Sticks&Stones

Папайрус думает, что, стало быть, это один из тех моментов, когда вся жизнь должна пронестись перед глазами. Впрочем, в реальности, все, что он может себе представить, это дни, предшествующие его прибытию в эту вселенную. Как проводил час за часом в лаборатории в попытке починить машину и запустить ее. Как поздно ночью возвращался домой и находил ждущую его полную тарелку тако и строгую записку от брата, что напоминала ему не расслабляться и не забывать есть. И он в точности следовал этой записке, пряча ее в карман с улыбкой и приливом теплой нежности к родному брату. И если и было что-то, что он чувствовал в этот момент, это глубокое раскаяние – он никогда не должен был возиться с этой машиной. (Он оставил своего брата. Оставил не сказав ни слова Он, должно быть, так беспокоится–) Кончик магической кости легонько надавливает на его шею, заставляя зашипеть. – В твоих же интересах поторопиться, – Санс рычит, – Я не собираюсь торчать тут всю гребаную ночь. Папайрус сопротивляется ограничивающей магии, по-прежнему удерживающей его на месте, тело вынуждено напрягается. С нелегким содроганием он вспоминает удерживание души Андайн. Ее магия имела много схожестей, намертво приковывая к месту. Она показала ему однажды, годы назад, когда они все еще работали вместе, бок о бок. Он безжалостно прижал ее к себе, игнорируя все попытки отшатнуться, и она использовала это на нем. Магия мгновенно обездвижила его, вынуждая встретиться с атаками Андайн лицом к лицу. Ни один из них особенно не любил сражаться, но он помнит, как его бросило в пот, пока он пытался не отставать от нее. Это было практически непреодолимо. Так же, как и сейчас. Его душа ноет от мысли об Андайн из этой вселенной, выскакивающей из-за деревьев. Какой бы он была? Использовала ли бы его как подопытного для каких-нибудь ужасных экспериментов? Принудила ли бы его драться с ней, чтобы она смогла провести свои тесты? (О боже, она была его другом. Он не знает, смог бы ли вообще сражаться с кем-то со столь знакомым лицом) Он гонит эти проскальзывающие мысли прочь, пытаясь сконцентрироваться на различиях между магией, несмотря на их схожести. Во-первых, нет никакой свободы действий, совершенно никакого пространства для движений. Во-вторых, кажется, он также не может призвать свою магию. В отличии от магии его Андайн, эта оставляет его абсолютно беззащитным на милость ее обладателя, полностью привязывая к месту, без возможности контратаковать. У него проблемы с поддержанием головы, что уж говорить о поднятии рук, чтобы блокировать какую-нибудь атаку. И, конечно же, если бы Санс объединился с некой нервной версией Андайн, она бы использовала свою магию раньше, чтобы вывести соперника из строя, так? Или, на худой конец, она бы уже показалась сама. Может, тогда это значит, что эта магия не имеет ничего общего с Андайн в принципе? И, возможно, ему не придется причинять боль тому, кого он зовет другом. Почему-то от этой мысли ему становится немного легче дышать. (Но все еще остается Санс.) – Хей, – монстр, о котором идет речь, щелкает фалангами со всполохами красной магии в дюймах от его лица. – Ты внимательно слушаешь или что? Магия все еще давит на него невыносимым весом, но Папайрусу удается неуверенно кивнуть. – Тогда начинай говорить. (Ну, сейчас или никогда) – Послушай, Санс. Это... – Слишком многое нужно сказать. Он не уверен, что сможет уложить все в пару каких-то коротких предложений. Он осознает, что понятия не имеет, с чего начать, – Это... Честно, немного трудновато объяснить. Кость снова сдвигается вперед, надавливая достаточно, чтобы пустить кровь. Папайрус стискивает зубы от боли. На секунду ему становится дико интересно, какого давления будет достаточно, чтобы проткнуть его насквозь. Санс наблюдает за ним с явным раздражение в его остром, холодном взгляде: – Тогда короче и проще. Где мой брат? Папайрус делает вдох, взвешивая варианты. И, ну… Ему же надо откуда-то начать, так? – Я и есть твой брат. Санс моргает, и душа Папайруса тревожно колотится. Выражение лица Санса сложно прочесть, огоньки в глазницах мерцают мгновение, когда он обдумывает сказанное. Потом – низкий раскатистый смех: – Хорошая попытка, приятель. Папайрус срывается в объяснение: – Я знаю, как это звучит, но– – Я знал, что ты не мой брат с самого начала. – Что? – Папайрус вздрагивает, мысли сбиваются с толку. Это.. несколько неожиданно. Конечно же, Санс никак этого не выдавал. – С какого момента? Санс безразлично склоняет голову, – Наверно, на утро после моего кошмара. Он бледнеет. Если это правда, значит, Санс действительно знал с самого начала. И это значит, что, скорее всего, он видел насквозь все попытки Папайруса вести себя как его брат. Он нервничает от этой мысли, представляя, каким идиотом он, должно быть, выглядел в глазах Санса. Он чувствует, как его лицо начинает слегка гореть: – Но тогда почему ты все еще пытался переспать со мной?! – Легчайший способ заставить тебя использовать свою магию, – пожимает плечами Санс. – Хотя ты оказался гораздо более стойким, чем я ожидал. – Ты хотел, чтобы я использовал свою магию? – он вне себя от смущения, но это никак не помогает подавить искру любопытства, вызванную словами Санса. – Зачем? Он вскрикивает от боли, когда острый кончик у его шеи вонзается глубже. С алой вспышкой, вторая кость присоединяется к первой, паря около его позвонков. Он пытается успокоить свою лихорадочно бьющуюся душу, сохраняя молчание, несмотря на растущую у него гору вопросов. Санс громко вздыхает с явным раздражением, – Что с тобой блять не так? – Ч-что? – Ты разве не понимаешь, в каком положении оказался? – Он подчеркивает свои слова еще одним тычком в шею, впрочем, на этот раз легким и мимолетным. – И все еще, каким-то образом, вместо ответа на мой вопрос ты пытаешься вести ебаный диалог! Папайрус краснеет, мысленно отчитывая себя. (Да. Конечно. Скорее всего, лучше сначала объясниться. Его собственные вопросы могут подождать. ...если Санс не превратит его в пыль к тому времени.) Он выдает Сансу свое самое убедительное выражение лица, пытаясь донести через скованный язык своего тела, что он искренен и честен: – То, что я сказал тебе, – правда. Я твой брат. В... нескольких смыслах, на самом деле. Санс не впечатлен: – Ты действительно на этом настаиваешь? – Да. Знаю, наверное, сейчас это не имеет особого смысла, но я– – Послушай. Это блять твой последний шанс, дружище, – огоньки в глазах Санса погасли, и Папайрус почувствовал, как по его спине от этого пробежал холодок. – Просто скажи мне то, что я хочу знать, и, может быть, я решу оставить тебя кому-нибудь другому на распыление. – Говорю же тебе! – настаивает Папайрус. Он не знает, как можно упростить еще больше, учитывая, что Санс не позволит ему говорить достаточно долго, чтобы вдаваться в какие-либо детали. Все, что ему нужно, – просто чтобы его выслушали. – Санс, если ты дашь мне объяснить– Санс встает, выглядя утомленным и незаинтересованным в том, что еще он может рассказать, – Так, ладно, похоже, нет никакого смысла оставлять тебя в живых. И, словно по щелчку переключателя, Папайрус Начинает злиться Внутри него поднимается волна, словно огонь прожигает путь прямо сквозь его нутро. Он щекочет его ребра, вспыхивая вдоль позвоночника, поднимаясь все выше и выше, пока не достигает основания его черепа. Задерживается там на мгновение, накапливая жар, пока он не ощущается практически жидким от своей насыщенности. Потом он взрывается волнами по всему его телу. – Ты можешь просто– Вес удерживающей его магии рассеивается. – послушать меня, черт подери? Папайрус кричит, поднимаясь, медленно выпрямляясь в полный рост, без своей обычной сутулости. Смотрит вниз на близнеца брата, наблюдает, как он падает на спину с тревожным вскриком. Санс словно вмерз в холодный снег, снова смотря на возвышающегося над ним монстра. –К-как ты двигаешься? Этого не должно было– Я-я был уверен, что использовал достаточно– И Папайрус чувствует себя сильным, чувствует себя взбудораженным. Чувствует, будто в его распоряжении безграничный запас энергии, просто молящий о использовании. Это знакомо, на первобытном уровне, и его кости зудят от необходимости сделать хоть что-нибудь. Но не здесь, он напоминает себе, и точно не против Санса. Потому что, несмотря ни на что, глубоко внутри него засела нужда защищать и быть добрым. И, хотя он не знает, что именно происходит, знает, что ему был дан шанс. Так что он им воспользуется. Папайрус обрывает его: – Ты хочешь знать, где твой брат, так? Санс вздрагивает, пока Папайрус говорит, сжимаясь, словно ожидая атаки. Когда ничего не происходит, он смотрит на него снизу вверх, глазницы широко распахнуты, что выглядело бы комично в любой другой ситуации. После секундного колебания он кивает. Он кивает в ответ: – Тогда ты должен довериться мне, когда я говорю тебе об этом, несмотря на то, как это сложно, то, что я говорю тебе – правда. Санс снова смеется, хотя на этот раз смех выходит нервным и дрожащим. – Довериться тебе? Приличный такой запрос от того, кто врал мне в лицо и пытался занять место моего брата. – Я не пытался занять его место! Копия его брата издевательски хмыкает, презрительно смотря на него, несмотря даже на дрожь в голосе: – А-ага, ух, без обид, чувак? Но ты должен знать, что доверие нелегко здесь дается. Т-тебе нужно постараться чуть сильнее, чем так. – Забавно, – он фыркает, злость по-прежнему свободно курсирует по его костям. Довольно громкие слова для убийцы. Потому что как он смел? (Как он смел?!) Потому что Папайрус пытался. Но это не его вселенная, не его брат, и он понятия не имеет, как здесь все устроено. Так что он продолжает стараться и продолжает лажать, и это ужасно расстраивает, учитывая, что все чего он хочет, – вернуться домой. Он не думает, что хоть когда-нибудь чувствовал себя настолько, блять, беспомощным. И вот он Санс. Сидит здесь, осуждая его за гребаную "ложь". Держа какое-то странное, испоганенное, моральное превосходство над ним, так, будто бы он только что не обратил монстра в пыль прямо на его глазах. – Кого? – Санс хмуро смотрит на него, мгновенно удивляясь даже сквозь страх. – Ты меня слышал. – Папайрус ощетинился. – О чем ты блять говоришь? – Ты, – но искреннее замешательство в его голосе заставляет Папайруса коротко взглянуть мимо того места, где лежит Санс. И, в тот же момент, его ярость начинает утихать. То, что он ожидает увидеть, – кучка пыли. Но вместо этого его встречает вид на бессознательного монстра, связанного алыми магическими завитками. Целого и невредимого, если не считать отсутствующей руки, что не было делом рук Санса вовсе. Он связан и вырублен, но совершенно точно все еще жив. Санс вовсе не убивал его – Папайрус просто предположил это. Он... не уверен, как чувствует себя по этому поводу. Он явно ошибся в близнеце своего брата, снова. (Словно это все, на что он способен, когда дело касается Санса.) Он сутулится, от шока ли или от облегчения, он не может точно сказать: – Ты не убил его. Огонь внутри него тускнеет еще немного. Санс просто выглядит озадаченным: – Мне... не нужно было? Зачем прилагать столько усилий, если эта рана довольно точно гарантирует, что он будет мертв к утру? – Ты не поможешь ему? – Помочь ему? – Санс настроен скептически, – Ты хочешь, чтобы я помог парню, атаковавшему меня? Папайрус краснеет: – Т-точно. Я... Конечно нет. Следует длинная пауза. Они потеряли нить текущего разговора, вместо того позволяя тишине заполнить неловкость между ними. Папайрус чувствует взгляд Санса на себе, что заставляет его дернуться от дискомфорта. Но– Санс прислушивается к тому, что он может рассказать. (Он должен сказать что-нибудь. Что угодно.) – Я, эм... Я рад, что ты в порядке. И снова раздается смех. Папайрус начинает думать, что, возможно, это не столько в ответ на нечто смешное, сколько потребность в действии, когда он не знает, как реагировать. – Какого хрена? – Санс по-прежнему на земле, но сейчас он приподнимается, так, словно Папайрус уже меньше пугает его. – Почему тебе не плевать? Он пожимает плечами, не зная, как ответить на это. ( "Потому что ты мой брат" скорее всего не сработает в нужном ключе. В любом случае, это даже не полностью правда.) Санс поднимает себя на локтях, переворачивается, садясь на колени, смотря на него снизу вверх: – Меня не настолько легко убить. – Дело в меньшей степени в этом и больше.. – он колеблется, беззащитно улыбаясь Сансу, – Я больше беспокоился, что ты пытаешься раниться нарочно. Он не упускает то, как Санс вздрагивает от этих слов. То, как отражение былой вины и сожаления мелькает в его глазах, прежде чем он с легкостью избавляется от них: – Что? Как– Санс обрывает себя. Делает вдох. Папайрус не проронил ни слова. Способный только наблюдать, как противоречивые эмоции борются на его лице. Он больше не злится. Не может. Ни на того, кто так ясно видит слишком много последствий злобы этого безжалостного мира. (Кроме того, он все равно был одним из тех, кто «жил и давал жить другим». ) – Я не пытался. – спокойно говорит Санс. – Для чего тогда ты пришел сюда, если не для того, чтобы завязать битву? – Это не твое ебаное дело. – выплевывает он враждебно и неприветливо. Но Папайрус замечает быстрое движение его глаз вдоль линии деревьев позади них. Он следует за этим взглядом и сразу же понимает, что он ведет к руинам. Или по-крайней мере вел в его родной вселенной. Ему интересно, знает ли Санс о мужчине за дверью. Если так, то, возможно, туда он и направлялся. Прежде чем он успевает спросить, Санс сам задает вопрос: – Поэтому ты пришел сюда? Потому что беспокоился обо мне? Его тон скептичен, такой настороженный, что заставляет душу Папайруса сжаться, так же, как и каждый раз, когда эта версия его брата шокирована простой добротой. Ему не нравится слышать, когда он так говорит. Потому что он беспокоится о Сансе. Беспокоится о том, что сделало подобное место с кем-то, для кого, как он всегда знал, – доброта превыше всего. И, так же сильно, как Папайрус хочет вернуться домой, он хочет помочь и здесь. Хочет помочь Сансу. (Он просто не может оставить его страдать, как сейчас – каким бы он был братом, если бы так поступил?) Он открывает рот, чтобы заговорить. Вместо этого он задыхается. Он резко вдыхает, когда огонь, наполнявший его всего несколько мгновений назад, гаснет. Оставляя ледяной холод и пустоту, внезапность этого шокирует его организм. У него нет времени восстановиться после потери, прежде чем отсутствие какой бы то ни было магии, придавшей ему сил, снова оставит его на милость оков, сброшенных ранее. Он пошатывается и наклоняется вперед, едва успевая правильно поставить ногу и не упасть. – Воу, эй, что случилось?! – спрашивает Санс, и что-то было в его голосе такое – если бы он не знал наверняка – Папайрус назвал бы беспокойством. Он не может ответить. Все его усилия направлены на то, чтобы просто устоять. Возникает гложащее чувство, что он упустил свой шанс. Санс никогда больше не послушает его. Со следующей пульсацией ограничивающей магии, пронзающей его, Папайрус падает. Папайрус падает И Санс подхватывает его. Сказать, что он потрясен, – ничего не сказать. Ему удается вытянуть свою шею достаточно, чтобы взглянуть в лицо Сансу. И его выражение говорит о том, что Санс удивлен не меньше. – Ухх, – осторожно опуская его на землю, – Кажется ты, ухх.. снова связан, хах? Папайрус уставился на него: – Ты поймал меня. – Ну, знаешь, ты не попытался мгновенно превратить меня в пыль, пока был свободен, так что.. – Санс не уточняет что, его скулы покрываются легким румянцем. Папайрус рад этому – он начал уже было думать, что он единственный монстр во всей этой, черт ее побери, вселенной, который когда-либо смущался, – Так ты собираешься объяснить или как? Его душа подскакивает от этого предложения: – Ты действительно хочешь выслушать меня? Санс пожимает плечами: – Ты привлек мое внимание. Санс устал – это достаточно очевидно. Его плечи поникли, и его взгляд, не спутать ни с чем, – полная утомленность ситуацией. На данный момент все, чего он хочет – получить ответы. И ему все равно, как он их получит. – Хорошо, – кивает Папайрус, желая добиться хоть какого-то прогресса. – Хорошо, так ты... не хочешь присесть или вроде того? Это будет довольно длинная история и– – Вообще, – Санс зевает и потягивается, низ его майки так сильно задирается вверх, оголяя его бедра, что Папайрусу приходится отвести взгляд, – Почему бы нам не вернуться домой, для начала? Папайрус хмурится: – Я, ух... Прямо сейчас не могу нормально двигаться, если ты не заметил. – О, не беспокойся об этом, – отмахивается Санс, совершенно равнодушно, – это всего лишь временно. Должно пройти через несколько часов. Так все же это как-то связано с Сансом. Папайрус так и думал, но от осознания этого ему все равно как-то не по себе. Как он мог упустить столько всего творящегося прямо у него под носом? Он смотрит на Санса: – Так... Что? Ты просто хочешь ждать здесь до того? – Нет, – И впервые после того как он освободился от сдерживающей его магии, Санс приближается к нему. Он кладет руку ему на плечо, слегка угрожающе улыбаясь, – Как я и сказал, мы идем домой. – Эм, не хочу сомневаться в тебе, но... ты выглядишь не совсем способным самостоятельно нести меня обратно. – Кто сказал, что я буду нести тебя?, Санс подмигивает ему, и ничто никогда не могло подготовить Папайруса к тому, что он скажет далее. – Я знаю короткий путь. Душа Папайруса колотится: – Короткий пу– Знакомому искажению пространства все еще удается его потрясти, когда он не готов. Еще хуже из-за того, что не он их телепортирует. Это дезориентирует, и так странно перемещаться с кем-то еще. Папайрус чувствует волну сочувствия к несчастным душам, которых протаскивал с собой таким образом. С щелчком они оказываются в гостинной. На Папайруса накатывает приступ тошноты, и он чувствует себя благодарным за то, что сидит, потому что встать означало бы упасть ничком, лицом вниз, с таким-то головокружением, как сейчас. Санс немедленно отступает от него. – Добро пожаловать домой. – Он ухмыляется, и Папайрус мельком останавливается на знакомом восхищенном блеске в его глазах. Потому что он не столько похож на тот, который он видел у своего брата. Он больше похож на тот, что он видел в зеркале бесчисленное количество раз. В это мгновение Папайрус решает, что, возможно, все это время он искал ответы не в тех воспоминаниях.