Стелла-Миллениум

Не заигрывайтесь детки в сказки. Всегда в ночи должны быть Кошмарики.

— Джейми? Джейми, что ты тут делаешь? Эй, а ну слезай быстро! — Джек прищуривается, всего с минуту назад оказавшись здесь, на старом ржавом железнодорожном мосту, находящемуся в трех километрах от городка своего друга. Ледяному Духу невдомек, что привело слегка повзрослевшего Джейми сюда, но больше всего Джек не понимает с нарастающей паникой, почему мальчишка с настолько беззаботной счастливой улыбкой стоит так близко к железным перилам, за которыми глубокое красное ущелье, на дне которого когда-то была река.  — Джейми! А ну-ка живо сюда! — Фрост не на шутку растерян и напуган, ведь вид у ребенка совсем не тот, что неделю назад. И ветер, ветер здесь даже без его просьб и приказов жуткий, свистящий — завывающей печалью и скорбью. Чудом было случайно здесь пролететь, выискивая этого сорванца, который не пришел из школы домой. — Он был прав, Джек! Он был прав… — перекрикивая вой ветра, радостно оповещает паренек. Эта радость…столь не свойственная, яркая, никак не вяжется с антуражем устрашающего заброшенного моста и осенней рыжести пропасти внизу. — Да кто же? — взрывается непониманием Ледяной Дух, оглядывая запустевшие просторы, но никого не подмечая и даже не представляя о ком Джейми ведет речь, — Что здесь происходит, объясни?! И почему… Почему ты так далеко от своего дома? Кто тебя сюда перенес? — Не перенес… — мальчишка наконец оборачивается, и расстегнутая зеленая клетчатая рубашка распахивается из-за порывов ветра, — Один пожилой фермер подвез… Знаешь, я попросил на старый железнодорожный мост и этот добрый человек подвез. Правда… — Что, Джейми? Шатен хмурится, словно не понимает что-то, что в его детской голове не сходится, но он всё же вновь поднимает голову и, улыбнувшись неловко Джеку, продолжает: — Правда, я не понял, почему он хотел, чтобы я поехал с ним?.. Знаешь, он держал меня за руку, не выпуская из автомобиля… — мальчик заламывает невинно брови и поднимает правую руку, показывая своему Ледяному другу. Рукав кофты задирается, являя синюшный след от чужих больших пальцев на тонком детском запястье, — Добрый фермер хотел, чтобы я поехал к нему домой, он бы угостил меня конфетами и познакомил со своим зверинцем. Он так и сказал! Джейми открыто улыбается, а Фроста передергивает противная липкая дрожь. Он прекрасно понимает, какие такие конфеты и какой «зверинец», и чего на самом деле удалось избежать мальчику. Только почему? Почему, почему Джейми, вроде бы уже взрослый осознанный подросток, сам это не понимает? Почему стоит в этом пустынном месте, один, с такой улыбкой и надеждой в глазах, и рассказывает это словно про Диснейленд? У Джека, несмотря на то, что он сам Дух Холода, бегут ледяные мурашки по спине, и он делает шаг к мальчику, медленно опуская зажатый в правой руке посох. — Правда я отказался… — наконец, как думается Фросту, здраво продолжает Джейми, однако последующие слова лишь больше вводят в своеобразные ступор: — Потому что у меня есть более важное дело… Паренек вновь погружается в какие-то свои замудренные идеи, слишком сейчас пугающие, и резво отступает на шаг назад, оборачивая взгляд за хлипкие ржавые перила моста. — Я ведь должен проверить кое-что, как и было во сне… — В каком таком сне? — не выдерживает Хранитель Радости, — Почему ты так далеко? Ты разве не знаешь, что нельзя садиться в машины незнакомцев? Джейми, что происходит с тобой? — Джек искренне не понимает, не на шутку разволновавшись за неадекватное поведение друга и уже готовый бить тревогу. Однако такое поведение и реакции — несвойственная открытость, добродушие и радость его человеческого друга — пугают и настораживают сильнее, и лишь из-за этого Джек старается вести себя пока ещё более сдержанно и осмотрительно, только поэтому не срывается и не подходит ближе. Нутром Джек Фрост чувствует, на что похоже поведение Джейми, потому сейчас резкость — его проигрыш. Нужно подбираться медленно, осторожно, без резких выпадов. Дыхание у Морозного Духа учащается, становясь почти как у человека, и сердце, как в прошлой жизни на озере, бьется быстро-быстро. — Знаешь, Джек, мне вчера снился сон… Такой странный… — на лице мальчика проскальзывает непонимание вместе с любопытством и почти блаженством, что пугает Джека до побеления, до вакуума в легких, и даже больше нежели та армия ненавистного Темного врага три года назад, однако следующим Джейми добивает: — Мне так много снится всего хорошего. Я так был спокоен… Но недавно… Мне снился чудесный сон. В нем я летал! На черных крыльях. Срывался в пропасть, в красивую — сказочную. Но после летел вверх, и вновь вниз в эту красивую мерцающую… — Что? Это… это были Кошмары? — перебивает Хранитель Радости, обеспокоенно оглядывая мальчика с ног до головы, словно ища теневые жгуты или хотя бы намеки на черный песок, — Джейми, это вновь Бугимен постарался? Он вновь вернулся, так? Если так, то клянусь, на этот раз я покончу с ним раз и навсегда! — Фрост не замечает своего повышенного голоса и того как его трясет от счастливого взгляда зеленых глаз друга. — Кто? Ты про кого, Джек? — мальчик радостно фыркает, полностью поворачиваюсь к ущелью и облокачиваясь на хлипкие перила двумя руками, — Я тут подумал… — Ты его боишься? Это Кошмары? — не унимается паникующий Дух Холода, слишком медленно подбираясь к мальчишке. — Какие? Их же не существует! И я не боюсь, — Джейми задорно улыбается, и с горящим весельем и любопытством взглядом оборачивается к Фросту, — Я не знаю что такое страх. И я хочу воплотить свой сон в реальность, свой прекрасный сон, Джек! С этими словами Джейми резво перемахивает через перила, спрыгивая на карнизный бортик, узкий, пятнадцатисантиметровый. А ветер рвет полностью расстегнувшуюся зеленую клетчатую рубашку, распахивая полы. — Джейми! — хриплый вскрик Джека, рванувшего к парню, не помогает. — Не бойся, Джек, я же умею летать… — мальчик умиротворенно улыбается, ушедший в свои грезы, и ему сейчас настолько интересно — появятся ли черные хищные крылья, которые он видел вчера ночью. Правда те крылья хотели его сожрать, но в нем уже столько уверенности в добро которое повсюду и безопасность, что это для него показалось мелочью, незначительной и забавной деталью. Пыльный ветер ерошит каштановые отросшие волосы, а Джек вопреки своей магии теперь не может сдвинуться с места, наблюдая за смертоносной картиной; его сковывает страх потерять друга, сковывает собственная нерешительность и беспомощность своих выводов. Но вот же — протяни руку, взлети и схвати Джейми за плечо и все будет хорошо! Но он не может — паника парализует, сковывает тело Духа, и он только лишь судорожно выкрикивает знакомое имя мальчика: — Джейми! Не смей! Не надо!.. — Я проверю. Всего один разочек, Джек… — парнишка, уцепившись за перила одной рукой, поворачивает голову к Фросту и улыбается, настолько обнадеживающе, спокойно, словно вновь забыл дома шапку, и обещает надеть в следующий раз, — Не переживай, больше я не буду такого делать. А потом мы пойдем и поиграем на заднем дворе. Ведь ты мне… Ветер разрывает последние слова, унося с собой, и Джек слышит лишь его свист, и видит, как в замедленной съемке, как худые пальцы мальчика разжимаются, и его тело наклоняется вперед. В эту секунду оцепенение спадает, но он чувствует, как выпрыгивает его мертвое сердце из груди. Шаг в бездну, собственный крик заложивший уши, он срывается с места, но Джейми уже нет на мосту. В то мгновение, когда Джек на его месте, зависает в воздухе, порываясь вниз, поймать — спасти, далеко внизу, на остро-каменистом дне высохшей реки виднеется пятно зеленой клетчатой рубашки, пропитывающейся красным. — Джейми? — шелест, осипший собственный голос который Джек слышит в абсолютной тишине — ветер угомонился, на старом плато с давно заброшенным железнодорожным мостом пустынно, пусто, тихо. Мертво. Джейми? Джейми? Джейми!!! Он не понимает — крик души это или его сорванный вопль на все ущелье разносящийся болью. Беловолосого Духа Зимы трясет от понимания и страха, боли и в тоже время он не верит, смотря размывающимся взглядом далеко вниз. Что это? Что произошло? Как ты посмел его отпустить? Не спасти? Где другие Хранители? Почему? Сон? Сон Джейми? Крылья? Черные крылья… Кошмары? Кромешник. — Кромешник… — Джек слышит лишь приглушенное яростное шипение гарпии, и не может в нем опознать собственный голос. Затмевая дикую боль, расползающуюся пепельным пятном в душе, приходит ледяная, сметающая всё на своем пути, ярость, такая ярость, которую трехсотлетний мальчик не чувствовал никогда. Ярость, напополам с его не до конца осознанной болью и горечью. — Клянусь, я вырву тебе сердце, черная тварь! Ледяной Дух не просит ветер, не устраивает и ледяную бурю, хотя половина моста за его спиной натужно скрипит от холода, который ломает металл, как картонную бумагу, он просто исчезает, словно щелкнул шариком-порталом. Исчезает за мгновение, чтобы в следующую секунду оказаться в темных и сырых подземельях. Прямо там, где когда-то бывал. И сейчас ему совершенно плевать насколько вышла из-под контроль его сила, чтобы творить такие выкрутасы с телепортацией. Ему плевать на все, кроме… — Кромешник! — Джек рявкает во всю глотку, наплевав на пугающие тени и остатки цепей и клеток, свисающих сверху. Он ударяет посохом о каменные плиты пола и лед молниеносно схватывает всё вокруг острыми смертоносными шипами, а острые снежинки, словно кружевные лезвия, режущие кожу витают медленно вокруг него, даже не оседая на пол. — О… И ты пришел наконец, маленький Ледяной Дух, — знакомый насмешливый голос звучит отовсюду, что ещё сильнее взбешивает парня, — Что, равносильно твоим дружкам, решил навестить и вновь напомнить мне о моей беспомощности и ничтожности? — Покажись немедленно, сволочь! — Джек не стесняется ни выражений, ни того, что одним ледяным залпом вымораживает большинство теней, что копошились в самых темных участках этого противного подземелья. Ему сейчас не до шуток и не до споров. Джеку сейчас ни до чего понимающего и примирительного. В его душе клокочет ненависть и отчаяние с такой силой, что, кажись, он сможет заморозить все океаны и моря этого мира, уничтожить всю темноту и даже саму ночь. Он ненавидит ночь. Он ненавидит этого Духа, он ненавидит себя за беспомощность и веру, заливая свое сердце промерзлой кровью. — Смеешь являться сюда, оскорблять и вымораживать моих последних теней, мальчишка? — злое и как всегда шипящее раздается за спиной беловолосого Духа, и он резко оборачивается, встречаясь с не менее яростным взглядом желтых глаз Бугимена. Только это его не пугает, наоборот — движение посохом, теперь целенаправленное, и Духа Страха отшвыривает к дальней наклонной стене пещеры, приковывая острым льдом.  — Убью! — рявкает, не контролируя себя, Фрост, — Ты… Ты — тварь, что должна была сгинуть ещё тогда! Я тебя ненавижу и ты сдохнешь прямо здесь и сейчас! Слова разъяренного мальчишки столь опасные, столь угрожающие и правдивые, что на секунды сам Кромешник теряется от такой первобытной ярости и силы; он никак не ожидает увидеть такого Джека Фроста. Он никогда не видел этого глупого мальчишку таким неуравновешенным, смертоносно опасным. Единственное, что помогает избежать неминуемой смерти от следом летящих ледяных пик — тысячелетний опыт и самообладание. Король Кошмаров берет себя в руки и отдает четкие приказы последним теням и Кошмарам. Он скрывается на несколько мгновений в дымке, перемещаясь в пространстве, под досадливый звериный вскрик парнишки. Собственная интуиция, и поведение Фроста сейчас, заставляют с ним считаться, как с равным по силе и древности. Сейчас этот юный Дух действительно может и главное хочет его убить. — Неужели тебя настолько науськали Хранители, что ты решил поддаться старой мести и извести всё зло на планете, а, Джек? — Питч перемещается сквозь тьму, почти мурлычет эти слова, издевательски, надменно тягуче, ещё больше взбешивая Джека, который принципиально решил уничтожить все подземелья и их обитателей аномальным холодом. И мальчишка ведется, пускает волны ледяной убивающей всё живое магии по кругу от себя, шипами режущего инея прокатываясь по всем помещениям и задевая Кромешника, разрезая в нескольких местах его длинное теневое одеяние и уничтожая нескольких теней и Кошмариков навсегда. — Силён… — приглушенно шипит Король Кошмаров и снова мастерски ускользает в глубокое подпространство тьмы. — Покажись! — рычит юный разъяренный Хранитель, — Живо покажись, трус! Или клянусь, Кромешник, я… Джек давится следующим словом, когда перед ним в полуметре возникает Король Кошмаров, опасно зыркая на него злым взглядом и отшвыривая к дальней стене. — Не так быстро, мальчик, — Бугимен хмыкает, тенями моментально вырывая из рук Ледяного Духа его, на данный момент, действительно опасное оружие, и для своей же безопасности призывает из тьмы свою косу, приближаясь медленно к Фросту, которого уже сковывают послушные жгуты темноты, приковывая к литому камню. — Давай! — рявкает Джек, ненавистно смотря на приближающегося Темного Духа, в руках которого всё та же чернильная коса. Джек сейчас не боится, лишь ненавидит, лишь готов самолично — одними руками разодрать этого Духа. Парнишку трясет в безумии боли и поглощающей ненависти, он задыхается подобно человеку и не понимает, что так сильно печет его сердце, так яро больно, так жестоко — невыносимо для Ледяного Духа. Невыносимо сжигающая все пустота и горечь. Все эмоции, обернувшись против него чертями, клокочут внутри, разрывая по кусочку и на живую, но Джек лишь с вызовом смотрит в желтые глаза своего врага, сжимая руки в кулаки и вымораживая жгуты сковавшие его. — Давай! — вскрикивает Фрост повторно, когда лезвие теневой косы за миг оказывается у него возле горла; он не боится умереть даже как Дух. Он хочет умереть сейчас. Избавление ведь… Это проще, нежели чувствовать всё, что взрывается внутри, — Давай, тварь! Убей меня, как убил Джейми! Давай, паскуда! Ты победил! Победил! Ты вырвал у меня душу и жизнь! Давай, не медли! — Повтори? — Кромешник почти осекается, замирает. Он, решивший просто таким способом припугнуть мальчишку, вернуть его в адекватное состояние, не ожидал такого. Совсем не этого — ни этих слов, ни криков признания, настолько отчаянно искренних, истерических, ни, уж тем более, слез мальчишки, катящихся ручьем из голубых глаз. — Твой человеческий мальчишка? — Питч прищуривается и опускает косу, не понимая теперь полностью, что происходит. — Как будто ты не знаешь! Не притворяйся! Это ты! Ты его убил! Из-за тебя он… Он… — Джек задыхается, не в силах продолжить, вспоминая взгляд мальчика, зеленую клетчатую рубашку, след чужих пальцев на запястье… Ледяной Дух задыхается от осознания того, что произошло и чувствует, как сам теряет связь с реальностью от боли и неимоверной опустошенности внутри, от горечи потери любимого близкого существа. Это чувство пустоты и жалости, беспомощности горячкой захватывает его — поглощает подобно вечности в холодном вакууме. Он ведь заслужил это своей беспомощностью, одним мигом после которого рухнуло все, и словно он сам, в то ущелье… Джейми? Упасть в бездну страдания и печали, страшную и глубокую, не дает всё тот же ненавистный, горящий огненным янтарем, взгляд. И пальцы — горячие, с острыми когтями — пальцы, впивающиеся ему в голову, зарывающиеся в волосы… И мальчишка полностью теряет связь с тем, где он, вновь видя перед собой ржавый железнодорожный мост, счастливую улыбку ничего не понимающего Джейми, и надрывно в забвение пожирающей боли кричит, кричит так, что срывает голос и рвет связки. Это его самый страшный кошмар наяву, из которого невозможно выбраться или даже забыть на мгновение. А Король видит то, чего не совершал, но так упорно кричал глупый Снежный Дух. Видит всё, вплоть со своего личного изгнания три года назад. Видит заурядную детскую жизнь человеческого ребенка, видит его радости и проблемы, видит игрища с Джеком, морщится от сладких сказочных снов Песочника и по истечению одинаковых двух лет понимает, что не так с этим мальчиком. Сны. Сны приелись, слащавость добра приелась так, что человеческий ребенок начал забывать об опасности, но тупой Хранитель Снов ничего не замечал, вливая в детское хрупкое сознание всё больше света и добра — уверенности, что ребенка ничего не тронет, истлевая последний страх, последние крохи здравой опасности перед неизвестностью. Перейти дорогу, не посмотрев по сторонам? Почему же нет? Пойти ночью по темным закоулкам? Что плохо в темноте? Темнота ведь не навредит!.. Рык Кромешника, когда он видит, через воспоминания Джека и их связь с мальчишкой, жизнь последнего, потому что грань, где добро и зло стерлась, ровно, как и под конец третьего года начала истлевать сама вера в добро, потому и диким Кошмарам наконец удалось проникнуть в сон мальчишки. Но, как бы они не пугали, Джейми уже отвык от этого нужного страха, осталось просто любопытство и слепая вера, что с ним всегда всё будет хорошо. Украсть из магазина ненужный брелок по совету старшеклассников? Да что здесь такого? Не наругают — детей любят! Попробовать дурь в затяг? А что в этом плохого? Почему так запрещено? Это ведь вызывает улыбку и хорошее настроение! А когда настроение хорошее, значит ты добрый — тебя все любят! Сесть к педофилу в машину? Ну, это же дядя фермер с дружелюбной улыбкой! Масляный, жадный взгляд и вовсе можно пропустить. Ну ничего, что сделал больно руке, чуть не сломав, он ведь не хотел!.. Джейми полностью забыл, что такое инстинкт самосохранения, страх, опасения, грань которую нельзя переступать. И вот. Ему лишь стало любопытно, каково это — летать, как во сне… Часы? Дни? Годы? Сколько Джек это видит? Видит и чувствует не свою жизнь? Сколько это продолжается в его сознании? Ледяной молоденький Дух теряет счет времени и понимания реальности: он тонет в чужом безволии и наивности, вере добра, в ощущении обволакивающего мягкого мира и… ничего не может сделать. Видит, словно это он сам, и не может вернуться в осознанность, видит и начинает понимать всю трагичность и мерзость Света, и от этого ужасается ещё больше, настолько, что чувствует, как будто сам умирает, истлевает, как будто вновь у него останавливается сердце. Предательство от добра? Насаждение того, что Свет всегда защитит? Как он был слеп и глуп все эти года. Боль лезвиями разрывает его морозную душу, а видение моста и та самая вера что он — то есть Джейми — полетит, по правде полетит, душат калеными жгутами, впиваясь в глотку и в легкие, и Джек, не выдержав, кричит снова, сипит, вырывается, но не может остановить видение до последнего. Джек, бессильно взвыв, понимает с ужасающим ощущением, что Джейми верил в полет, не испугавшись даже тогда, когда почувствовал нестерпимую боль от острых камней, которые от удара разрывали его внутренние органы. Темнота поглощает, наконец и спасительно, и Дух Холода задыхается, ощущая всё ещё себя безвольной куклой-человеком в иллюзии защищенности, не то растерзанной марионеткой света и добра. Но на счастье, в последнем островке себя осознанного, Джек медленно теперь ощущает пол, все тот же литой и каменный — плиты ледяного, покрытого острыми морозными узорами, пола в сырых подземельях. В горле песок и глотку дерет словно крапивой. Джек обессилено опирается дрожащими руками об черно-белый камень, низко держа голову опущенной, и жмурится, не в силах сделать хоть одно движение, не говоря уже о том, чтобы пошевелиться или что-то сказать. Убивающая усталость и горечь накатывает новой беспощадной волной, и его шатает в сторону, а тишина просто дьявольская, уничтожает своим мертвым укором. И он этому поспособствовал… Джек медленно, словно в дреме, приходит в себя, обнаруживая, что сидит посередине того плаца на котором сражался с Кромешником. Если это можно назвать сражением. Его посох где-то недалеко, но сейчас юному Духу Холода плевать, настолько всё равно, что даже, если бы сейчас его оружие второй раз сломали и выкинули в пропасть, он бы мало придал этому значение. Всё! Всё за что он боролся, всё что было смыслом! Тот, кто стал смыслом, чтобы радоваться, дарить ту самую радость… Какая же мерзость и тупость. Джек морщится и, наконец, медленно поднимает голову, боковым зрением замечая темную фигуру возле одной из стен подземелья. Кромешник, как ни странно для своего статуса и меры поведения, мрачнее тучи и всё такой же злой, сидит возле стены на полу, вытянув одну ногу, на другую же, поджав к груди, опирается сложенными руками, и явно сейчас не заинтересован в Джеке; взгляд Короля устремлен сквозь беловолосого мальчишку куда-то вдаль, вне пространства. — Долго? Сколько времени прошло? — сипло едва выговаривает Джек, желая вообще заткнуться и просто провалиться ещё глубже, — Сколько… месяцев… лет? — Лет? — едва ли насмешливо переспрашивает Дух Страха, впервые за все эти часы, переводя взгляд на паренька, — Сутки, Джек. Ты не в себе сутки. — Орал? — кривя губы, продолжает Ледяной Дух, даже не обращая внимания на ядовитую усмешку Короля Кошмаров. — А по собственным ощущение сорванных связок разве не ясно? Питчу вовсе не до пререканий и даже не до оскорблений. Он-то думал, что вновь защитнички веры и чуда решили его потерроризировать, настроить единственного нормального против него окончательно, а тут… Это злит его, злит и выбешивает, ровно и то, что пришлось пройти самому Фросту за это короткое время. Питч незаметно скашивает взгляд, мельком скользя по мальчишке. Хреново сейчас ему… — Ясно… — почему-то отвечает Джек, хотя сам не понимает, почему продолжает этот разговор, — Всё теперь ясно… Горло вновь сдавливает горьким комом, и Ледяной мальчишка резко зажмуривается, пытаясь сдержать всхлип или новый крик, хотя его тело подсказывает, что на что-то громкое сейчас попросту не осталось сил. — Убьешь меня? — почему-то без страха, словно нечто должное, спрашивает Фрост через ещё полчаса проведенных в давящей густой тишине. — Зачем? — хмыкает мужчина, всё-таки приняв для себя кое-какие решения. Кромешник наконец поднимается с пола, принимая свой прежний статный и надменно-холодный вид, не показывая и доли эмоций нестабильному юному Духу Мороза, — Ты решил последовать примеру своего почившего друга? Или тебе свет настолько выжрал мозг и эмоции, что бесстрашно решил кинуться на амбразуру бессмысленного смертия? — Я… — Джек осекается, поднимает затравленный взгляд на стоящего над ним Бугимена и теряет все слова, смотря в эти желтые глаза. Он действительно ничего не понимает больше, и слова Кромешника режут сердце, режут те крохи надежды, что он ни при чем, режут все в кровавые лохмотья, и Джек позорно срывается на всхлип, понимая, какая же он мразь. Не сберег. Не защитил… Не дал понять две стороны, ведь… уперто решил для себя, что Свет ему важнее, что его наконец увидят. И не увидел сам, даже не понял, когда с Джейми начало это происходить, считал, что всё добро, а значит всё просто замечательно. Молоденький Дух Зимы сидит посреди темного запустелого подземелья, чувствует, как его вновь начинает трясти и, наконец, осознает и пускает в себя всю боль от потери и ужаса который произошел. — Джейми?.. Джейми… прости! Я ведь… Я не хотел! Джейми!.. — горячий забывчивый шепот, не обращая внимания, как по лицу катятся обжигающе теплые слезы, а над ним стоит злейшее Темное существо во всем этом мире. Джек Фрост, поверженный своим же выбором беспощадного Света, на коленях, в подземелье Короля Кошмаров заливается слезами и кричит, оплакивая своего друга, просит прощения, но ни на грамм не чувствует, что становится легче. Лишь режущая боль, пустота и ненависть к себе и всему остальному выжигает то сохраняемое теплое, что было в душе. *** — Прекращай… — звучит голос где-то рядом, строгий, жесткий, и настолько же знакомый, словно Джек слышал его каждую секунду, каждую жестокую минуту своего существования. — Ты сидишь так уже два дня. Давай, Дух Холода, выберись наружу, тебе нужна приближающаяся зима и солнце, — Питч терпит всё это только потому, что мальчишка всё ещё ему не безразличен, и потому, что за всё это время в подземельях он бывал всего несколько часов, оставляя Джека под присмотром Кошмаров, а сам наконец таки выбирался наружу, оценивая масштабы от добра Хранителей. Но так продолжаться дальше не может. Саморазрушение — подобно моментальному завяданию — не к лицу этому жизнерадостному, черт его дери, Ледяному мальчишке. Король подавляет раздраженный вздох и присаживается возле беловолосого Духа, жестко поднимает его голову за подбородок и всматривается в потухшие голубые глаза, красные от слез. Ей богу — человеческий подросток, а не трехсотлетний Дух льда и холода! — Убей меня… — безэмоционально шепчет Джек на грани различимости, всматриваясь в золотой взгляд Короля Кошмаров и надеясь, что хотя бы в этот раз это сработает. Питч же так этого хотел… Но вместо ядовитой усмешки, вместо злого шипения и насмешек, Джеку с силой залепляют пощечину, от которой он вскрикивает и отшатываясь назад, наконец более осознанно смотря перед собой и понемногу приходя в себя. — Очнулся, глупый мальчишка? — Питч вновь рядом, вновь жестко сцепляет худые пальцы на подбородке Фроста, презренно осматривая парня, — Или ещё раз дать тебе по прекрасному личику? Может применить больше насилия, чтобы мозги встали на место? Я это могу, Оверланд! Но знаешь, у меня сейчас нет ни настроения, ни времени с тобой нянчится. Так что выбирай, глупое создание: либо ты берешь себя под контроль и вместе со мной исправляешь то, что происходит с детьми, либо я тебя запираю с Кошмарами на очень продолжительный срок! А они — ой, какие голодные, опять-таки благодаря тебе! — Питч?.. — жалобно всхлипывает Джек, всматриваясь в горящее золото чужих глаз. — Да неужели? И имя вспомнил? Какой прогресс! — Кромешник теперь действительно цинично язвит, едва жестко усмехаясь. И да, у него есть все причины, чтобы злиться на это снежное недоразумение. И наверное, в другой бы ситуации он бы объяснил все Джеку по-другому, но сейчас… Сейчас действительно нет ни времени, ни настроения. — Но зачем? Я… я же… — мальчишка запинается, кусает губы, но продолжает неуверенно, — Если бы тогда Хранители не приняли меня, если бы я не гнался за тем, чтобы в меня поверили, ты бы одержал победу или хотя бы… ничью. И сейчас такого не было, — Джек морщится и отводит взгляд, чувствуя себя всё ещё той мразью, и в мутной голове вновь болью всплывает зелено клетчатая рубашка пропитанная кровью. — Не ты первый, не ты последний, Джек Фрост, кто был втянут в эту войну, — в шипящем голосе скользит та самая тысячелетняя мудрость и понимание, отчего Джек не свойственно дергается, но взгляда не отводит, — И если отказался ты, они бы нашли способы тебя убедить или найти другого. У Луноликого всегда есть запасной глупый мальчишка или план. Питч злобно ухмыляется и встает, покровительственно возвышаясь над беловолосым мальчишкой, который все также не отводит от него наивного, равно щенячьего, взгляда. — Тем более я не так глуп, чтобы всю вину спихивать на неопытного наивного Духа, который три сотни лет тому назад из пеленок вылез. Ты не знаешь меня и недооцениваешь, Фрост. — Но… Что же теперь? — Джек запихивает свои внутренние возгласы куда подальше, действительно понимая, что выяснять их отношения это последнее что нужно, и задает тот вопрос, который действительно важен. Для него, для, наверное, самого Кромешника… Для детей и Хранителей в будущем. — Собираюсь исправить то, что творит твой любезный золотой друг каждую ночь, — Питч улыбается Джеку настолько хищной и в то же время многообещающей улыбкой, что опасный колкий холодок впивается иглами в спину Фроста. Но на ужас и подлое ликование одновременно, юный Дух ничего против не говорит, даже не имеет. Лишь кривится от упоминания золота и отводит, наконец, взгляд. — Делай, что хочешь… Только детей не… не… — Джек не может это сказать, даже вымолвить не может и до белых костяшек сжимает руки в кулаки, а вокруг него расползается круг острого инея, раскрывая тем самым все его внутренние переживания и боль. — Не убивать? — хмыкает Король Кошмаров, — Кто я по-твоему? Маньяк? Садист? Тварь из глубин, что похерила последние остатки здравого смысла и эмоциональных связей? Или считаешь меня таким же фанатиком, как твои дражайшие Хранители? — Кромешник конечно же не может не вставить издевку, несмотря на всю печальную ситуацию, для Фроста будет полезнее, как минимум та же злость, к которой мужчина постепенно его толкает, — Пойми, Джек Фрост, я — лишь Дух Страха. Тот, кто держит твоих любимых деток в праведном страхе, тот, кто естественно питается их страхами, насылает Кошмары, но я не убийца, по крайней мере, я никогда не убивал людей, тем более детей и существ, которые не могут за себя постоять. — Прости… — прикрывая глаза, впервые Джек говорит с полным осознанием того, кому и для чего это извинение. Он знает, каких наломал дров и это минимальное, что может сейчас сделать. Это кажется ему маленькой крупицей, того что нужно исправлять. — Не мне. Себе это скажи и прости. Серьезный и вовсе без злобы или насмешек голос Кромешника раздается над головой парня, но когда Джек резко распахивает глаза, осознавая суть сказанного, и вновь поднимает голову, чтобы посмотреть Королю в глаза, того уже нет в подземельях. Только тени ласково стелятся возле босых ног парня, окутывая на дикость живым теплом. *** Он медленно исправляет за добрым, очень, твою мать, добрым, Песочником сны. Превращает золотой песок в чернильный — крупицу за крупицей. Крадет и себе немного, восстанавливает силы, изменяет слащавые сны изощренными Кошмарами, потому что простые уже на добрых бесстрашных детей не действуют, вскармливает новую армию Кошмаров и медленно сплетает новую опасную игру, действительно теперь серьезную для Хранителей. Джек же, только на следующие сутки, и то под вечер, выбирается наверх. Он сидит возле одной старой ели, без посоха, молча и почти не шевелясь, смотря вдаль — на кусок леса и ещё даже не до конца застывшее озеро; пусть и конец осени, но теплый, даже морозов особых не было, а он… Он и не хочет морозов. Питч появляется бесшумно, мрачной тенью нависая над мальчишкой, злится на него, хочет ещё одну или даже две пощечины залепить, так, чтобы парнишка вновь взбрыкнул, начал махать своим дурацким посохом и даже обвинять во всех грехах мира. Такой увядающий Джек — унылое зрелище. Сломанный своим же лелеемым светом, Джек. — Долго будешь сидеть? — раздраженно кидает Кромешник, но пока что попыток физически разозлить парня не делает. — Не знаю. Если я тебе мешаю, могу улететь… — Как же! Разбежался, мелочь, — фыркает Питч, явно своим тоном давая понять, что это слишком тупая идея для Фроста. — Тогда, можно я останусь на твоей территории ещё какое-то время? — Джек не поднимает головы, по-прежнему же смотрит вдаль, но в душе под эти слова что-то едва шевелится, будто затаенная надежда поднимает свою голову. — Ты можешь оставаться здесь и в подземельях сколько угодно, Джек Фрост, — намного спокойнее заявляет Кромешник, удовлетворенный тем, что выбрал юный Дух, и вновь исчезает черной дымкой, чтобы продолжить свой план, чтобы подготовить всё и ждать нужного ему момента. Джека же с этого времени защищают Кошмары. А время утекает, ровно, как и воспоминания Хранителей о том, что был такой мальчик — Джейми, ровно, что и где-то есть ещё Джек Фрост. Они даже не чешутся, не ищут, отмахиваясь — мол, он вновь играет или до основательной зимы заснул где-то в горах, под шапками вечных снегов. А Король Кошмаров в тенях, подслушивает, скалится хищно, желая разорвать их всех в ту же секунду, но дослушав не значащий разговор, лишь ждет нужного времени, вновь пускает по миру новых теней и Кошмаров, и под утро возвращается к себе, проверяя состояние мальчишки. *** Джек не сразу оживает. Джек на медленной реабилитации, и Питч его не торопит. Не трогает, не вмешивается, когда не надо. Но он рядом. Всегда старается быть рядом, когда Снежному недоразумению это необходимо. Через полгода Джек уже свободно гуляет по подземельям и едва улыбается Кошмарикам–коням, которые порой устраивают глупые гонки за мелким зверьем в лесу на поверхности. Джек не знает, что Питч за ним наблюдает всё это время, но Джек единственному, кому позволяет теперь себя видеть и говорить — он — Король Кошмаров. Проходит ещё полгода, прежде чем Питч набирает свою былую мощь и даже намного больше. А Джек так же любит просторные виды леса и глади нетронутого человеком озера. Парень сидит, так же как и тысячу раз до этого, возле берега, поджав ноги к груди, и смотрит вдаль, не понимая, почему ему порой становится так неуютно от родной ледяной стихии. Ему становится холодно, мерзло, гадко… одиноко. Вот и сейчас так же. Ведь вновь конец осени, и скоро зима… Ему холодно и неуютно, до тех пор, пока теневой теплый плащ не накидывается на плечи, и Фрост впервые чувствует столь родное, давно забытое, тепло и спокойствие, растекающееся нежной волной по его давно мертвому телу. Он в ту же секунду оборачивается, но темная фигура на грозном коне-Кошмаре уже исчезает в тенях, а сумерки сгущаются над лесом. Джек же впервые за прошедший год улыбается не проделкам теневых существ. Морда ещё одного Кошмара тычется в плечо парня, и он по привычке чешет черного коня, смотря в то место, где секунды назад был Питч. Почему-то ему хочется, чтобы сегодня Дух Страха вернулся пораньше и вновь провел с ним время. Подольше. Побольше. Почаще. Тепло вновь разливается под замершим сердцем, и пустота внутри, наконец, начинает отступать, уступая место чему-то более мощному, неумолимому и одновременно настолько щемяще хрупкому. Но этого Фрост вовсе не боится, лишь с пробуждающейся индифферентной жаждой ждет следующего вечера, когда вновь почувствует это тепло или услышит шелестящий глубокий голос Короля Кошмаров. *** Джек мается ещё с три недели, а на носу уже Рождество, но ему плевать, не это его тревожит — не это и не то, что Король Кошмаров полностью восстановил свою былую мощь. Нет, не ту, которая была четыре года назад, а ту — в темные века. Да он смог, и для Джека все ещё загадка, как такое возможно. Из-за чего и… ради чего? Однако Джек не находит себе места, и после нового неожиданного теплого скопления теней вокруг себя, которое конечно же наслал Кромешник, не может больше оставаться здесь. Колышущеяся внутри недосказанность и неправильность больно колет острым крыльями, и подгоняет, не дает возможности больше молчать, закрывать глаза на всё, что происходит с ним. С ними. Между ними. Целый проклятый год, и эти новые эмоции, которые его вгоняют в ломку, когда... Питча нет рядом. Морозный Дух довольно быстро находит свой посох, который полностью запылился за это время, лежа в тени подземелий, и моментально перемещается туда же, где чувствует самый чернильный шлейф Кошмаров и теней. Это происходит так же, как и год назад. Он не знает, как с помощью Тьмы и поднявшегося вокруг него бурана он смог так переместиться, но объединенная магия двух стихий — последнее, что его сейчас волнует. Не тогда, когда внутри всё горит от жадного желания увидеть и высказать всё, что вертелось на языке последние три месяца одному конкретному Королю Кошмаров. Он наверное сошел с ума. Но это помешательство для него слишком нужное. Только с ним Джек ощущает себя более прежним и живым. Парнишка находит Кромешника на спальной улице у последнего ярко украшенного гирляндами дома, в самой гуще теней небольшого парка, где погасли фонари и совсем сумрачно и страшно. Но Джеку плевать на антураж и даже на скалящихся в предвкушении Кошмаров. Он только стремительно подходит к виновнику своего состояния и наглядно скидывает со своих плеч плащ из теней и, молча откидывая посох в снег, протягивает теневую теплую ткань мужчине. — Забери. Мне это не нужно, — голос Фроста дрожит, но не от того, что он вновь за столько времени слышит вдалеке детские голоса, а от того, каким взглядом его прожигает Король Кошмаров, моментально, конечно же, всё понявший. — А что нужно? — сосредоточенно спрашивает в ответ Кромешник, одним движением пальцев рассеивая плащ в руках Джека и не спуская с мальчишки властного взгляда. Джек же смотрит в горящие янтарем глаза всего с полминуты, чувствует, как крылья сильнее режут всё внутри, как опаляет жаром, как его метания доходят до своего пика, и, сглотнув комок, вставший в горле, сипло просит в приказном порядке лишь одно: — Обними меня. Сейчас же. Немедленно! Юный Дух Мороза больше не слышит, как на улице вдалеке слышится детский смех, звенят колокольчики на венках, а люди переговариваются о покупках к Рождеству. Его метания и страх неизвестности прекращаются, стоит Королю Кошмаров резко притянуть его к себе и обнять, крепко, почти жестко, желанно запуская правую когтистую руку в белоснежные волосы и прижимая к себе вплотную. Джек умиротворенно прикрывает глаза и успокаивается впервые за весь проклятый год. Больше не видя под закрытыми веками зелено-клетчатую рубашку пропитанную кровью. *** Он улыбается теперь чаще, выходит на озеро играть или просто наблюдать за вольными вне основного табуна Кошмарами, даже подмораживает несколько елей снегом, чтобы те не замерзли при заморозках. Практически тот же Джек Фрост. Практически… Это слово режет всё понимание и знание Короля, когда он незаметно, в той же тени, наблюдает за оживившимся мальчишкой. Его мальчишкой. Грозный Кошмар с горящим красным взглядом подходит совсем близко, фыркает грозно, и Кромешник знает, что всё готово: последние нити сплетены, а значит, сегодня жертвы запутаются в его смертоносной паутине. Мстительная усмешка проскальзывает тенью на тонких губах, и Питч медленно, специально показательно выходит из теней, давая понять Джеку, что он здесь. — Тебя долго не было… Почти двое суток, — Джек не оборачивается, сидит на краю вымерзшего озера и медленно почесывает Кошмара-пса с тремя парами оранжевых глаз, с которым он до этого играл в догонялки. — Возникли некоторые трудности. Устранял, — не желая рассказывать правду чувствительному юному Духу, врет Король Кошмаров, — Ты должен мне кое-что пообещать, Джек Фрост. — Да? — парнишка оборачивается, задирая голову вверх, но так же не встает со своего места, однако очень внимательно смотрит на мужчину, — Что же? — Ты не сунешься ни в один город, пока я буду отсутствовать. Это может занять некоторое время, ночь… ещё одну… — Питч усмехается, предвидя свои планы, и в то же время не может отказать себе в удовольствии и ерошит белоснежные мягкие волосы Снежного Духа, — Ты будешь всё время здесь, под защитой Кошмаров, а если почувствуешь угрозу, то скроешься в подземельях, там много теней и первородной Тьмы. — Что ты задумал? Кромешник лишь прищуривается, сдерживает тихий утробный рык, и насколько может нейтрально отвечает: — Не нужно тебе сейчас знать. Просто пообещай, что выполнишь мой наказ и никуда не уйдешь. Джек, прежде чем согласиться и кивнуть, пытливо смотрит на этого Темного Духа и пытается в холодном взгляде разглядеть хоть одну подсказку, но Кромешник не был бы собой, если б не умел мастерски скрывать свои эмоции и планы. Ледяному же Духу остается устало выдохнуть и кивнуть. Хотя по правде отпускать куда-либо с такими запросами Кромешника он не горит желанием. Интуиция у Фроста ещё не отбитая, а потому опасность он чувствует. Но всё же доверие и вера в силу Короля побеждают. — Обещаю, — сдается Джек, пристально вглядываясь в этот более потеплевший янтарный взгляд, — Но и ты мне кое-что должен. Равнозначное обещание. — И какое же? — усмехается беззлобно Король, без зазрения совести поглаживая мальчишку по голове, аккуратно и ласково, наслаждаясь мягкостью снежных волос. — Чтобы ты не задумал, ты вернешься, — Джек сглатывает, потому что в момент становится говорить сложнее, но он упрямый, всегда таким был, — Вернешься сюда. Невредимым. Вернешься ко мне. — Вернусь. К тебе. Обещание кроет, обезоруживает его полностью, и Джек даже не сопротивляется этому, заворожено смотря на покровительственную полуулыбку могущественного темнейшего Духа этого мира. Ровно, как и следом не сопротивляется аккуратной ласке — когда острыми чёрными когтями его поглаживают по щеке, и едва на мгновение, задерживаются на губах. *** Песочник, молчаливо на пушистом облачке из золотого песка, пролетел сквозь окно в комнату десятилетнего мальчика, который хмурился и ворочался во сне. Непорядок, как думал Песочный Человечек. И с доброй улыбкой создал в руках золотую искрящуюся бабочку, которая, захлопав крылышками, медленно слетела с его пухлых пальцев и закружила над головой ребенка, медленно создавая ему красивый спокойный сон, порхая золотыми крыльями и унося мальчугана ещё дальше в грезы, лицо которого расслабилось, а на тонких губах появилась улыбка. Тихая спокойная ночь перед Сочельником только начиналась, но Хранитель Снов уже был доволен и умиротворенно наблюдал, как сон очередного ребенка приходит в норму. — Ну да, как же иначе, теперь малолетнему живодеру мы показываем бабочек и единорожек, — циничный голос заклятого врага раздался позади Сэнди, и древний Хранитель резко развернулся, сводя брови на переносице и выискивая взглядом Черного Духа. Питч только приказывает теням отступить, показываясь Хранителю; он, вальяжно прислонившись плечом к шкафу и сложив руки на груди, мрачно наблюдает за работой Хранителя Снов, впрочем, восхищения или даже понимания работа Сэнди у него не вызывает, лишь большую злость с негодованием и брезгливостью. — Тысячелетний друг Луноликого, — выплевывает Кромешник, давая теням безжалостно сожрать золотую бабочку, — Поощряет своим Светом и омерзительно слепым добром тех, кто уже виновен и заслуживает худших кошмаров наяву. Значки в облачке над головой Песочного Человечка начинают мелькать с такой скоростью, что человеку и не уследить, но Кромешнику и не нужно даже за ними следить или смотреть, итак прекрасно видит всё, что читается в глазах Хранителя: все вопросы, все возмущения и даже оскорбления.  — О нет, любезный давний враг, отвечать на твои глупые вопросы я не стану. Сегодня ночь допросов моя, — Питч гадко ухмыляется и кидает взгляд вправо, где в углу комнаты, за комодом, притаились более сильные тени и Тьма. Тьма, которая по мысленному приказу, взметнувшись острыми пиками вверх, устремляется к Песочнику, сбивая его с места и пригвождая липкой чернильной паутиной к стене возле кровати мальчишки, которому сейчас снится совсем другой сон. По велению Короля Кошмаров сейчас мальчишка, мучивший утром кошку, а вчера отрезавший — ради любопытства — бездомному щенку хвост, видит один из ужаснейших кошмаров в своей недолгой жизни, после которого он возможно даже поседеет. — Бесполезно! — озлобленно шипит Кромешник, лишь стоит Сэнди вздернуть рукой, пытаясь создать золотые хлысты, — Твой мерзопакостный песочек теперь не сможет ровным счетом ничего. И конечно, нехороший блеск в золотых глазах разгорается подобно адскому пламени. — И даже не надейся на поддержку друзей. Они… — Король Кошмаров отворачивается, скрывая издевательскую ухмылку, — …Были так заняты подготовкой к Рождеству, что забыли о безопасности… Бедняжки. Он усмехается, поворачиваясь к ошеломленному испугом Песочнику и видя в его глазах неподдельный нарастающий ужас. Значит, за старую гвардию мы боимся, а за юного Духа нет. Как интересно! — Тебе рассказать, как сопротивлялась бедная пташка Фея? Пока я уничтожал пестрых крох и вышвыривал её без единого потока магии в другой мир, где её крылышки моментально потускнели и стали облетать? Нет? Почему же?! — театрально удивляется отрицательному мотанию головы Король Кошмаров. Питч подавляет довольное рычание от реакции Песочника и величественно садится на трон, соткавшийся из Тьмы, с острой высокой спинкой и клубящимися по полу тенями. Он наблюдает с циничной усмешкой за потугами разучившегося воевать Хранителя вырваться из липкой черни темноты. — А может тогда Кенгуру? Его страх высоты просто… — Питч смакует, улыбается, едва прикрывая глаза и вспоминая крики Астера, — Просто деликатес. Верно! Но, думаю, на сломанных лапах уже не поскачешь, верно? Почему же так жестоко? А разве ещё не понял? Пойдем дальше по списку? В медовых глазах Сэнди читается ни то мольба остановиться, ни то злость с желанием отмщения, но даже дернувшись изо всех сил, Хранитель Снов ничего не может сделать, и липкие тени держат его надежно и крепко, никак не желая обращаться в золотой песок. — Северянин? — изгибая дугой бровь ухмыляется Король, — Нет. Его и тебя, мелкое ничтожество, обожающее и облизывающее Луноликую паскуду, я оставил на десерт, на самый смак. Нет, даже не думай возмущаться, я буду выражаться так, как вы и эта светлоликая подстилка того заслуживаете! Ведь ребенок спит, а мы уже достаточно взрослые. «Джек! Тебя победит Джек!» — ярко высвечивается над головой Сэнди, но тут же пропадает, ровно и победоносному выражению глаз, стоит волне острых хищных теней подняться пологом за Королем Кошмаров. — Не смей… — голос его изменяется на тот, что прежде не слышал даже он — Песочник — один из древних Хранителей; тон Кромешника жестокий, ледяной, пропитанный ядовитой яростью и смертоносностью, — Не смей сейчас при мне упоминать о мальчике. О нем мы поговорим позже. Намного позже. А пока… Питч, сокрыв в бездне своей черной души эмоции при упоминании Джека, лениво щелкает пальцами, и Тьма, взметнувшись хищно, перетекают на Хранителя Снов полностью, впиваясь острыми шипами в его руки и ноги, подобно черной крови распространяясь по золотому телу и причиняя теперь ощутимую физическую боль. — Каковы ощущения? Неприятно? — изрядно издеваясь и потешаясь над мучениями Золотого Человечка, он кривит губы в довольной усмешке, — Нет? Даже больно? Но… Что ж ты Хранитель, это можно ещё отнести к неприятному, а не болезненному! Уж поверь… Питч вальяжно поднимается со своего временного трона, материализует перед собой ту самую опасную косу, однако теневое древко уменьшает, так, чтобы на лезвие сверху можно было опереться, сложив руки. Он с кровожадным удовольствием наблюдает за немыми мучениям Сэнди и в свое триумфальное мстительное довольство щурится, видя, как тот открывает рот в беззвучном крике, как расширяет испуганные глаза и кратко дергается в конвульсиях, но пытку остановить не может. «Чего ты хочешь?» «Отпусти! Не смей трогать нас!» «Добро победит! Отпусти, это не смешно!» «Мы тебя уничтожим! Ты не посмеешь убить Хранителей… Луноликий тебе это так просто не простит!» И ещё под сотню различных эпитетов значками, которые теперь неконтролируемо мелькают над головой Песочника, проецируя его мысли, но в этих символах всё чаще встречается такое любимое слово Кромешника — «Больно!» Больно. Он сделает каждому больно. Вырвет Фее крылья, вернув её сюда, если потребуется, если в том пустынном мире ещё не отсохли сами; разорвет тупыми бумерангами горло Кролику, не давая ему умереть медленной смертью в скалах Драконовых гор… Уничтожит Северянина садистки медленно, со вкусом и цинизмом, на его глазах сперва заживо сжигая в камине каждого бубуенца и йети, а затем саму веру каждого ребенка на земле, и лишь под конец разрывая тьмой и давая заживо сожрать Кошмарам его старое тучное тельце. А вот Песочник… Король Кошмаров предвкушающе прищуривается, постукивая удлинившимися когтями по кромке теневого лезвия косы. Песочник по своей фанатичной тупости будет страдать дольше остальных, изощреннее. Будет поглощать сам себя, в конце концов сам став безумием — Кошмаром, разлагаясь от такого идиотского слова Баланс, которое действует на всех Хранителей. Нет. Даже на всех Духов и магических существ. «Мстишь за то, что мы тебя победили?» «Хочешь и вовсе веру уничтожить? Что тебе от нас нужно? Прекрати! Ты убиваешь меня!» Но он лишь смотрит и улыбается нещадно, и медленно впрыскивает в дергающееся тельце Песочника все его грехи, все радужные сны, которые он посылал детям и все их последствия, все те кошмары, которые по его вине произошли с детьми. Лицо самого доброго и спокойного Хранителя в тот же миг перекашивается от страха, неверия, злости и понимания того, что он сотворил собственными снами, скольких детей загубил. Картинки измученных детей, убитых ими животных, другие мерзостные поступки шипами впиваются глубже в душу парализованного Сэнди. И сейчас он ощущает себя на месте этих умерших, погибших страшной зверской смертью детей, в этом бесконечном потоке детской боли, страха, криков и смертей. Есть в этом потоке и одна знаменательная жизнь и смерть, от которой Хранитель Снов дергается сильнее всего, и если бы он мог бы — закричал сейчас во всю глотку от ужаса собственно сотворенного, и куда толкнул мальчика с зелёными глазами. — Часы перевалили за двенадцать, а это значит… В Сочельник, в добрый пред праздник чуда, веры и добра... ваши, настолько любимые, детки не получат подарков от Санты… — не без удовольствия наблюдая за агонией Песочного Человечка, театрально рассуждает Кромешник, — Санта ведь поломанной марионеткой, пускающей слюни, валяется у себя перед глобусом, считая каждый красный огонек, который означает детей, которых он уничтожил. Не правда ли занимательно? Думаешь, хорошее будет Рождество, в этом году? Но вот вся наигранность и довольство маской слетают с лица Кромешника, являя истинного Короля Кошмаров. «Вы сдохните. Каждый. Так как этого заслуживаете», — напрямую через мысли обращается Ужас к Песочнику, прищуриваясь опасно и сгущая мрак в комнате. Пожалуй оставить покрытого на треть липкой сочащейся чернью Хранителя и временно навестить Кенгуру, так — из любопытства, кажется Кромешнику хорошей идеей; не то чтобы наблюдать за безумной агонией Сэнди скучно, но утомительно, по крайней мере на данном этапе его разложения. Потому Питч развеивает косу на которую до этого опирался и величественно приосанившись, разворачивается к окну, желая скрыться через тени, по привычке закладывая руки за спину. Только едва различимое мысленное от Хранителя приостанавливает: «Ты мстишь за детей?» — За детей? — он не оборачивается, хмыкнув своим странным мыслям, лишь сильнее дозволяет Тьме питаться первородной светлой магией, пожирая её полностью. Естественно отвечать он не намерен, даже мыслить в эту сторону, иначе пытка Золотого добряка ужесточится и он подохнет слишком быстро. Питч цыкает, брезгливо осматривая Хранителя и не удостоив его ответом, желает переместиться, как на странность тени в комнате съеживаются, а обыденное для него перемещение во мрак не срабатывает. — Да неужели решился? — угрожающе шипит Король, медленно оборачиваясь к Песочнику. Ещё не всё самообладание в этом безумии растерял, даже нашел силы на… Горстку золотого песка и светоч вокруг своего сердца? Кромешнику смешно в первые секунды, и даже не смотря на то, настолько жестоко рвет Тьма растекающегося черной слизью Песочника, он, видимо, остатками своего сознательного решил побороться. Всё же, если Свет выедает мозги, это навсегда. «Ты уйдешь вместе со мной!» — злостно мелькает над головой Сэнди, и медовый взгляд перестает сиять добротой: остается лишь фанатичная вера свету и ненависть к темноте, ничем теперь неприкрытая; слетели все маски спокойного Хранителя. И золотистое свечение вокруг Сэнди начинает неярко пульсировать, предвещая… — Саморазрушение с выплеском душевной сути… — рычит недовольно Кромешник, не ожидавший, что этот пухлый болван вспомнит столь старый трюк. Сокрыться в тенях не получится, ровно, и переместиться, ибо сфера двоичная, и одна из этих оболочек плотным коконом магии света уже наверняка окружила весь дом, тем самым и предотвращая любое утекание теней и мрака. Не критично, не столь опасно с его нынешним уровнем силы и мощи Тьмы, но жечься будет, положив почти все тени в этой комнате и внизу, на первом этаже. А они ведь первоклассные. Питчу даже на миг становится жаль идеальные сплетения мрака, которые рассеются подобно пыли, но больше сейчас в нем раздражения, злости на то, что этот Хранитель не сдается, не кается, не признает свою вину — плевать, что Тьма сжирает его, Королю нужны его мучения и страдания. Но даже этого нормально получить нельзя с фанатиков. За свое до последнего. Это… бесит Древнего Страха, дает вольность на вспышку эмоций, как раз в тот момент, когда золотое свечение становится ярче, теплым светом заполняя комнату и выедая часть тьмы и теней. Но что-то идет не так со следующего растянувшегося мига, и первое — мощный поток чужой слишком опасной магии, второе — Песочник расправляется со всей тьмой его держащей, и приказывает последней магии в себе покарать ненавистного Черного Духа, третье — выгоревшие тени, как на зло, не успевают прикрыть хозяина… На фоне острый перезвон чего-то ледяного. …За то успевает он. Все затихает моментально, и досадливый сиплый стон сошедшего с ума Песочника прерывается яростным шипением переместившегося Джека: — Какого черта ты творишь? — Фрост со злостью и какой-то обидой смотрит на Кромешника, в упор не замечая ни своего же ледяного узорчатого щита, который их прикрыл, ни Тьмы, которая вновь взялась за тело Хранителя Снов, вонзаясь глубже. Приоритет у Джека один — и сейчас этот приоритет стоит едва растерявшийся, раздраженный, но даже не скрывает того, чем он здесь занимался. — Давай спрошу тебя? — вопросительно смотрит на мальчишку Король Кошмаров, мысленно уговаривая не срываться на это Снежное недоразумение, однако сейчас выдержка его подводит, — Какого черта, Фрост? Я просил же тебя! Нельзя так просто послушаться и остаться дома?! — А я просил вернуться! А ты…ты… — Джек досадливо шипит, совершенно не замечающий, как его магия слишком разбушевалась, и щит мелкими снежинками осыпается на пол. И теперь пареньку, наконец, предстает вся комната. Джек замирает, на миг скользя испуганным взглядом по перекореженному существу едва ли сейчас узнаваемому и являющемуся Хранителем Снов. — Так вот оно что, — хрипло утверждает Дух Снегов, поняв, зачем Питч его предостерегал. Месть значит. — Вот зачем ты просил меня… В комнате мальчика, на которого никто из Духов не обращает даже внимания, повисает густое липкое молчание, под шуршание перетекающих жадных теней. И сейчас уже ничего не исправить, не сделать прежним. Оправдываться Королю не хочется, даже думать об оправданиях, но это же Джек Фрост. Добрый, беззаботный Морозный Дух, который лишь в последнее время стал походить на себя прежнего. Сейчас же, после увиденного, либо вновь закроется, либо возненавидит, видя это зверство над Хранителем. Никак Кромешник не ожидал, что здесь же суд пройдет не только над Песочником, но и над ним самим. Джек ведь в праве… — Какого черта мне не сказал? — уставше спрашивает Фрост и отворачивается, не желая видеть подобие на Сэнди, лишь дотлевающее чернильное месиво с мелкими пятнами угасающего золота на теле. — Ты бы позволил? — холодно вопросом на вопрос интересуется Питч, оглядывая мальчишку и подмечая каждую его эмоцию. Слишком важную для него эмоцию. Неяркая вспышка оставшегося света от Золотого Человечка искрами порывается в их сторону, но Джек не глядя ударяет посохом, замораживая чужую магию и возвращая Песочнику обратно; россыпь ледяных игл впиваются в растекшееся по стене липкое чернильное тело Хранителя Снов. — Я бы может подстраховал? — аналогичным вопросом парирует Джек, даже не обращая внимания на то, что сейчас сам вытворил. За весь этот год… За всю переоценку своей жизни и самой сути того, к чему всё это добро натворило, Джек не то что бы остыл к Хранителям и их дружбе, он их по сути возненавидел, а после и вовсе холодно отрезал из своей жизни, наплевав на их дальнейшую судьбу и свой собственный статус Хранителя Радости. А потому сейчас последнее, что его волнует — жестокая пытка Песочника. — Глупый мальчишка… — шипит Питч, на шаг сокращая подходя ближе к Снежному Духу и прожигая его не свойственно жестким взглядом, — Считаешь, что я бы поволок тебя на вот эту расправу? Совсем меня тварью считаешь?! — Идиотом я тебя считаю! — почти рявкает в ответ Фрост, забыв совершенно, где они и что происходит совсем рядом, — Идиотом, который даже не думает о подстраховке и что кто-то — я, к примеру — решит разделить и поддержать! Может даже помочь? Или я настолько тебе не нужен? — Теперь не Король Кошмаров, а идиот? Просто замечательно, Оверланд! И не нужен? Я ведь не ослышался? Да ты знаешь… — Питч прерывает свою шипящую злую тираду, мельком кидая взгляд за плечо Джека; улыбка того нечто, что осталось от Песочника коробит даже его, и лишь из-за этого он дергает не ожидавшего Снежного к себе и наконец исчезает в тенях. Родные подземелья встречают их несвойственным холодом, однако ощущается это, как никогда приятно и успокоительно, но… — Что это было? — не поняв перемещения, Джек оборачивается, едва отступая от Темного Духа. — Перемещение, — язвительный тон Короля, и он за плечо вновь притягивает мальчишку ближе к себе, дабы продолжить чертов небольшой скандал, — Мы не договорили! Так скажи, какого дьявола была эта фраза? Не нужен? Ты вообще думаешь, прежде чем ляпнуть что-то?! Фрост, ты часом ли не ох… — Угомонись, — настолько просто и спокойно обрывает Джек, отпуская себя и свою обеспокоенность, он сам делает шаг к Кромешнику ближе, и впервые дотрагивается холодными пальцами до его лица, осторожно поглаживая скулу с левой стороны. — Тебя слегка задело… — Джек тепло усмехается уголками губ, магией холода стирая черточки золота, словно царапины оставшиеся на серой коже Короля. Утробный не сдерживаемый рык разносится по замершему подземелью гулким эхом, и через секунду двух Духов уже нет на белом пласту скального пола. *** — Не слишком темно? — он ведет носом по нежной холодной шее Джека, вплотную прижимая его к теневой стене на пару тройку «этажей» ниже, в самых темных ответвлениях подземелья, даже теперь не скрывая желания прикасаться к этому Снежному недоразумению. Джек глупый, ведь не стоило ему так прикасаться, такое вытворять, а ещё и беспокоиться. Глупый мальчишка, но только его. — Нет… — шепотом вторит Джек, закусывая губу от такой дикой для него, но обыкновенной ласки, — Мне по душе такая темнота. — Лишь темнота? — хриплый шепот, и мимолетное прикосновение горячих губ на щеке, от которого Джека ведет и он всхлипывает, откидывая голову назад, вжимая в стену, отдавая свою шею на растерзание Королю Кошмаров. Мерзлая нерешительность и страх неизвестности — то что не давало ему жить весь этот год, сейчас раскалывается воодушевленным звоном в душе, и Джек чувствует не то свободу, не то самый желанный плен, в который с головой, с душой, лишь бы не быть вновь одним, не чувствовать той боли и смятения умирающих чувств. — Так что? — отвлекает всё тот же коварно манящий шепот, и Джек вздрагивает от теплоты окружающей его столь плотно, и нескольких непонятных светящихся камней, которые, преображая, освещают темную пещеру. Он ведь наоборот, хочет до конца погрузиться во Тьму. — Сделай это, — нетерпеливо требует Снежный Дух, чувствуя, как его толстовка в этот же момент расщепляется полностью с помощью осторожных теней. Джек, с шумом выдохнув последний из легких воздух, судорожно цепляется ледяными пальцами за плечи Короля и под собственный вскрик не выдерживает, проговариваясь: — Не медли же! Не сейчас, Питч. Только не сейчас… Ведь сейчас он хочет в другой, совершенно иной, боли до конца утопить свою вину и причастность — переродиться, наконец, в опасных объятьях, отдавая себя единственному жестокому Кошмару до конца. Пусть забирает. Имеет на это право. И имел его весь этот год и четыре тому назад. Верно. Ещё тогда забрать запросто мог. И тогда бы этого ничего не было. Режущая виной боль в душе Снежного Духа перемешивается с всепоглощающим желанием быть присвоенным, быть в этой темноте с ним, и он не выносит своих эмоций, загнанно умоляя: — Разорви, укуси, жгутами за шею… Жестко!.. Чтоб с кровью, с полосами твоих когтей по всей спине, с болью, с запоминанием навсегда… Чтоб… Джек всхлипывает, не выдерживая осторожных нежных к себе касаний, жмурится от того, насколько эти прикосновения сейчас для него незаслуженные — он не имеет на такое право. — Нет, мой хороший… — наконец отвечает на все просьбы Снежного Питч, он прячет понимающую, впервые теплую, усмешку в волосах мальчишки, и прижимает его к себе вплотную, давая ощутить свое тепло, — …Тебя нужно нежно, с оттяжкой, долго, медленно… — смешком в белые волосы. — Очень медленно и очень нежно. Чтобы терял сознание и вновь кричал, срывая голос, впивался ногтями до крови мне в лопатки и умолял загнано, кусал… Рвал и замораживал теневые простыни и снова терял сознание, прогибаясь подо мной. Король прикрывает на мгновения глаза, с довольством представляя эту картину, и сжимает Джека крепче, ведя ладонями по изгибу прохладной изящной спины мальчика. Последние крупицы их одеяний черной пылью оседают на едва освещаемый пол, когда Питч сдерживая жадный рык, добивает дрожащего парнишку следующим: — И ты будешь это делать сегодня и завтра. Будешь настолько открытым мне. Ты будешь… — …Принадлежать лишь тебе, — заканчивает фразу Джек, бешено улыбаясь затухающему сиянию камней на потолке, и не обращая внимания, как по бокам висков стекают слезы, едва щекоча кожу. *** Легчайшими поцелуями по лопатке, чуть вниз, по остро проступающему позвоночнику, пока мальчишка едва улыбается во сне, медленно вытягиваясь на ворохе разодранных черных простыней. — Тебя будить другим способом? — хриплый смешок мужчины, когда Джек морщится, но всё-таки довольно потягивается и открывает глаза. — Всё-таки мог по-другому… — смущенно жмурится Фрост, однако без зазрения совести переворачивается на бок и закидывает на Питча ногу. — Как вчера значит? — ухмылка проскальзывает на тонких губах мужчины, стоит лишь увидеть, как Джек не свойственно его стихии начинает краснеть. И вроде как ничего слишком уж развратно вчера утром и не было. Только вот сам юный Дух Холода думает иначе, да и вспоминает. Жадно. До исступления, до потери собственного сознания и криков сорванным сиплым голосом. Когда прошла нежность всей их долгой ночи, и наступило утро, когда проснулась жажда и страсть, захватывая в свое пламя и поглощая без остатка. А он плавился в сильных руках своего мужчины, и кроме всхлипов ни оставалось ничего, чтобы он мог вымолвить… Поддаваясь под каждое грубое ненасытное движение и… Джек резко трясет головой, стараясь отогнать воспоминания вчерашнего утра. Хотя, он бы, наверное, повторил? — Несколько позже, — нагло читая мысли мальчишки с довольством обещает Питч, аккуратно вновь отросшими когтями проводя по плечу Снежного, — У меня кое-что есть для тебя. — М?.. — Джек не понимает в первую минуту, наверное, спросони не соображает, что и вообще к чему это Король Кошмаров говорит, но всё-таки до него доходит: он вспоминает нелицеприятные события минувшие сутки с небольшим назад — в ночь перед сочельником, и осознает, что сегодня так-то Рождество. — Ты ведь ненавидишь Рождество! — пораженно вскидываясь и смотря в золотые хитрые глаза Короля, возражает Джек. Ведь ему и невдомек… Но полностью свой «подарок» Питч сейчас рассказывать и открывать не будет. Он лишь грациозно встает с их временной постели и, моментально облачившись в привычное теневое одеяние, подает руку Снежному мальчишке. — Вставай. Тебе понравится. Предвкушающую хищную усмешку Питч естественно прячет от впечатлительного Духа Зимы. *** — Что скажешь? — пытливо спрашивает Король Кошмаров, покрепче притягивая к себе мальчишку, и без стеснения, пока Джек молча наблюдает за действиями внизу, зарывается носом в снежные шелковистые волосы паренька. — Ты… — Джек давит сухой комок в горле и сильнее прижимается спиной к груди стоящего позади Кромешника, — Они теперь… осознают всё? Ты всё исправил ведь… Шок от увиденного, неверие и смутная, ещё подавляемая, радость раскурочивают его ребра изнутри, и Джек не может скрыть своей ошеломляющей в хорошем смысле реакции, видя в самый Чудесный праздник, как дети по всему миру наконец стали осознавать и ценить все то что имеют. Их совесть, их поступки, их печальные порой лица от совершенного злодейства или наоборот радость незначительному подарку от родственников действуют на Духа Холода как — то самое лекарство, которое сращивает поломанные ребра и заживляет душевные раны. Дети теперь видят и чувствуют нужный инстинкт самосохранения, чувствуют грань добра и зла, и осознают каждый свой выбор, не бездумно идя на поводу у добра. Джек хочет сказать много что, хочет рассмеяться тем самым смехом озорного мальчишки, которым он был до этого, хочет устроить пушистый снегопад, создавая большое волшебство происходящего, хочет белугой зареветь в голос от облегчения и одновременно печали, что не все детки наконец «проснулись от доброго сна», хочет развернуться в кольце теплых рук и с благодарностью поцеловать своего личного Короля Кошмаров, но на всё это у него почему-то не хватает внутренних сил, и всё ещё ступор от ошеломления накрывает с головой, парализовывая приятной дрожью тело. Однако и Кромешнику не нужны яркие действия от этого ликующего в душе мальчишки, он и так прекрасно всё видит и ощущает, и та искрящаяся радость, которая, наконец, подавляет боль в душе Джека, является лучшей наградой для Короля. — Подумал, что лучше тебе это увидеть сегодня, — лишь невзначай, чтобы разбавить тишину, говорит Питч, — Нагляднее. — Спасибо, — шепотом искренне благодарит Джек, закусывая губу от неконтролируемой улыбки. Непроглядно черное облако из перетекающих теней, которое зависло над улочкой спального района, и на котором они стоят, медленно покрывается клубящейся черноватой дымкой, что значит новое перемещение в другую точку мира. — И ещё кое-что, — отвлекает Джека, от созерцания вернувшихся в норму детей, Темный Дух перед тем, как переместиться, — Ты должен решить… Они перемещаются за несколько незначащих мгновений во льды Севера, в слишком знакомые Джеку просторы, неподалеку от замка Северянина. И первая его реакция — мальчишка резко дергается, отшатываясь от вида далекого замка, и начинает слишком шумно дышать. — Тихо, — прижимая, как можно крепче к себе Снежного, успокаивает Питч, — Однако, тебе решать, что с ними делать, Фрост. Король Кошмаров щелкает пальцами и на промерзшем снегу в тени нескольких ледников появляются они. Вздох так и не срывается с холодных губ Духа Холода, и он лишь с содроганием смотрит на всё ещё живых трех Хранителей, точнее то, что от них осталось в сознательном виде. Джек не знает, откуда в нем это жестокое хладнокровие, ровно и чему-то удовлетворенно-отмщенному внутри, но теперь не пугается собственных эмоций. Только с каким-то брезгливым передергиванием смотрит на тела бывших Хранителей, в глазах которых кроме безумия и жажды смерти ничего нет. Джек отворачивается от этого вида, от этих взглядов Северянина и Пасхального Кролика, которые на мгновения ясности узнают его и тянут к нему, в надежде спасения, руки. — Они ещё долго будут… такими? — Пока безумие полностью не поглотит, сделав их теми, от кого они сторожили мир, перевешивая чашу весов, — слишком безразлично отвечает Кромешник, уже без интереса смотря на раскуроченные разорванные и поглощенные чернью тела. Он вдоволь насмотрелся и наигрался в те моменты, когда Снежный отсыпался, закутанный в теневые одеяла, в подземельях. — Кошмарами, значит, — кивает как-то задумчиво парнишка, смотря вдаль на замок. Ему претят и раздражают эти просторы, свои собственные воспоминания, нахлынувшие вместе с видами, и он вновь невольно передергивает плечами. Ему не хочется больше это всё видеть и вспоминать. — Не хочу, чтобы они даже Кошмарами или низшей формой черни оставались в этом мире… — шепотом не то высказывает, не то просит Джек, надеясь, что Кромешник поймет его правильно. И Питч понимает, естественно исполняя просьбу Джека: развеивая вместе с первородной Тьмой всех троих, и перемещая в далекий запустелый недомирок, в котором кроме мерзлой пустоты и жадных белых теней ничего нет. Там этих фанатиков, от которых остались лишь оболочки, будут терзать ещё очень-очень долго и жестоко. Однако этого уже Джеку знать не нужно. *** Когда следующим снежным вечером Король Кошмаров смотрит на Джека, решившего посетить один городок и устроить там снегопад, наконец веселясь и дурачась с детьми, он вспоминает странный вопрос Песочника, который тот задал, прежде чем потерять осознанность: «Ты мстишь за детей?» За каких, черт возьми, детей? И на кой черт ему самому — Королю Кошмаров — они вовсе сдались? Тот самый вопрос: ради чего это всё? Ради кого… Джек неожиданным белым ураганом появляется на крыше дома, где величественно расположился Кромешник, сияет довольной улыбкой во все тридцать два и даже не обращает внимания на обиженное фырканье Кошмаров за спиной Короля. — Надоело! Пусть сами доигрывают. Давай домой, а? — запыхавшись, просит мальчишка, со скрываемым обожанием в голубых глазах смотря на Питча. … Ради тебя. Всё ради тебя и для тебя. И Кошмары, и былая мощь, и сила с Тьмой поднятые из бездны, и ярость. Древняя, первобытная, которой никогда не испытывал. И план в целый год, и изощренность… ломая их психику и выворачивая душу наизнанку. Всё ради тебя. Из-за тебя. За тебя… Снежный мой.