Tears on my face I can't take it If lonely is a taste then it's all that I'm tasting Do you hear my cry? I cry, oh
Иккинг стоит перед корзиной с шипами Злобного Змеевика и пытается унять слёзы, так сильно просящиеся наружу. Приказано смотреть. Наблюдать. Не отводить взгляда. Из груди вырывается сдавленный всхлип, когда его просят принести корзину к повозке. Он не хочет брать и рад, что приказы на него действуют лишь со стороны Гриммеля, потому что он качает головой и отходит. Был бы это голос того — он бы принёс. Парень виновато смотрит на Барбро, та закатывает глаза и берёт шипы сама, после чего все они скрываются с пляжа в деревню, а сам Хэддок садится на покрытый снегом песок, прижимает к себе ноги. Рад, что только с его стороны. Но не рад всему остальному. Не рад, чьим приказам приходится подчиняться. В голове прокручиваются все ругательства, которые вообще он знал, хотя бы косвенно, а за ругательствами идут и картинки. Иккинг мотает головой. Это явно выше его сил. Через секунду он жмурится, потом заставляет себя посмотреть на свои руки. Он мыл их в ледяной воде океана, но на них всё ещё есть кровь. А ощущение, будто бы кожа горит — никуда не пропало. Он отводит взгляд. —Так и будешь тут сидеть, и жалеть бедного себя? Нагляделся — а теперь вали домой, юный вождь, — Барбро вернулась, на удивление, слишком быстро. Та проходит мимо юноши, который довольно резко вскидывает на неё голову, доходит до клеток и достаёт оттуда свой меч, тот самый, что он видел при их первой встрече, и булаву. —Как будто тебя это волнует, — вздыхает, смотрит вдаль перед собой. Почему-то ему очень хотелось теперь рисовать перед собой решётку. Ощущение, будто бы он заперт в клетке, из которой он всё никак не найдёт не то, что ключа... он не находит даже двери. —Абсолютно не волнует. А вот командиру не понравится, если с тобой что-то случится, потому поднимай свой зад и иди его отогревай, — она встаёт рядом, упирается в свой меч, хмыкает на порыв ветра и залетевшую в глаз снежинку. —А мне наплевать на твоего командира, — Иккинг зло смотрит на гладь неспокойного океана. Тот явно не покроется корочкой льда, если всё время будет в таком состоянии. Хотя даже на Олухе он всё же иногда промерзал. На его памяти были такие моменты... —Ну, ты ринулся его защищать от дракона, когда тот... —О, неужели ты думаешь, что я делаю это по своей воле? — он показывает шею, мол, ты что, не видишь? —Как будто тут есть о чём печалится. Это всего лишь дракон, — девушка поднимает меч, суёт его в ножны, — А тебе пора бы уже понять. За человека ты или за дракона, — после чего она уходит. Иккинг же думает про себя, что он и за тех и за других одновременно. Он за своё племя, свой народ, своих драконов. Они его семья, а семью не бросают какой бы она не была.***
—Повтори. —Я не могу покидать дом без разрешения. Разрешено выходить из него только в кузницу. —Дальше. —Я не могу разговаривать с обитателями этого дома, без вашего разрешения. —Ещё? —... При поставке новых драконов я принимаю участие в их умерщвлении. Слова даются с большим трудом, в горле ком. Иккинг смотрит на Гриммеля в его кресле, который опять закинул ноги на стол и смотрел в какую-то книжонку, сжимает руки в кулаки. —Ну-ну, продолжай. Я же не должен выпытывать из тебя все слова, которые сказал до этого, — ему весело, это видно. Он не улыбается, но его голос так и сквозит триумфом, от чего самого Хэддока почти выворачивает. Его рот опять открывается против воли. —Приказы мне даёте лишь вы. К Смертохватам я не подхожу, если вы мне не приказали. В свободное время я изучаю записи, которые вы мне даёте или же сижу у себя в комнате. Запрещено наносить вред вам, вашим людям и себе. Я не могу трогать ошейник и колбы с ядом, — парень перечисляет это, не отводя взгляда от довольного лица. Теперь холодные глаза охотника смотрят прямиком на него, в них играют огни из очага и свеч, а ещё искры истинного наслаждения и контроля. —Отвечаю вам незамедлительно, говорю правду. Обращаюсь на "вы". Не перечу приказам. Не сопротивляюсь. Не отвожу взгляд, когда говорю с вами, — наконец замолкает, сжимает губы в плотную линию и складывает руки за спиной. Полнейшая марионетка. —Молодец, — охотник не сдерживает довольной улыбки, отчего у самого парня внутри закипает такая злость, что она практически осязаема, — Всё запомнил правильно, — Хэддоку хочется выплюнуть оскорбление, но он понимает, что не в том положении, чтобы пытаться что-то сказать Гриммелю. Тот был на несколько шагов впереди. И продумывает дальнейшие. Мужчина манит его пальцем, ничего другого не остаётся, как подойти. Его довольно грубо треплют по волосам, опираются на плечо и встают. —Хорошо. Завтра я улетаю по делам. Перед этим ты получишь некоторые чертежи. К моему приезду ты должен будешь сделать это в кузне. Трин больше не будет тебе помогать, так что я покажу, где некоторые инструменты, что тебе понадобятся. Работу выполняешь опять качественно, я не буду больше делать заметки по этому поводу. И да, новые колбы будешь брать на моем столе, переливать их самостоятельно. У тебя всего лишь шесть колб, это на два дня. Может быть, я просто вернусь позже, хотя планы как раз на два дня полёта. Вопросы? —Что я должен буду сделать? —Узнаешь по чертежам, не волнуйся на этот счёт. —Я свободен? —В относительной свободе. Да. Иди к себе в комнату. На рассвете жду в кузне. Парень почти срывается с места и выбегает в коридор. Гриммелю вмиг перестаёт быть весело. Он смотрит на огонь в камине, подходит к нему, пинает обратно выпавший уголёк и сжимает губы. Этот мальчишка... Охотник проводит по лицу ладонью. Пусть в конечном итоге у него и удастся без каких-либо проблем заполучить и фурию и всех драконов их островка. Но...***
Юноша немедленно запирается в комнате, садится прямо под дверью на колени и упирается лбом в неё же. Сильно бьёт кулаком по дереву, кусает губы. Теперь даже при всем желании... Иккинг встаёт, снимает с себя ногу и падает на кровать вниз лицом. Голова против воли поворачивается вбок. Бесит... Остаётся только вздохнуть, лечь на спину. Осознание об одиночестве приходит слишком внезапно. Эти пару дней он и правда будет совсем один. Ему не разрешено ни с кем разговаривать. Да даже к драконам подходить. Самого Гриммеля не будет, поэтому взаимодействовать, в общем-то, не с кем. Комната внезапно становится такой большой, что парень почти, что давится вздохом. Один. Тьма сгущается по всему пространству комнатушки, и свеча совсем не справляется со своей задачей эту тьму разгонять. Становится ещё тоскливее... Переворачивается на бок, смотрит на свечку, поджимая к себе ноги. Такое ощущение, что остаёшься один на один со всем оставшимся миром. Решётка на окне и двери рисуется сама по себе. Приходится зажмурится, но прутья камеры сгущаются в воображении со всех сторон. В эту ночь он засыпает с большим трудом, после заката вкалывает в себя яд, пытается уснуть с колбой в шее, но лишь ждёт, пока она опустеет, чтобы вытащить и положить к остальным в футлярчик на своём протезе. Снятся в основном кошмары. Он часто просыпается посреди ночи, с тяжёлым дыханием, похолодевшими руками. Тошно от всех мыслей, что роются в голове, тошно от всей ситуации в целом. И невыносимо больно. Не от проколов в собственной шее. Но от осознания полной уязвимости. Нет возможности отправить весть родным, дать понять, что он жив, что нуждается в помощи. Он даже не знает, где находится. Гриммель, когда он пытался рассмотреть карту, сказал не смотреть туда больше. Опять зажмуривается, чтобы уснуть ещё на час или два. Близится утро.***
В семь утра, не выспавшийся, с серыми, еле заметными, мешками под глазами, он уже стоит около входа в кузницу. Гриммеля ещё нет, поэтому он спокойно выдыхает, заходит внутрь. Снаружи снегопад, становится ещё холоднее. На волосах уже тают снежинки. Тонкая ткань в броне совсем не спасала от мороза. Нужно будет подумать об утеплении, если ему разрешат, конечно же. Проходит к кузнице, где ещё тлеют угольки, протягивает руку, наслаждаясь хоть каким-то теплом. Гриммель появляется на пороге довольно неожиданно. Тело само поворачивается к нему, глаза смотрят на чужое лицо. Весь парень будто бы замирает в ожидании нового приказа. Но сам охотник молчит. Долго смотрит на парня, выжидающе поджимает губы. Хэддок сдаётся уже через минуту. —Не молчите. —Мне казалось, тебе противно меня слушать. —Противно, — Иккинг сжимает губы в плотную линию, отводит взгляд на секунду силой воли, но те быстро возвращаются, замечая на чужом лице довольную усмешку. Мужчина, наконец, отмирает, проходит до стола, куда сам парень даже не поворачивал голову, кладёт туда два свитка, видимо, с нужными чертежами, потом подходит к печи, где до этого грел пальцы наездник. —Чертежи там, сделаешь все в соответствии. Можешь использовать одного дракона, чтобы разжечь печь, его кислота долго горит. В остальном наказы те же. Я вернусь как смогу, — он треплет его по голове, опять грубо, но под конец «ласки» чуть нежнее, в конечном итоге отходя от парня и направляясь к выходу. —Если будут прибывать новые драконы — на время моего отсутствия ты отстранён от работы с их умерщвлением и их трупами. У тебя уже есть работа и задание. Ясно? —Да. —Вопросы? —Моё питание, — Иккинг вздыхает. С Трин ему запрещено общаться, а есть ему уже хотелось. С голоду ему умереть тоже не разрешено. —Она будет оставлять тебе еду в определённое время. Не волнуйся, говорить тебе с ней не придётся. Ещё вопросы? —У меня нет вопросов. —Хорошо. И он улетает. Забирается в свою конструкцию, забирает всех драконов, кроме одного и скрывается за горизонтом, куда-то в южном направлении, уже через пять минут. Хэддок смотрит вдаль, прислонившись боком к косяку двери, фыркнул на всё это, пнув небольшой камень рядом с кузницей, после чего отыскивает взглядом дракона, подзывая того к себе жестом. Смертохват подходит, суёт нос внутрь. Парень лишь подзывает его дальше, указывает пальцем на печь. Дракон плюётся воспламеняющейся кислотой точно в цель.***
Проходит пять дней.
За пять дней он создаёт два арбалета и ещё около двадцати снарядов к ним. За пять дней он ни разу ни открыл рот, не разговаривал ни с одной живой душой. За пять дней он ни разу не спал спокойно. За пять дней... Хэддок прижимает ноги к груди, смотрит в окно и пытается отыскать взглядом Трин. Она загоняет в хлев корову, запирает всё, вытирает руки о фартук и спешит в дом — опять поднимается ветер и идёт снег. В доме не холодно, спасибо хорошим каминам, но в его комнате прохладно. Своего камина тут нет, только труба, проходящая рядом, потому тепло поступает, но не в тех количествах. Девушка принесла ему ещё в первый день тёплое одеяло, а когда он уходил в кузницу на следующий день — ещё и шерстяную накидку. По крайней мере, он уже не дрожит от холода. Он вздыхает, смотрит на книгу, что лежит рядом, но все никак не может её открыть. Ему разрешено читать некоторые книги, она одна из них. Но он не может по собственным принципам читать об убийстве драконов. Ему вполне хватает свежих воспоминаний о том, что он уже сам делал это. Руки всё ещё саднит. Он расчёсывал их несколько раз, в один из моментов до крови. Те заживают уже, но всё ещё больно. Противно от самого себя. И ещё тошно от одиночества. Иккинг отталкивает от себя книжку, та падает на пол, а сам юноша проходит до кровати, ложится в неё, пытается уснуть. Не получается. Лежит с открытыми глазами, смотрит на догорающую свечу со слезами на глазах. Ему хочется эмоциональной разгрузки. Он всё ещё рисует камеру вокруг себя, только теперь на потолке ещё огромный каменный валун. И он гнёт прутья решётки. Но не с целью освободить, а раздавить всё, что находится внутри. А сверху всё это накрыто чёрной вуалью, из-за которой никто не может разглядеть всё, что внутри. Он почти проваливается в дрёму, но её прерывают стуком в дверь. Трин приоткрывает дверь, заглядывает внутрь. Хэддок, уже севший на кровати, тут же отворачивается. В черепе стучит "Нельзя говорить ни с кем". Но он и не говорит. Лишь слушает. Слушает уже хоть чей-то голос за последние пять дней. —Он вернулся, тебя хотел бы видеть в кузне. Сказал, что будет проверять работу, — после чего удаляется. Остаётся только глубоко вздохнуть, потереть лицо руками. Придётся идти вниз. Но в этом есть и плюсы... один вернее. Он сможет с кем-то поговорить. Хоть с кем-то. С Гриммелем. Эпиграф: Can You Hold Me (Feat. Britt Nicole) — NF