрожит так сильно, как если бы у нее было переохлаждение. Ее голова болит почти так же, как и все остальное, и она трясётся на полу, как будто кто-то постоянно бьет ее ногами. Откуда-то издалека доносится звук открывающейся двери. Затем Энди слышит, как Миранда кричит: «Андреа!» В ее голосе звучит нота, которую Энди никогда не слышала от неё раньше — нота подлинного ужаса, и в течение одной безумной секунды Энди задается вопросом, неужели их обнаружили и, наконец, у их двери появилась секретная полиция. Что еще могло так напугать Миранду? Но затем она слышит голос доктора Капрару и думает, что её предположение маловероятно. Уф. Хотя, наверное, было бы лучше если бы пришла полиция и выбила ей мозги, по крайней мере, её мучения прекратились бы. Она с трудом открывает глаза и видит доктора Капрару, стоящего на коленях рядом с ней. Он копошится в своей сумке. Миранды нигде не видно, но потом она чувствует, как кто-то обнимает ее сзади, удерживая на месте. «Вы можете дышать свободно?» — спрашивает доктор Капрару, в то время, как он вытаскивает шприц из сумки. «Угу», — стонет Энди. По крайней мере, это хороший знак. «Твоё сердце? Болит?» «Ну, ну, — кажется, что сердце — это единственное, чего у неё сейчас не болит. Энди что-то чувствует в своих волосах: Миранды пальцами расчесывает их. Ее пальцы дрожат, а кожа головы Энди кажется такой же уязвимой и горячей, как и все остальное. — Не дергай меня за волосы», — хнычет Энди, и Миранда убирает свою руку. «О, Вам совсем не хорошо», — говорит доктор Капрару. В его голосе звучит доброжелательность, но он звучит неуверенно. «С ней всё будет в порядке?» — спрашивает Миранда. Энди кажется, что она дрожит, но это может быть только потому, что Энди саму сильно трясёт. «Посмотрим», — говорит он и поднимает рукав Энди до локтя, а затем вытаскивает ватный тампон. Он протирает внутреннюю часть ее локтя спиртом, а затем вводит иглу. Энди ненавидит иглы. Она закрывает глаза и шипит при добавлении еще одного болезненного ощущения к своему нынешнему состоянию. Больше она не может открыть их снова. Тем не менее, огоньки продолжают мигать сквозь темноту. Ей все еще кажется, что она горит, и она все еще отчаянно хочет пить. «Аллергическая реакция на яд, — смутно слышит она, как говорит Капрару. Тон его голоса серьезен. — Лихорадка…» Энди чувствует, как рука Миранды бегает вверх и вниз по её руке, слишком быстро, чтобы она могла успокоиться: «Что теперь? Что нам делать?» «…Ей удобно, — их голоса становятся тише. — По крайней мере… её мать здесь». Её мать? Её мама здесь? Это кажется маловероятным, но Энди открывает веки, и это, как и все остальное, причиняют ей боль. Это маловероятно, но все, что Энди хочет сейчас увидеть свою маму: «Мама?» Она не видит свою маму. Или папу или брата, или дом в Цинциннати, где она выросла, или все, что она хочет увидеть больше всего в жизни. «Мама», — стонет она и снова закрывает глаза. «…Скажи ей… что мама здесь, — где-то вдалеке говорит доктор Капрару. Он звучит резко, когда добавляет: Скажи ей!» «Я… я здесь, — говорит Миранда. Энди слышит её намного ближе, но это, вероятно, потому, что Миранда, кажется, говорит прямо ей на ухо. — Я здесь, Андреа. Я не… — она судорожно сжимает локоть Энди. — Я здесь. Я никуда не уйду». «Да», — проговаривает Энди. Её тело начинает тяжелеть, как тогда, когда на их глазах застрелили парня, много лет назад. Счастливый ублюдок. Она задается вопросом, было ли его переживание чем-то похожим на её сейчас, была ли та боль, даже на мгновение, похожа на то, что она чувствует в данный момент или все прошло намного легче? «Нет, — говорит Миранда, её голос звучит все более чётко. — Я не уйду. Я останусь здесь. Ты слышишь?» Миранда лжёт. Она сама сказала, что снова уйдет, если захочет. Этого знания достаточно вдобавок ко всем остальным страданиям, чтобы все стало совсем плохо, и, возможно, когда Энди снова откроет глаза, она увидит свою настоящую маму, свою семью, своих друзей и всех остальных, всех, кого она когда-либо потеряла. Людей, которые её любили. «Андреа!» — это последнее, что она слышит. Голос Миранды звучит так, будто кто-то причиняет ей боль. Тёмное место манит. Энди идёт туда.