Ночное марево

После поздней конференции солнце стремительно заходило, напоследок обливаясь рыже-красным соком перед входом в холодный сине-фиолетовый горизонт. Мгновение назад Рейген провожал Моба до дома, а двумя мгновениями позже ноги сами вывели их в парк, слишком уж оживленный для середины рабочей недели. А затем прямо к речке, чьи бока крепко-накрепко укутал цемент набережной. — Тебя, наверное, ждут. Лучше поторопиться. Моб спокойно вдохнул влажный прохладный воздух, глядя на черную, колышущуюся в мерцании фонарей и лунного света водную гладь. — Ничего, я предупредил родителей. Они разрешили остаться. Держа руки в карманах брюк, Рейген кивнул и сделал шаг на ухоженный газон неподалеку. Моб словил его едва сформировавшееся намерение, и Аратака еле успел с «Ах! Погоди-погоди» постелить пиджак подкладкой вниз как сидушку. Трава небось влажная, испачкает форму, а еще обратно идти. Моб уселся проворно, ловко. Не под стать учителю, кто с кряхтением согнул ноги в коленях и плюхнулся задницей куда-то в район еще хранящего тепло рукава. Левому боку мигом потеплело, и Аратака потупил взгляд на кончики своих ботинок. Они с Мобом сидели едва ли не впритык. Вроде ничего странного, но даже такую невольную близость он не рассчитывал испытать больше. Пришлось откинуться назад, упереться руками за спиной, пока Моб расслабленно вытянул вперед ноги и, потянувшись, сорвал короткую травинку. А газон сухой оказался. Мягкий и вовсе не сырой. Вокруг, под сенью аккуратно подстриженных деревьев расположились парочки и компании. Болтали интимно, смеялись, держа в руках аппетитно пахнущие вкусности, пряные, сладкие. Освещение парка невесомой чайной желтизной рассеивало сине-чёрную ночь. Атмосфера дышала возбужденным ожиданием, предвкушением чего-то. А они не говорили. Столько прошли рядом, молчали, перекидывались обыденными фразами, но до сих пор не обсуждали произошедшее. По-настоящему. Это даже замять хотелось, но… — Моб, знаешь. Тот всё мял в руках находку, внимательно её рассматривая. — Я хотел сказать… Рейген не имел понятия, что может быть интересного в обычной травинке. Он не видел ничего, кроме слившихся с полутьмой темных блестящих волос, бледного уха с шеей и внимания, которого ему вновь не доставалось. Почувствовал себя глупо, оставшись наедине со своими признаниями, до которых не было дела окружающим, наедине со своими чувствами, снова ненужный, непринятый никто. Он замолк, не закончив фразу, и попытался унять охватившую его дрожь. Еще не успели рассеяться отголоски сегодняшних событий. Если сосредоточиться, то вот он, шок от пережитого, до сих пор бегает по телу вертлявой змеей. А вместе с ней холодная испарина, болезненная пульсация сердца. Едва уловил негромкое: — Учитель, мне сегодня Томе одну интересную вещь сказала. Я хотел ваше мнение узнать. — Кхм. Валяй. — Помните, визит пришельцев… Она от них узнала, что мы все из звездной пыли состоим. Не только люди, но земля, животные, растения, абсолютно всё вокруг. — Моб скрутил травинку, затем заботливо расправил на ладони пальцем и ровным, мягким тоном продолжил. — Мы когда-то были единым целым, а потом раздробились. Представляете, экстрасенсы, люди без способностей… Одно. Мир вдруг задержал дыхание, заморозившись. На Рейгена настойчиво снисходило осознание: здесь речь не о Томе вовсе. Вновь Моб рядом с ним, прямо сейчас и каждую последующую секунду становится старше, сознательнее, и ведет его к чему-то, что ему, глупому взрослому, невдомек уже. — И? — Я вспомнил ваши слова. Что мы все одинаковые, просто выдумываем лишнее. Прежде всего, мы — люди. Мы связаны. Вы в очередной раз оказались правы. Рейген не нашелся с ответом. Невидяще уставившись в кромешный мрак неба, усеянного крупинками звезд, он обреченно закрыл глаза, собираясь с силами. — …Почему ты пришел? Почти неслышный шорох, и боку стало теплее в разы. Моб придвинулся к нему плотнее. В груди что-то настойчиво затлело. — Мне захотелось. Я увидел вас по телевизору. Казалось, вам было одиноко. Вы будто забыли, что… Рейген начал медленно приподнимать веки, и в этот момент прогремел взрыв. Прямо в глаза посыпались звезды, кометы, метеориты и планеты. Множество трескающих искр сорвалось с плывущей по реке баржи, заставив невольно вздрогнуть. Стремительные вспышки разбивали темноту одна за одной, обнажая прикрывший землю тонкий слой ватных облаков. Быстро взмыл вверх одинокий залп — огненная комета с жирным хвостом искр, и выдох замер в горле на ту секунду, когда огонь внезапно поглотила абсолютная чернота. Но вот, чуть выше, он появился вновь, и толпа на набережной восторженно загудела: крошечный светлячок раскрылся в огромный ослепительный шар. Как сверхновая. Сердце ускорило ход, пока по телу разливалось какое-то новое чувство. Дробь мелких взрывов обрушилась следом: десятки, сотни разноцветных хризантем заполнили всё вокруг, и блики затанцевали на застывших в немом восторге лицах. Уши заложило от непрерывного грохота. Остро защекотал нос дым. Не хотелось поворачивать головы, но Рейген ощущал, что Моб тоже не двигался, завороженный, полностью поглощенный этим концертом света, и именно тогда он понял. В разогретые небеса золотыми дорожками взмыло сразу несколько комет: они раскрылись в солнца так ярко, что на секунду ночь будто уступила дню. Не дав перевести дух, к ним прилетели другие, делая свечение почти невыносимым. Может, люди любили фейерверки, потому что где-то в недоступной сознанию памяти тела, памяти, древнее, чем сама жизнь на Земле, они помнят ту же картину. Когда с единственной яркой вспышкой, с последующей чередой других, хаотичных, но донельзя правильных, родилась Вселенная. Как бы нас ни разделяли правила, убеждения, обстоятельства — мы все замираем в одном единственном порыве, захваченные тягой звезд, которые ничего не забыли и до сих пор хотят соединиться в одну. Свет проникал куда-то глубже, лился прямо внутрь, и щекам стало горячо. Огни рассеялись, упали, рисуя огромную иву из искр. Переливчатая пыльца окропила людские макушки, небольшой уютный парк, дрожащую воду. Рейген машинально поднял раскрытую ладонь, потер подушечки указательного и большого пальцев: казалось, между ними остались крошки пыли. До слуха донесся чужой смех, улюлюканье, аплодисменты. Буйство человеческой жизни. — Да, я правда забыл, Моб. Тело больше не трясло от ужаса. Тело просто по своей воле выпростало руку, мягко положило на чужое плечо и притянуло за него ближе, пока куда-то на грудь не легла тяжелая голова. Ответный тихий выдох облегчения он услышит, даже если весь мир вокруг решит обрушиться. А ведь действительно: если теряешь внезапно связь с окружающими, чувствуешь одиночество, иногда достаточно одного человека, с помощью которого ты почувствуешь себя целым. Он не станет твоим дополнением, но просто напомнит то, что мы давным-давно позабыли и не могли вспомнить. Я забыл, что ты рядом.