Трус для инвалида

Тони попытается проехать между стульев к бару, цепляя коляской все на своём пути. Он шипит и тихо матерится, толкает руками стулья, которые падают с грохотом на пол. Питера передергивает от резкости и сон как рукой снимает, он быстро поднимается и бежит на кухню. — Мистер Старк! — у Питера голос хриплый, но срывающийся на фальцет. Его колени дрожат, а руки трясутся, когда дотрагиваются до ручек коляски. Тони опять за своё. Пытается достать из своих запасов, которые по всему дому напичканы, бутылку. А у Питера словно чуйка на это: сразу прибегает и забирает. — Вы все ещё не можете, особенно после… ночи, — Питер запинается, но продолжает. Откатывает Тони подальше и начинает поднимать стулья, хмурясь ещё сильней. Тони же пристально смотрит на погром, который устроил и цокает языком: — Меня тошнит от твоей опеки. Даже Пеппер не была такой дотошной. — Но я не Пеппер. Разговор на этом заканчивается. Питеру больно, внутри засасывает горечь и хочется выпрыгнуть в окно со второго этажа особняка. Паркер старается, он правда старается. Он терпит такое обращение с собой, потому что Тони больше не на кого сорваться. У него остался один Паркер. Питер все ещё с дрожью вспоминает прошлую ночь, когда у Тони поднялся дикий кашель вместе с громкими криками в тишину. У Питера сердце в пятки упало. Он тогда собирался пойти в соседнюю комнату и лечь спать, но его передернуло от крика, который иголками прошёлся по позвоночнику. Питер моментально оказался возле кровати, обхватил Тони руками и убаюкивал, пока он содрогался, будто в конвульсиях. Питеру казалось, что у Старка просто-напросто воздух закончился в легких, ещё чуть-чуть и он перестанет дышать. Весь мокрый от пота, с болезненным выражением на лице — такой Тони пугал. Пугал тем, что вот-вот и его не станет, что те пару месяцев в больнице — это вовсе не борьба за жизнь, а принуждение. Тони успокоился только после снотворного, которое вколол врач. — Это был кошмар, но он не расскажет о чем он, — Питер говорил тихо и устало, цепляя пальцами рукава толстовки. — Если такое будет повторяться, то советую связаться с моим хорошим другом. Питер был уверен, что это повторится. Поэтому собирался поднять эту тему за ужином. — Врач посоветовал нанять психотерапевта, если ваши… если это повторится. Не хотите подумать над этим? — Питер набрался смелости, чтобы задать этот вопрос. Кончики пальцев покалывает от волнения, будто этот вопрос был под запретом. — К черту, он мне не нужен, — шипит Тони. Он уже минут пятнадцать ковыряет фетучини, так и не попробовав. — Но мы не можем быть уверены, что… — Слушай, пацан, что из моих слов «он мне не нужен», тебе не понятно? — фыркает Старк. — Ты решил стать моей мамочкой? — Я решил быть рядом. Питер откладывает вилку, встаёт из-за своего места и идёт к шкафчику за таблетками. Такое отношение отзывается почти физической болью, хочется позорно заплакать и бросить все. Но он не такой слабый и не для этого проделал весь этот путь. Трусость и слабость — разные вещи. — Такая щедрость, — Тони будто плюётся этими словами и, наконец, затыкает свой рот лапшой. — Ваши таблетки. Я должен пойти закинуть вещи, поэтому, пожалуйста, не натворите глупостей. Тони молчит и даже не смотрит в его сторону. Он медленно жуёт, словно пытаясь распробовать вкус соуса, но в конце концов все безуспешно. На своей памяти Питер никак не может вспомнить, чтобы до аварии Тони так разговаривал с ним. Обычно он всегда был вежлив, подкалывал, но не переходил черту, почти каждый раз подмигивая. Раньше их разговоры казались такими естественными, будто все так и должно было быть. Не было натянутости и Старк казался таким добродушными и учтивым, что теперь Питер плохо его узнаёт. Между прошлым и настоящим Старком общее есть только внешность. И то Тони будто разом постарел на двадцать лет. Седые волоски старались выделиться из остальной массы, прибавляя возраст, большие синяки под глазами так и кричали о бессонных ночах. Питер беспокоился о таком болезненном Тони. Он перекладывает вещи в стиральную машинку, потом замирает, чтобы что-нибудь услышать из кухни, но его застаёт лишь напряжённая тишина. Скорее всего, Тони снова выключил свет и смотрит в окно. Сейчас осень, поэтому на улице начинает темнеть раньше, наверное, это сейчас единственное, что устраивает Старка. * Питер первый раз делает все по-своему и, в конце концов, жалеет об этом. Когда в гостиную заходит мужчина, держа в руках шляпу, и представляется частным психотерапевтом, Тони скидывает чайник и чашки со стола. Его лицо перекошено и ощущение, что он вот-вот встанет и подарит Питеру смачную пощечину. Но Тони лишь отворачивает коляску и говорит: — Пошли вон. Питер дрожит, провожает доктора к выходу и смотрит пустым взглядом, потому что он понимает, что сделал что-то неправильно. — Вам бы тоже не помешала моя помощь, вы ведь в последние недели испытываете стресс, — голос рядом вовсе не грубый, а учтивый. Мужчина в серой шляпе слабо улыбается, протягивая руку с визиткой. Питер будто выходит из транса, но все ещё смотрит расфокусированным взглядом. Он принимает визитку и ждёт, когда мужчина исчезнет за большой дверью. Это не то, что входило в его планы. У Питера много страхов, потому что достаточно причин для этого. Но разве для него возможно бороться с этими страхами? Разве это не его наказание? Однако, наказание за что? Этот вопрос остаётся открытым, потому что Питеру совсем не хочется отвечать на него. Может это из-за того, что причина слишком ужасная, а может этой причины и вовсе нет. Тогда это самое пугающее. * Врач для осмотра приходит пару раз в неделю, чтобы состояние Тони не ухудшилось. Они закрываются в комнате на пару часов и долго оттуда не выходят. Питер совсем не понимает, что можно осматривать так долго. Он порывается позвонить психотерапевту, чтобы самому сходить на пару приемов, но одёргивает себя, потому что это не то, что он должен хотеть. Он опускается рядом с Тони у кофейного столика и разглядывает свои ладони, не осмеливаясь начать разговор. Они всегда проводят много времени в тишине. Раньше Питер говорил без остановки, а Тони закатывал глаза и называл его балаболом или юлой, потому что Питер пытался делать все одновременно и быстро. Питер вспоминает момент, когда Тони уснул за рабочим столом и его лицо было таким умиротворенным, словно он ребёнок и в его жизни нет никаких проблем. Но это никогда не было правдой. Всегда было что-то, что беспокоило Тони, что сидело глубоко внутри. Но Питер не смог этого разглядеть, не смог прочитать по печальному взгляду в снежные вечера. Не смог угадать, что может произойти, потому что он обычный человек. Конечно, это не повод винить себя, потому что это невозможно. Но Питер все равно берет этот груз на себя. — Больше не впускай гостей, кроме врачей, — тихо говорит Тони, медленно поворачиваясь в сторону Питера. — А как же Хэппи? Пеппер и, в конце концов, Роудс? Они волнуются за вас, — осторожно начинает Питер и прикусывает язык. — Возможно, для них будет так лучше, — голос Тони словно сломанный, жесткий и холодный. В нем столько горечи и недосказанности, спрятанных слов: простите, что подвёл. — Это не ваша вина, — шепчет Питер и встаёт, чтобы подойти к Тони. Его руки опускаются на напряженные плечи и слегка сжимают их. Пусть у Тони и холодное выражение на лице, но сам он чертовски тёплый и Питеру хочется прижаться ещё сильней. — Ты ничего не знаешь. Тони не звучит грубым. Его слова наоборот горькие, будто сидят тяжелым камнем на его сердце и не отпускают. Они стоят так около пятнадцати минут, а потом Питер позволяет себе достаточно: целует Тони в макушку и говорит: — Я приготовлю чай и лекарства. * У Тони жар, поэтому Питер с четырёх утра на ногах и не отходит от чужой кровати. По сути, это не так страшно, но у Питера паника, потому что он снова проснулся из-за истошного крика, который, кажется, заполнил весь особняк. Питер привык, но все ещё вздрагивает от этого. У Тони бред, он мечется по кровати в холодном поту и постоянно шепчет: — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Не бросай меня, Питер… Останься со мной… Если бы не обстоятельства, то Питер сейчас бы радовался этим словам. Он ложится в кровать к Старку и прижимает мужчину к себе, зарываясь носом ему в волосы и шепча, что он никогда не оставит его, что всегда будет рядом. И нет никого в этом мире, кому Тони был бы нужней, чем Паркеру. И это вовсе не ложь. Проходит немного времени, прежде чем Тони перестаёт стонать и засыпает, сопя в грудную клетку Питера. Его тело все еще мокрое от пота и Питер думает о том, что после завтрака нужно искупать Тони. «Чертовски тепло», — думает Питер и скользит рукой по мокрой шее Тони, прижимая его сильней к себе. Не замечая, он проваливается в сон следом. Тони просыпается, когда Питер заходит в его комнату с подносом, на котором тарелка каши, стакан с водой и таблетки на утро. Старк не чувствует себя таким разбитым, как несколько часов назад и молча благодарит Питера за то, что тот сделал. По сути, ничего особенного, но в тоже время что-то очень важное. Тони ест медленно, морщится из-за больного горла (слишком сильно кричал ночью), а потом хмурится, так и не донеся ложку до рта, опускает ее в тарелку. У Питера куча вопросов в голове, страх того, что что-то не так, что именно сейчас все разобьётся. — Я так давно не ел домашних панкейков с клиновым сиропом, — хрипит Тони и затыкает себя ложкой с кашей, морщась от горячего. Питер словно рыба открывает и закрывает рот, прокручивает эти слова в своей голове и нежно улыбается, говоря: — Хорошо, я сделаю. Тони хмыкает, но больше не говорит ни слова, даже когда Питер приносит панкейки. Он лишь благодарно вздыхает и закрывает глаза.