Sticks&Stones

Санс смотрит на него, в глазах мягкое беспокойство. Папайрус отворачивается, не в силах выдержать его взгляд больше секунды. (О боже, о боже, ох блять, о боже-) Он отталкивается от Санса, как только восстанавливает равновесие, пятясь назад. Он понимает, что задыхается, часто и тяжело дыша, прижав руку к груди. Санс делает шаг к нему, и он вскрикивает, инстинктивно отступая. (Они даже не ладят! Почему они– черт, они и вправду –?!) – Босс, – окликает его Санс, медленно, но с нажимом, – Что не так? (Они же не могли – о-они не могли! Блять, боже, что –) – Выглядишь, будто у тебя грёбаная паническая атака. – Санс хмуро смотрит на него, и это выражение так сильно напоминает его собственного брата, что Папайрусу становится в разы хуже. –Я-я...– Он пытается ответить, вздрагивая от того, каким сдавленным и рваным выходит его голос. – Босс... что, черт подери, происходит? Он не вынесет этого: – Мне нужно идти. – "Идти"? Куда ты– Он не остаётся, чтобы дослушать вопрос, разворачиваясь на каблуках и широкими шагами направляясь к двери. Душа бьётся об его ребра, и его разум ещё не оправился. Он не может, не может делать это. Притворяться, что кричишь, или быть грубым, или злым и жестоким это одно... но это? Это нечто совершенно другое. Папайрус неуклюже выходит из комнаты. Он слышит, как Санс кричит ему вслед, но он не останавливается. Он идёт вниз по коридору, намеренно минуя комнату своей альтернативы. Спускается по лестнице, тщательно оставляя свою голову пустой, чтобы не вызвать больше никаких ужасных воспоминаний. Он не уверен, куда пойдет, но знает, что должен быть подальше отсюда. Подальше от этого дома, подальше от этого Санса, подальше от всей этой испорченной- – Скажи мне, что происходит, босс. Папайрус практически падает назад на ступеньки, когда лицо Санса появляется прямо в поле его зрения. Это многое говорит о состоянии его рассудка, раз он упустил Санса, видимо шедшего прямо за ним. Он крепко вцепляется в перила для поддержки, часто моргая, пока Санс наблюдает за ним. Он чувствует, что дрожит под его проницательным взглядом. Он хмурится изо всех сил: – Я не обязан ничего тебе объясн– Санс перебивает его, сразу и вербально и физически, продолжая двигаться вниз по лестнице: – Что происходит. Это тяжело, потому что он... он почти хочет этого. Все было бы гораздо более сносным, если бы он просто мог быть самим собой. И если бы все вышло хорошо, может, Санс даже помог бы ему. Но, когда он смотрит в суровые глаза близнеца своего брата и думает о том, что представляет из себя эта вселенная, отметает эту идею. В конце концов, кто знает, может ли он вообще доверять этому Сансу. Его бы не сильно удивило, если бы для него все закончилось предательством этого Санса. Именно такого поведения он и ожидал от этого места. – Свали к черту с моего пути. – Папайрус грубо проталкивается мимо него, продолжая спускаться. Он едва добирается до нижней ступеньки, как слышится горький смех. Он прозвучал так сломлено и ужасно, и Папайрус чувствует, как сжимается его душа, просто от мысли о том, как лицо Санса, должно быть, выглядит в этот момент. – Я просто не понимаю! Папайрус не оборачивается, но осознает, что остановился и колеблется в самом низу лестницы. – Ты не собираешься меня бить, но и выебать тоже не собираешься! Эти слова заставили его вздрогнуть. Не то чтобы он самолично этого не видел, но... какая-то его часть все ещё надеялась, что эти воспоминания не всегда были правдивыми. Будто они немного изменены, а сцены додуманы. Не только в этом случае, но многие из тех ужасных вещей, что он видел. И теперь стало очевидно, что это была не просто случайность. – Что я сделал? – Санс начал звучать слегка истерично. – Я не смогу исправить этого, если не пойму, что сделал неправильно, босс! Отчаяние в его голосе заставляет Папайруса сильнее сжать перила. Он продолжает говорить себе не в вмешиваться. Продолжает говорить себе просто игнорировать все – игнорировать эту странную, во-всем-неправильную версию своего брата – но это невыносимо. Он не может. Не может сделать этого, когда все, о чем он может думать, – его собственный брат, страдающий подобным образом и испытывающий боль, когда Папайрус только избегает его в ответ. Так что он разворачивается лицом к Сансу и заставляет себя говорить: – Ты ничего не сделал неправильно. Красные огоньки в глазницах уставились на него, ещё сильнее подталкивая к краю. – Все нормально, Санс. Все… – он делает паузу, успокаивая себя, хотя это никак не помогает унять дрожащую панику в его душе. – Все в порядке. – Серьезно..? – Санс выглядит совершенно неубежденным. Скорее, ещё более скептически настроенным, – Какой грёбаный смысл врать? Почему ты блять просто не скажешь мне?! Папайрус ощетинился от его тона. – Если бы что-то и было не так, что черт побери заставило тебя думать, что ты можешь это исправить спя со мной?! – Слова вылетели из его рта, прежде чем он смог их обдумать, стрессовая ситуация просто вырвала их из него, – С чего ты, черт побери, взял, что я хотел бы этого взамен?! Санс наблюдает за ним с удивительно суровым лицом: – С чего я взял? Холод распроняется по его костям, и волна магии проносится через его тело, заключая его душу. Тяжелый вес давит на него, и Папайрус понимает, что больше не может двигаться. Он сразу же узнает это чувство. Его душа окрашена и удерживается. – Ты продолжал просить меня об “озабоченной” херне! Санс огрызается на него и поднимает руку, подбрасывая Папайруса. Он задыхается от подъёма – движение резкое и грубое. Близнец его брата пристально смотрит на него, разгоряченный взгляд резко контрастирует с холодом магии, окутывающей его. – Продолжал трогать меня на людях! Он щелкает левой рукой, швыряя Папайруса на диван. Он приземляется неуклюже, конечности опадают по бокам. Хватка исчезла с его души, но он все ещё не может пошевелиться, прикованный к месту разъедающим взглядом Санса. – И что, черт его дери, я должен был подумать о твоих желаниях?! Он застыл как вкопанный, когда Санс подошел к нему и схватил за шарф. Он явно ищет что-то в его взгляде, но Папайрус точно знает, что, что бы это ни было, он этого не найдет. Ему нечего предложить этой версии своего брата: ни слов, ни ответов – ему нечего сказать. Санс недолго ждёт ответа и рычит, видя, что ничего не последует. Он сжимает шарф сильнее, и Папайрус готовится к какому-нибудь физическому возмездию. Выражается оно в виде Санса, подающегося вперёд, резко опускающего свой череп к его. Папайрус жмуриться в ожидании боли, но ее не следует после столкновения. Вместо этого, что-то влажное скользнуло по его зубам, и он невольно вздрагивает. Он осознает, что его глазницы все еще крепко сжаты, и осторожно приоткрывает их, чтобы обнаружить Санса, сидящего на его коленях, и призванный язык, пробегающий вдоль его зубов. Душу защемило в груди. – Нет, – он судорожно вздыхает, очищая свою голову достаточно, чтобы выставить руки между ними. – Нет, нет, нет, нет– Санс обхватил его руками, крепко держа. Папайрус двигается, в попытке оттолкнуть его, но язык Санса переключается с его рта, пробегая вдоль челюсти, и он испуганно замирает. Язык продолжает движение, на это раз к его шее, оставляя за собой липкий след. Папайрус вздрагивает от холодного воздуха на своих мокрых костях. – Б-блять... – он с трудом выдыхает, ужасаясь странной смеси отвращения и возбуждения, что зарождается в нем, – Санс, остановись. – Хмм? Что такое, босс? – нечто победное промелькнуло в его голосе, и он придвигается ещё ближе, вжимаясь бедрами и усиливая хватку. Он обнажает зубы, задевая ими его позвонки. Папайрус резко вдыхает, а его пальцы дергаются, когда он пытается посильнее надавить на грудь Санса: – Санс. – Что? – промурлыкал тот, отвлекаясь. Наконец, ему удается вложить в руки достаточно силы, чтобы оторвать Санса от своей шеи. Его лицо горит, и он старается успокоить свой голос. – Я серьезно. Остановись. Санс отстраняется и смотрит на него так, словно видит впервые: – Ты... хочешь, чтобы я что..? – Остановись. – Папайрус пытается сохранить свой тон мягким и говорить без обвинений. – Я не хочу этого. Он не знает, какой реакции он ожидал, но точно не такой – взгляд Санса твердеет, словно камень, челюсть сжимается. Он слазит с Папайруса быстрым и резким от гнева движением. Он стоит перед ним, с вытянутыми по бокам руками, фаланги сжимаются и разжимаются, а вокруг левого глаза бурлит магия. – Прекрасно, – он хрипит. – Просто блять прекрасно. Санс разворачивается, твердо двигаясь к входной двери. Натягивает свою обувь и хватается за ручку, пока Папайрус только начинает осознавать, что тот собирается уйти. Наверняка, он все ещё немного в шоке, потому как первая мысль, пришедшая в его голову, – Сансу действительно не следует выходить наружу без его куртки. Если он собирается уйти на какое-то время, наверное ему стоит в начале сходить за ней. Он практически предложил это Сансу, но успел остановить себя на старте и вспомнить, в какой именно ситуации оказался. Такой комментарий, вероятно, плохо подойдёт к этому моменту. (Кроме того, вряд-ли его настоящий брат вообще напомнил бы ему об этом, да?) (Он бы… ... он бы скорее всего просто трахнул его вместо этого.) Он гонит прочь эти мысли: – Куда ты собрался? – На улицу. – говорит Санс, коротко и ясно. Он не знает, откуда начать объяснения, но он не может хотя бы не попытаться: – Санс… – Я бы сказал "не беспокойся", но.. – Санс пожимает плечами так, будто это все объясняет. Он скалится и продолжает, – хей, кто знает? Может, я наконец-то обращусь в пыль и ты сможешь спокойно отдохнуть. Он выходит, хлопая дверью. Его слова оставляют Папайруса наедине с каким-то гложащим чувством внутри. Его внезапно осенило, что он совсем не знает этого Санса. Ничего не знают о нем, кроме базовых сравнений со своим братом и фрагментов воспоминаний кого-то, кто считает себя выше его во всех отношениях. И когда он думает о том, насколько зловеще прозвучали прощальные слова Санса, он не уверен, как к этому относиться. С его собственным братом, гневная реплика – просто спонтанность и вряд-ли значит что-то в большой перспективе. Но... с этим Сансом это звучало практически как предупреждение. Обещание, что если где-нибудь будет какая-то опасность – он будет в самом ее эпицентре. Он… ...беспокоится. Стал ли бы Санс правда искать проблем на свою голову? Он продолжает оставаться на месте. Обдумывая. Он на мгновение задумывается, стоит ли ему просто забыть все это и лечь спать или, что еще лучше, тщательнее обыскать дом теперь, когда Санс ушел. Он нервно ёрзает на месте. ...Он все ещё беспокоится. Обычно, если вообще есть в этой ситуации что-то обычное, он бы доверился этому Сансу, пусть делает, как знает. Это его вселенная, в конце концов. Но все, что знает Папайрус, – то как ведёт себя его брат, когда расстроен; каким упёртым и каким безрассудным он может быть. И он знает, что он просто обманывает себя, думая, что может сделать нечто конструктивное, учитывая, что Санс где-то там снаружи и может быть ранен. Он думает. Если подобное уже случалось, должно быть и воспоминание, связанное с этим, да? Может, он сможет обнадежить себя, заглянув в воспоминания своего двойника.. и неважно, насколько тошнотворными они могут быть. Все равно, воспоминания это то, с чем ему придется справляться, так или иначе. (Весь его план по возвращению домой упирается в это.) Он делает вдох, концентрируясь на том, что хочет знать. Это заняло какое-то время, но, как ни странно, воспоминание всплыло и всплыло с лёгкостью. Без вспышек боли, без пульсаций, без внутреннего натиска. Просто мягкий поток мыслей, проходящий сквозь него. Он задается вопросом, не потому ли, что уже знал, чего ожидать. Знал в точности, как это будет, если впустить их. Картинки проигрываются и Пыль повсюду. "Прости, босс. Прости ме–" Папайрус впивается когтями в бока Санса: "Заткнись. Просто заткнись, ты грёбаный идиот". Вот почему Сансу нельзя доверять сделать что-либо. Вот что злит его так чертовски сильно в его никчёмном, дерьмовом куске брата. Он говорил ему, он блять говорил! А Санс даже не потрудился просто его послушать: "Б-босс". Папайрус огрызается: "Что я говорил о разговорах?" Санс морщится: "П-прости, босс. Тут просто.., – С таким недостойным выражением лица, – Т-ты делаешь мне больно". Папайрус застывает, осознавая, что его когти впиваются в и так усыпанные ранами кости. Он отпускает их, и Санс мгновенно начинает дышать ровнее. "Спасибо". Он вздыхает, и Папайрус бы блять ударил его, если бы он не был так опасно близок к смерти, как сейчас. Вместо этого он получает порочное удовольствие, очень туго затягивая бинты. "В следующий раз, когда я говорю "оставайся внутри", слушай меня. Не притворяйся, что что-либо знаешь, когда ты несомненно – нет." "Хорошо, босс. – Совершенно очевидная незаинтересованность в голосе Санса заставляет его напрячься, – Как скажешь." – Блять. Ещё один побочный эффект доступа к воспоминаниям – Папайрус тесно ощущает чувства его альтернативной половины. Любая сильная эмоция пронизана его переживаниями, и Папайрус чувствует, как они резонируют в его душе, когда он наблюдает. Так, в этот раз... в этот раз давящий на него сильнейший страх переплелся со вспышками прошлого, заставляя Папайруса моментально вскочить на ноги. – Ох блять. Потому что Санс ранился и прежде. – Дерьмо. Потому что прошлый раз особенно отличался от остальных. – О боже, блять. Потому что в прошлый раз его альтернатива думал, что Санс сделал это специально. Этой мысли достаточно, чтобы без замедлений выбежать за дверь с бешено бьющейся душой. Прошло всего несколько минут с ухода Санса, но когда Папайрус начинает дико оглядываться – вокруг уже никого не видно. – Санс! (Он должен был просто попытаться объяснить свое поведение, пока был шанс) – Санс, где ты?! Ничто не откликнулось ему, кроме звука собственных шагов, когда он кинулся к центру городка. Он чувствует, как внезапно разрастается его злость на самого себя. За попытки притворства, за ложь, за то, что просто не рассказал Сансу правду. Ни одно из принятых им решений не было правильным. (И теперь, если Санс ранится, это будет на его совести. Его виной.) Пока он бежал, то смог уловить краем глаза красные вспышки вдалеке. Он бежит быстрее меняя курс на лес Сноудина. Приближаясь, он замечает больше красных вспышек и слышит едва различимый гневный крик. Запах магии прожигает свежий ночной воздух. Санс дерётся с кем-то. Он припускает ещё быстрее. Он не хочет думать о том, что найдет, если доберется туда слишком поздно. У него было слишком много кошмаров о своем Сансе, чтобы не знать – он не справится, увидев, что останется, даже понимая, что это не совсем его брат. Кроме того, без сомнений, он все еще чувствует то же, что и в первую ночь, как попал сюда — Санс есть Санс. И если его брату больно – его работа это исправить. (Это чертов позор, что он пытался подавить этот инстинкт до сих пор.) Когда он выбегает на поляну, задыхаясь и паникуя, сцена перед ним останавливает его от немедленного объявления о своем присутствии. Санс прижал оппонента к земле, прямо над ним парит полукруг красных костей. Выглядит так, будто Санс сдерживается, чтобы не отпустить его, но Папайрус все же боится вмешиваться, чтобы не выбить того из концентрации. Он встревожен, но сдерживает себя, наблюдая, как Санс позволяет своей атаке пролиться сверху, пронзая монстра под ним. Раздается болезненный вопль, на что близнец его брата, кажется, ухмыляется. Он призывает ещё круг из костей, все зазубренные и острые, выстраиваются для следующей атаки. И только они начинают опускаться, как монстр набрасывается на него, с чем-то вроде внезапного всплеска силы, сразу же сбивая Санса с ног. Конструкция из костей растворяется. Санс вскрикивает, будучи опрокинутым на спину, и пытается встать на ноги, только чтобы быть прижатым в ответ. Монстр вскарабкивается на него, и Санс сопротивляется, на нем выступил пот. Раздается треск, сопровождаемый шипением от боли, когда монстр щелчком дергает фалангу на себя. Папайрус бросается вперёд. – Санс! – кричит он и позволяет своей магии воплотиться в жизнь. Его правая рука поднимается, и он готовится немедленно выпустить шквал костей в направлении нападающего. Поток тепла, что несёт с собой его магия, окутывает его, искрясь на его костях, как электрический ток. И только когда рука опускается, он осознает, что создал совсем не его обычную костяную атаку. Вместо того, когда он бросает взгляд в сторону, то видит гигантский череп, парящий прямо за его плечом. Его челюсти открываются луч яркой, сырой магии собирается внутри, готовый высвободиться. Его глаза расширяются. Какого черта появился бластер? Он не так собирался ат- Луч выпускается. Папайрус в ужасе наблюдает, как он стремится прямо к своей цели, совершенно точно готовый распылить что или кого угодно, вставшего у него на пути. Его душа сжимается — это не то, чего он хотел. Есть огромная разница между тем, чтобы потрепать кого-нибудь парочкой костей и сжечь их к чертовой матери чистейшей магией. Папайрус был кем угодно, но не убийцей. Он стискивает зубы и вонзается сапогами в землю. Взмахнув руками, он изо всех сил старается сбить направление бластера. Он вкладывает в это всю свою силу, тело изнывает от боли, а бластер едва сдвигается всего на дюйм. Но этого достаточно. Благодаря его стараниям луч лишь слегка задевает нападавшего, выстреливая по косой, оставляя выжженный след из уничтоженных растений. Однако, кажется, это касание само по себе нанесло достаточно урона. Монстр кричит, лежа на земле заснеженного леса, его рука полностью обратилась в пыль. Папайрус заставляет себя отвести взгляд от этого ужасного зрелища и посмотреть на Санса. Облегчение затопило его, когда он увидел, что Санс в стороне от опасности. Он выглядит немного шокированным, увидев Папайруса здесь, но в остальном он в порядке. Взмахом руки он растворяет бластер и бросается к Сансу. Он едва успевает выставить одну ногу вперед, когда его пронизывает тошнотворный укол боли. Мир словно поплыл перед глазами. Его зрение затуманивается, и он быстро моргает, а рука поднимается, чтобы схватиться за грудь. Тяжесть наваливается на него, прижимая все его тело вниз. Папайрус пошатнулся. Это было не так, как прежде, когда Санс захватил его душу – то было знакомо, как что-то некомфортное, вроде связывания. Это же в сравненнии – удушающее, неумолимое в своей хватке. Папайрус обнаруживает, что борется просто за вздох, когда магия заставляет его встать на колени и удерживает его так. Его голова склоняется, давление слишком сильное чтобы держать голову прямо, слишком сильное, чтобы справиться. Сила полностью обездвижила его. Будто бы из него выкачали всю магию. Слышится хруст снега: – Блядство, ты даже распылить никого нормально не можешь. Следует ещё одна вспышка красного света, но связанный магией Папайрус не способен повернуть голову и посмотреть. Однако, не сложно сложить два и два. Не так уж много нужно, чтобы догадаться, что же пошло не так, когда продолжительный крик монстра резко оборвался. – Итак, – звучит голос Санса, легкий и невозмутимый, так, будто он не убил кого-то только что. Папайрус почувствовал, как холодок глубоко пронизывает его от осознания того, как же много он не знает об этом Сансе. Скопление магии удерживает его взгляд опущенным, так что он узнает о приближении Санса, только когда его яркая, цветастая обувь появляется в поле его зрения. – Не совсем так, как я планировал, но, – Санс нагибается, поднимая голову Папайруса за подбородок, так, чтобы он смотрел ему в глаза. – Так тоже сойдёт. Санс улыбается ему, широко и пугающе. Папайрус вздрогнул, если бы мог, злобное ликование на его лице заставило содрогнуться все его естество от дурного предчувствия. Крох света в лесу будто достаточно, чтобы отразиться отблеском на его заостренном золотом клыке, – Ну привет, мудак. Жгучий запах магии снова настигает его, когда единственная, заточенная кость образовывается прямо у его шеи, полная обещаний. – Может, расскажешь, где сейчас мой брат?