Ночное марево

Рейген стоял и курил, глядя на свои жилистые руки. Через сколько лет они закостенеют, перестанут слушаться, а пальцы — сгибаться? Когда кожа задеревенеет от мозолей и шрамов от ранок, которые не заживают так же быстро, как прежде? Морщинок больше на них с каждым годом. А ему скоро тридцать. Всего тридцать. Примерно завтра. А может и пятьдесят или сразу сто. Трудно отделаться от привычки отсчитывать оставшиеся годы, вычитать из них дни, проведенные напрасно. Рейген затянулся, вспоминая ремарку Серидзавы. Тот сказал: — Курят только смелые. Они знают, что каждая затяжка приближает их к смерти, но все равно не перестают. Добавил потом, поджав рот в намеке горькой улыбки, что не затрагивала глаз: — Боль, что они стараются подавить, сильнее смерти. Гортань со слишком глубоким вдохом ошпарил дым, аж на глазах выступила влага. Откашлявшись, Аратака задавил окурок об асфальт и, сунув руки в карманы брюк, пошел обратно в офис. Моб за короткий перекур не двинулся со своего насиженного места в кресле. Потертый томик манги на коленях с продольной линией по корешку, развязанные наполовину кеды, недвижимый взгляд. Редкий шорох страниц. Вытянувшиеся в проход подростковые ноги с угловатыми коленями. В джинсах. Потому что сегодня воскресенье. С неопределенной, клокотавшей в грудине, словно талый тепловатый воск, тоской Аратака смотрел на гладкую белую кожу, карие блестящие глаза, подхмуренные, слегка разросшиеся брови. Иногда, сядь Рейген работать за стол — печатать, писать ручкой, обзванивать клиентуру — он чувствовал чужой взгляд. И когда чувствовал, поднимал голову. Удерживал его, не изменяясь в лице, со временем даже перестав думать о причине его появления. Он просто смотрел в ответ, а Моб… Моб тоже. Пока не опускал голову, решив, что манга интереснее. Или пока Рейгену не звонили клиенты. Пока не приходил, открывая офис своим ключом, Серидзава. Пока не влетал к ним Экубо. А до сих пор — если они одни — звуки глушила тишина, и было трудно сглотнуть. В четырнадцать Шигео едва доставал Аратаке до плеча. Теперь, в семнадцать, догнал по росту, почти поравнявшись с макушкой Рейгена своей. Совсем скоро он точно перемахнет выше. Ему точно не составит труда снисходительно положить теплую ладонь на голову Рейгену и, может быть, сказать: «У вас вот здесь небольшая плешь». При мысли об этом пальцы рефлекторно дергались, чтобы с показным равнодушием отмахнуться от воображаемой ремарки. В некоторые моменты, думая о вероятностях будущего, Рейген нутром ощущал, что хочет услышать нечто другое. Сформулировать это не получалось даже у себя в мыслях. Или попросту признать э т о. То самое, что хочет услышать. Оно копилось внутри, с мурлыканьем булькая, щемило сердце и давило на легкие. Аратака следил за чем-то неумолимо страшным, чужим, неизбежным. Он наблюдал внутри себя развитие чего-то горячего, давлеющего, скоропостижного, как его собственная жизнь. Моб, поймав его застывший взгляд, блеснул в ответ своим. Машинально закрыл книгу, уложив ее на бедра. Правый уголок его рта был поднят в маленькой, спокойной улыбке. С едва заметной ямочкой на правой щеке. Рейген поспешно уткнулся взором в стол, как пугливая суетливая птица, хотя умом понимал — все нормально. Следовало ответить так же. Ничего бы страшного не произошло. Он глубоко вздохнул. Дышать снова стало тяжело. Сегодня Рейгену тридцать. Потом ему стукнуло тридцать шесть, когда Мобу исполнилось двадцать два. Прежний ученик окреп, обзавелся мускулатурой целеустремленного бегуна. Временами звал Аратаку бегать с ним марафон по городу. Тот плавающе улыбался, находя временные оправдания. Не хотелось демонстрировать одышку курильщика и чуть выступающую мягкость живота. Моб цвел, пока Рейген увядал. Цубоми опубликовала однажды в своей соцсети фото с горячих источников. Вот она…. Вот он. Полностью обнаженный, стоит спиной в камеру, на фоне редкого леса. Широкие плечи, узкий таз, выступ позвонка на шее, плавный изгиб поясницы. Прямые, едва высохшие волосы от влаги чуток завивались. Аратака рассматривал фото с мобильного, иногда увеличивая. В душе царил штиль, на берегу прозрачные волны едва лизали теплые камни. Он до сих пор мысленно смеялся, вспоминая слова Моба о том, что они с Цубоми друзья. Дружба с подобной степенью близости? С равнодушием к обнаженности? Как же тут. Редко удавалось поверить, что Шигео вправду стал наглее, увереннее в себе, пока его постепенно отпускали оковы гормональных скачков, сопровождающих взросление, а взгляд на жизнь становился трезвее и стабильнее. Силы эспера горели, Рейген зажигал ими — а потом нес — факел. Сам же запирался в душной комнате, к которой лишь Шигео мог подобрать ключ. Сесть рядом в густой темноте, прорезая свежестью скошенной травы, запахом озона после дождя Рейгенов морок, отдающий горелым привкусом на языке. Шигео постигал свой возраст, Рейген свой просто знал. Знал, смотря на слегка обветренные губы, на бледный выступ кадыка, на твердые очертания ключиц в вороте беговой майки. Он знал свои цифры и старался никогда не забывать. Может, знал и Моб — не возраст, нет, кое-что другое — но никто из них, никогда, в этом не признается.