Caught by poison

and I've tried

—Да проклянут тебя Боги... — Иккинг в отчаянии в пятый раз хватается рукой за дверную ручку, но не может заставить себя выйти. До больно сжатой челюсти и злобных вдохов, не может физически потянуть руку на себя, а за ней и дверь. В мозгу раз за разом разносится чужой голос, чужой приказ. И эти слова, столь чётко стоящие перед глазами, кажутся ему самыми отвратительными на свете. Звучат, ударяются о череп и возвращаются, и лишь потом понемногу затухают. Викинг садится на пол под дверью, зарывается руками в волосы, пытается унять панику. Нужно всё обдумать... всё хорошенько обдумать... Охотник однозначно идёт вперёд него по всем пунктам. Он не может бежать, причинять вред, отвечает на любой вопрос... Самое ужасное в этой ситуации не то, что Иккинга используют — переживёт — а то, что из-за него найдут Беззубика, из-за него сейчас страдает его семья. Боль опять душит горло. Он только недавно подавил в себе рыдания, и вот сейчас они опять пытаются выйти на поверхность. "—Ты же теперь понимаешь, каким именно образом ты поможешь мне найти твоего дракона? —Да…" Все слова, что сходят с языка... такое ощущение, что их говорит кто-то другой [*]. Иккинг позволяет себе быть слабым сейчас. Позволяет выйти наружу всем эмоциям, опять позволяет течь по щекам горячим слезам, позволяет себе вздрагивать от всхлипов, позволяет себе обхватить ноги руками и завыть. Он прекрасно понимает что произойдёт, если он не выберется отсюда. Прекрасно понимает, по чьей вине это произойдёт. Лишь по его. Так глупо попасться! Идиот! Идиот!!! Юноша успокаивается через минут девять, рвано дышит, смотрит в пол под кроватью. Слёзы высохли, оставляя на коже чувство стянутости. Нос заложило. Голова нещадно болела. Эмоции отступили, но на их место пришла пустота. Ему нужно было поспать. Определённо. Парень поднимается, по стенке доходит до деревянной кровати. Массивная, с парочкой железных заклёпок, видно, что к ним можно прицепить наручники. Это было бы, если бы Гриммель не воспользовался ядом?.. В любом случае не удалось бы ему убежать из этой комнаты. Хэддок устало проводит ладонями по лицу, стирает оставшуюся влагу на ресницах. На этой кровати подушка, одеяло, даже какое-то подобие матраца. Он откладывает одеяло, укладывается набок, предварительно сняв с ноги деревянный обрубок и стянув с себя рубаху. Накатывает чувство уязвимости, вкупе с больной головой, заложенным носом и вновь пробудившимися болевыми ощущениями на лице и теле... Точно, он же обгорел. За всеми переживаниями он даже забыл об этом. Щека тоже болит, но уже от того, как он столкнулся с полом в кабинете охотника. Его пробивает на нервный смешок. Действительно... как же можно об этом забыть. Какие глупости... Стоит только прикрыть глаза, как его тут же накрывает тьма. *** —Выбежала за двери дева-тролль, рыдая, И горько она причитала: "Если бы могла я стать рыцаря женою, Конец наступил бы мученьям!". Иккинг приоткрывает глаза. Уже день, на удивление, даже над этим тёмным местом светит солнце. Комната не кажется столь чёрной, как вчера. Сейчас она напоминает, в какой-то мере, даже его комнату на Олухе... осталось ли от него что-нибудь? Парень слышит за окном пение, тихое-тихое, но этого хватает, чтобы узнать Трин. У девушки был на удивление красивый голос, вчера он тоже не успел это понять под грудой отрицательных эмоций. Он садится на кровати, осматривается, чтобы вспомнить, где оставил одежду и ногу, натягивает на себя рубашку, крепит культяпку. Засучивает рукава и подходит к маленькому окну. Открыть его получается не с первого раза. Лишь после того как он подумал о том, что он не будет бежать — рука поддалась на уговоры. —Герр Маннелиг, герр Маннелиг, Женитесь на мне, и Вас одарю я охотно, А вы отвечайте лишь "да" или "нет" мне, Лишь "да" или "нет"… Пение как раз заканчивается, когда он садится на окно, нагибается, чтобы не удариться головой и выглядывает наружу. Девушка кормит кур, напевая уже себе под нос. Она выглядит достаточно весёлой, но при виде дракона, который так же попадает в поле зрение, меняется в лице. Девочка, которой не дашь больше 18, становится серьёзной, губы перекашиваются в отвращении, а глаза пылают ненавистью. Иккинг сжимает губы в плотную линию. Они ведь не понимают... никто не понимает, какого дружить с драконом, а не ненавидеть его. Никто из них. Даже, казалось бы, одно из самых добрых существ здесь, которых парню пришлось повстречать, преисполнена ненависти к этим созданиям. Из груди вырывается сдавленный выдох, взгляд опускается вниз, Смертохват смотрит на него, отчего юноша почти давится воздухом, кашляет в кулак. Дракон отводит взгляд и продолжает патрулировать вокруг дома. После кашля его замечает и Трин. Девочка оставляет корзину на заборчике, после чего бежит в дом. Иккинг лишь провожает её взглядом и залезает обратно в комнату — выпрыгнуть ему не даёт лишь приказ. Окно он закрывает, опирается лопатками о стену рядом, приставляет к подбородку правую руку и думает. Сбежать он сам не может, а вот если ему в этом помогут? Достать хотя бы одну Жуткую Жуть... Хотя бы одну, этого хватит, чтобы передать послание. Наверное. Он неопределённо чешет затылок, смотрит на закрытое окно и вздыхает. Он лучше себя убьёт, чем выдаст Беззубика. Поэтому Хэддок решает, что наложит на себя руки, если ему не удастся помочь своему другу. В дверь слегка стучат прежде, чем войти. Трин приулыбнулась грустно, пытаясь не уронить небольшой таз с водой. Иккинг подрывается ей помочь, забирая ношу. —Спасибо. —Да-а... не за что, — он следит, как она вновь пропадает, но совсем не на долго. Возвращается с тряпками, небольшим мешком и кружкой с отваром. —Он сказал мне обработать тебя, а, вот ещё, — из мешка достаётся его родная нога, от чего у юноши даже спирает дыхание. —С чего бы такая щедрость? — он немедля меняет её, отставляя в сторону уже ненужную деревяшку. Даже давление на ногу спадает, становится легче стоять, уже не говоря о ходьбе. Девушка пожимает плечами, кладёт рядом с тазом на стол тряпки, там же оставляет отвар. —Сними рубашку, я осмотрю тебя, — она закатывает рукава, открывает только что закрытое окно, впуская чуть больше света, после чего перетаскивает от небольшого стола стул к нему. Хэддок сжимает губы в плотную линию. Перечить как-то не было смысла — было, правда, больно. А бастовать, как он для себя отметил, ну, вообще не вариант. Через себя он стягивает верхнюю рубашку, садиться на предложенный стул. Сначала ему обрабатывают лицо, как оказалось, на щеке содралась кожа, там красовались уже две царапины. Ожогов, как таковых, не было. Просто воспалённая от действия температуры кожа. Дракон, по сути дела, спас его там. Юноша смотрит на аккуратные действия девочки, которая опять что-то напевала под нос, слегка улыбается, за столько-то времени это первая положительная эмоция на его лице. Трин смотрит на полуулыбку, сама тоже натянуто улыбается. —Помоги мне... —Извини, но моё хорошее отношение не значит, что ты перестал быть пленником, — довольно быстро прерывает его начинание, смотрит серьёзно. Иккинг кусает себя за губу. Девочка проводит по его коже в последний раз, отходит, бросает тряпку в таз. —Мне неприятно видеть, как кто-то страдает. Я не люблю чувствовать своё соучастие в боли людей. Но знаешь, если выбирать между неизвестным мне человеком, и Гриммелем, то я выберу его. Я на его стороне. Я приду за тобой позже, выпей отвара, поможет притупить боль, — после чего, захватывая таз, убегает из комнаты. От разочарования Иккинг бьёт по стенке кулаком, закрывает глаза и задумывается. Вполне нормально, что ему не будут помогать люди, которые близки охотнику. О чём он думал, когда надеялся, что это сработает? Впрочем, мысли о том, что он хочет сбежать, всё ещё игрались в голове. Вперемешку с приказом этого не делать. *** Трин опять стучится в дверь, заглядывает, обнаруживая задумавшегося Иккинга на кровати, в какой-то прострации подбрасывавшего свою ногу в руке. Выглядело это на порядок странно, но пришлось это прервать. Хэддок поворачивается к ней, садится на кровати. —Пошли, он зовёт тебя, — юноша кивает на её слова, после чего прицепляет ногу и поднимается. Девочка ждёт, когда он выйдет в коридор, замечая лишь то, что к отвару он так и не притронулся. Сжимает губы, идёт за ним, прикрывая дверь, спускается и тянет за рукав, когда тот пытается свернуть на второй этаж. Их путь лежит наружу. Парень осматривается, так как при свете солнца тут совершенно другая картина. Впрочем, Смертохват явно не заряжал всё вокруг позитивом. Как и ещё два его сородича. Девочка проходит на задний двор, где её и увидел в окне Иккинг, потом заворачивает в пристройку, останавливается около входа. —Я привела его. —Приготовишь ужин? —Да, конечно. Хотите чего-нибудь? —Что захочешь, милая. Ты всё готовишь прекрасно, — Трин кивает, потом смотрит на подошедшего Хэддока, сдавленно тому улыбается и исчезает из его поля зрения. Зелёные глаза смотрят на Гриммеля, что опять держит пергаменты, но они больше, изрисованы и совсем не понятно, что же именно на них изображено. Мужчина подзывает его жестом руки, даже не смотря. Иккинг хмурится, но осознаёт, что движется с трудом — он возвращает контроль над своим телом. Это радует, поэтому юноша собирается слегка подыграть, пока дело не выходит за рамки. Когда действие яда спадёт — побег будет лишь вопросом времени и средств. А и то и другое он найдёт. В задумчивости Хэддок не замечает, как его дёргают за руку, в момент, прерывая все размышления, немедленно заставляя запихнуть эти планы глубоко в подкорку мозга. В руку впивается игла, слышится "Не дёргайся", и он послушно стоит, не двигаясь, пока небольшая по размеру колба не пустеет, откладывается на стол. Юноша трёт руку, кусает себя за губу. Это больно. —Я дам тебе пару заданий здесь, постарайся, потому что вещи делаются для тебя. Здесь наброски и примерные чертежи, если что зови Трин, она всё здесь знает, — коротко распоряжается Гриммель, оставляет на столе пергамент и смотрит на слегка хмурого Хэддока с какой-то скукой, будто бы за ночь ему совсем надоела новая игрушка. Иккинг рвано выдыхает, делает шаг, следя за действиями охотника, и переводит взгляд на оставленные ему наброски. Это броня, кое-где видно, что нужно будет переделывать свою, в углу пергамента неприятнейшее дополнение в виде ошейника, он расписан, что там должно быть. На втором листке колбы с тонкой иглой и человеческой дозой. —И ты хочешь, чтобы я сам создал это? —Довольно поэтично, как мне кажется. Сразу говорю, что ты делаешь всю работу качественно. Материал зря не трать, его немного. Вопросы? —Что мне делать, когда я закончу? — он кусает себя за губу, противясь приказу, но не может. Мысль озвучивается сама по себе. Кажется, что нужно как-то с этим смириться. —Хм... я вернусь к тому моменту, а потому будь тут, я найду для тебя дело. Гриммель покидает пристройку, слышит лишь стук кулака об стол, что вызывает на его лице ухмылку. Хэддок непроизвольно смотрит на пергамент, чувствуя, как его тело буквально хочет уже начать работу. От этого в помещении разносится тяжкий вздох, а сам парень оглядывается в поисках инструментов, чтобы те сразу были под рукой. Он начнёт работу, и закончит её качественно. Просто потому что он не хочет слышать гадкого голоса в голове, который так сильно бьётся в черепной коробке. *** Хэддок стучит молотком по наковальне, пытаясь создать очередную застёжку для ампулы. Наверное, с минуту назад, он пытался справиться с трясущимися руками — дорезал драконью кожу, чтобы создать, этот чёртов ошейник. Он закончил со своей бронёй, та покоилась рядом со столом, в ней нужно было лишь доработать детали в виде банальной стирки и шлифовки пары элементов. Сейчас же он пытался не плеваться всякий раз оскорблениями, пытаясь воспроизвести свою же удавку. Трин заходила к нему три или четыре раза, всё же заставила его выпить кружку отвара, а после и перекусить свежим хлебом с куском сала. Благо юноша противился ей недолго и позволял себя накормить. Парень суёт застёжку в воду, поднимает щипцами, проверяя её на деформацию, после чего выдыхает, соединяет бляшку с полоской кожи, начинает сшивать её. Потом его руки опять вздрагивают, поднимают ошейник и примеряют к своей же шее... Подходит. Иккинг до скрипа сжимает зубы, но долго не возмущается, продолжая работу. Он не сразу замечает тень около входа в кузню (эта самая пристройка, достаточно просторная, со всеми нужными материалами в одном месте и, на удивление, очень аккуратная). Делает на ошейнике пару дыр, в которые в будущем должны, в теории, вставляться колбы, которые так же он должен изготовить специально для этих отверстий. Тень заставляет его вздрогнуть, когда он всё же замечает её под ногами, устремить на неё взгляд, слегка прищурившись — солнце близилось к закату, как раз освещая эту часть здания. Охотник стоял и наблюдал. Даже если его лицо не выражало эмоций, то глаза были пропитаны удовлетворением. Иккинг хмурится, отворачивается, протыкая шилом ещё одно отверстие, уже для застёжки. —Отверстия делай под эти колбы. Их всего шесть, так что осторожнее, — таки доносится до него голос, опять заставляя обернуться, теперь к столу. На него мужчина кладёт три из них, оставшиеся оставляет в небольшой сумке на поясе. Иккинг подходит, берёт в одну руку колбу, осматривает её. Она меньше, игла тоньше и немного короче, на стыке иглы и стеклянной части специальный ободок для закрепления в ошейнике. А ведь он так надеялся, что сделает там ошибку и сможет вытащить эту чёртову гадость из своей шеи. Видимо — нет. Гриммель тянется к его руке, поднимает её за запястье, заставляя показать работу. Иккинг следит за его взглядом, за меняющимся лицом охотника, которое расплывается в довольной ухмылке. Хэддок пытается вытащить запястье из чужой ладони, бубнит что-то "Я продолжу работу", делает шаг назад. Мужчина отпускает его, но не сразу, задерживает взгляд на строптивом мальчишке, прежде чем разомкнуть ладонь. Следит, как тот вместе с колбой идёт к наковальне, прорабатывает отверстия, стыкует, подделывает. Он не выглядел вождём. Хорошим кузнецом — возможно, изобретателем — определённо да, охотником — нет. Но и не вождём. У Гриммеля в голове не укладывалось, как Стоик мог допустить столь позорное поведение для своего сыночка. —Застёжки проверь, чтобы колба была закреплена прочно и не болталась. Когда закончишь — сам на себе установишь, колбу введёшь, закрепишь на себе, будешь менять каждый день периодичностью в восемь часов. Новые колбы я дам тебе чуть позже. Потом иди в дом, броню отдай Трин, она постирает, — Гриммель вздыхает, трёт переносицу, пока Хэддоку только и остаётся, как слушать новый приказ, который ему совершенно не хочется выполнять, но придётся. —В доме придёшь в мой кабинет. Иккинг еле заметно кивает, продолжая прошивать удавку. Он весь день не мог поверить, что действительно делает такую большую услугу своему врагу. Сам для себя. К концу дня это чувство притупилось, но сейчас вернулось, создавая внутри диссонанс. Он не хочет этого делать, но как только завершает ошейник — надевает на себя, подходит к столу, осматривает колбочку с ядом, сжимает губы в плотную линию, вставляя её в среднюю дырку. Это заставляет его упасть на колени. Игла прокалывает, застревает на одном месте, но, о Боги, как же это больно. Он не хочет привыкать к этому чувству. Не хочет чувствовать это когда-либо ещё. Потом пальцы поворачивают колбочку против часовой стрелки, закрепляя её. Тело содрогается пару раз, вызывая новую порцию боли. Он сильно сжимает зубы, стоит на коленях ещё минуту, пытаясь свыкнуться с ощущениями. По венам растекается жар, яд медленно, но верно распространяется по его кровеносной системе. Иккинг глубоко вздыхает, поднимается. Колба, как вчера, не тянется вниз, стоит исправно, надёжно закреплённая ошейником. Поэтому из неприятного оставалась лишь боль от прокола и температура собственного тела. Стирая пот со лба, юноша идёт на поиски Трин. Она находится быстро, развешивает бельё на верёвки. Он коротко ей сообщает об оставленной броне, следит, как она скользит по его новому аксессуару глазами, отводит их и кивает. Хэддок отходит от девушки, идёт в дом, ерошит свои волосы, придумывает особо страшные проклятья. Не видит, как девочка прикрывает губы рукой и зажмуривается от неприятного ощущения во рту. [*] — Слова из песни: Paralyzed — NF Два четверостишия — перевод из этой песни: Herr Mannelig — Garmarna