Call my name and I'll come running Take my hand and lead the way
Рука болит ещё долго. Не сравнить с той болью, когда он только получил раны, но и в течении перевязок, работы, они болели. Работа была не то, чтобы сильно сложной — разобрать книги, перенести вот эту стопку книг, подай стакан, выброси это в камин — но напрягать руку не хотелось совершенно. Чаще всего Иккинг приведением находился в кабинете, читал литературу, которую ему всучали под приказами. Да, теперь он мог похвастаться знанием новых видов драконов, а так же средствами борьбы с ними, способами их убийства. А ещё знал пару историй и легенд местного разлива. И, что было для него самого довольно большим открытием, начал учить новый для себя язык. Книг на русском у Гриммеля было совсем немного, вроде бы всего шесть, и все, на удивление, не о драконах. О травах, какие-то повести, и, Иккинг так до конца и не понял, что-то о его стране. Честное слово — ему не особо хотелось лезть в чужие страны, знать о них что-то новое, все его мысли чаще всего были заняты или ядом или своей деревней. Будем максимально честны — он даже думал забыть о них. — Иди сюда, — тело захлопывает книжку и встаёт, глаза не совсем поспевают за действиями, потому взгляд на охотника он поднимает лишь дойдя до стола. Тот смотрит на него протяжно, будто бы думает, а можно ли доверить какое-то задание ему. Но Хэддок лишь молчаливо продолжает ждать, разглядывает лицо напротив, от нечего делать, думает о том, что он уже не совсем сильно хочет придушить его во сне. —Отнеси в порт, посыльным ты поработать в состоянии, у тебя не ноги болят, а рука, — таки решается мужчина, всучает в здоровую руку свёрток, достаточно увесистый, если честно, пусть и не большой. Хэддок глупо хлопает глазами, потом переводит взгляд с Гриммеля на бумажку и, лишь осознав, что тело поворачивается к выходу, следуя приказу, тут же открывает рот. —Один?! —Тебя смущает это? Я не прошу тебя взаимодействовать с кем-либо, я прошу просто отнести это человеку, который извещён, что ему должны доставить. С учетом того, что тебе и говорить с кем-то нельзя. Всё, скройся с глаз, — Гриммель отмахивается от парня, как от мухи, после чего глаза парня уже сталкиваются с дверью выхода из дома. Вот что за чёрт? Ему можно было гулять, это так, но сам, один, он никогда не был в деревне. Видимо всё бывает в первый раз. На улице холодно, скоро наверняка пойдёт снег. На обратном пути точно попадёт в снегопад. Хэддок выдыхает облачко пара, прикрывает глаза, будто бы собирается нырять, и лишь после этого отправляется сначала к ограде (которую трудно открывать одной рукой, между прочим), а после и к деревне. В лесу красиво сейчас. Некоторые листья не успели опасть, так что занятно наблюдать за золотыми и кровавыми листиками среди белоснежной пустоты. Парень идёт высоко задрав голову, серые облака, прямо здесь, были такими низкими, будто бы парили совсем рядом с землёй. В воспоминаниях проносятся моменты, когда Беззубик и он летали под этими облаками, а иногда, когда ожидалось северное сияние, то летали и над ними. А сейчас... а сейчас неизвестно где Ночная Фурия, Гриммель пару раз говорил, что рано или поздно, он найдёт "эту чёртову ящерицу", но пока и сам не знал куда же она улетела. Иккинг был рад этому, хотя бы потому, что это означало сохранность его друга. Во всяком случае в ближайшее время. Губ касается улыбка. Ссадины на лице заживают, но всё ещё видны. На щеках, на носу, на губах тоже были. Особо большие на лбу и рядом с правом глазом на скуле. В первые два дня было больно даже говорить, но сейчас боль приутихла. Когда он разрыдался в пещере, как никчёмная истеричка, то все раны так адски щипало до самого возвращения, потому что слёзы были солёные, что хотелось выть. Неожиданно он встаёт посреди дороги, потому что отчего-то не помнит, как именно они вернулись. Не помнит ровно с того момента, когда Гриммель говорит "хватит рыдать, пошли домой" и до этого самого дома... Он опять приказал забыть ему? Парень хмурится, пытается напрячь мозги, чтобы припомнить хотя бы сугроб, но нет — тишина и чистота. Что там такого могло произойти, что он решил опять обрезать ему воспоминания? Тихий вздох, и парень продолжает шевелить ногами, он обязательно спросит, как вернётся. Деревня, не смотря на ухудшающуюся погоду, всё ещё была полна людьми. Дети играли в догонялки, получали платком по заднице от матери, и ловили ворчание стариков о нынешней молодёжи. Иккинг невольно улыбается, а потом, когда ловит на себе один такой материнский взгляд, который прикован к ошейнику, а после и подзывает к себе своё дитя, то парень заметно ухудшается в своем настроении. Нужно пойти, наверное, там, где людей поменьше, и те не будут особо сильно обращать на него своё внимание. Немного погодя он идёт по окраине деревни. Тут людей и правда меньше, но более подозрительные, нежели предыдущие. Хэддок невольно ускоряет шаг. В порту его ждёт Хенрик, удивлённо вскинув брови. Явно не ожидал увидеть здесь Иккинга. На самом деле парень и сам не ожидал притащить сюда свою задницу. Руки уже заметно покалывало от холода, особенно у неподвижной, которая была перевязана, прижата к груди и, в общем-то, будто бы не живая. —Ну, заскочишь на мёд там, или пиво? — как бы шутя говорит мужчина, смеётся, принимая свёрток и кивая самому себе. А Хэддок продолжает стоять, не зная, можно ли ему идти обратно, или тут какая-то помощь нужна. Смысл весь был в том, что ответить он сейчас не мог просто физически — губы сшиты ниточкой приказа, так что он даже не пытается. —Как знаешь. Ладно, вали обратно к Гриммелю, — Хенрика это будто бы задело, но Хэддок предпочёл не заметить этого, кивая и шагая по тем же следам, что оставил на снегу до этого. Хотелось бы немного прогуляться. Иккинг смотрит на берег, потом на тропу, по которой он пришёл сюда, и идёт уже к берегу. Ему ничего не говорили о времени возвращения, ровно как и не говорили возвращаться вообще. Просто отнести свёрток, а раз так, то задачу он свою выполнил. Размышляя об этом, он ступает вокруг камней, смотрит на ещё не застывшее море, и терпит порывы ветра, что бьют по щекам поднятыми в воздух снежинками. На берегу намного спокойнее, чем дома в комнате. Наверное потому, что сейчас за спиной не возникнет охотник, не скажет очередное предложение, что заставит его двигаться, как марионетку, к назначенной цели. Хотя он и сейчас был марионеткой. Стоило подумать о том, что он мог бы украсть лодку и сбежать, тут же обернулось головной болью. Трёт виски, прислонившись боком к камню, пытаясь понять какую-то мысль, быстро ускользающую за пределы сознания, и быстро отскакивает от волны, что почти что накрыла его. Промокшие ноги не радуют, ровно как и приближающаяся буря откуда-то с севера. Самое время бежать домой.***
—И где ты был, там такая ужасная погода! Я волновалась! — Трин почти набрасывается на парня, стоит тому перешагнуть порог и стряхнуть с головы снег, что образовал на макушке практически шапочку. Иккинг ужасно замёрз, так что мечтал о горячем камине в кабинете Гриммеля, но пока и тёплые объятия подруги вполне сгодятся. Он слегка приобнимает её здоровой рукой, приулыбнувшись. —Извини, я не думал, что буду так долго бродить там, — что верно то верно. Его не было уже около часов... трёх? Обратная дорога к порту, а потом и к деревне заняла у него слишком много времени. Снег валил сплошной стеной, так что двигаться наощупь не самое приятное развлечение, честно говоря. Ног он почти не чувствовал, ровно как и ладоней. Давно он так сильно не замерзал. —Давай, иди к камину, там Гриммель, пусть и не скажет, сам волнуется. А я за отваром! — отлипает она тоже быстро. Живая и яркая Трин заполняет своим позитивом всю мрачную прихожую, заставляя Иккинга глупо ей улыбнуться, и в последний момент взять за руку. —Подожди, я спросить хотел, пока не поднялся к нему... Ты помнишь тот день, когда я пришёл с рукой? — он кусает себя за губу, отпуская её, а сама девушка, слегка недопоняв, шутит он или говорит серьёзно, начинает двигаться к кухне. —Конечно помню, глупый. Сложно забыть то, как он нёс тебя на руках, пока ты был в отключке от боли, я чуть не умерла от ужаса.***
Гриммель обнаруживается в кабинете. Иккинг смотрит на его спину в льняной рубахе, которую он надевал лишь в кузницу или когда собирался спать. Довольно рано для сна, так что было сделано предположение, что он недавно отошёл от наковальни. Тихий кашель в кулак привлекает внимание. Охотник поворачивается, опять с бумагами в руках, оглядывает парня с ног до головы, как-то нервно выдыхая и отворачиваясь. —Ты весь в снегу, иди и переоденься, опять болеть тебе только и не хватало, — в общем-то Хэддок не против, потому что в этом действительно есть смысл. Но наверху понимает, что прилипшая одежда не хочет с ним расставаться, а особые проблемы доставляла верхняя экипировка и... рука. Спустя пятнадцать минут мучений, вздохов и войны с одеждой, он проваливается в рубаху, даже не пытаясь сунуть в рукав больную руку, а потому пихнув его внутрь, а после вылезая и из мокрых ботинок и штанов, довольно быстро переодевая их, и лишь после этого возвращаясь в кабинет. Охотника здесь уже нет, а вот разгорячённый камин присутствовал, куда Хэддок и переместил свои кости. Огонь греет хорошо и быстро. Рука уже чувствовала, а кончики пальцев начинало покалывать, как и на ноге. Он бы даже начал засыпать, если бы не Трин, что порхающей походкой уже несла ему кружку с отваром. Наверняка только приготовленным и ужасно горячим. Хэддок смотрит на неё и вспоминает, что та сказала. Выходит это не стёртые воспоминания, а просто он вырубился и всю дорогу проторчал у него на руках?.. Иккинг тихо выдыхает, прикрывая глаза и трёт их пальцами, что щиплет сильнее из-за того, что те, наконец, в тепле. —Ты выглядишь слишком плохо, и бледный, не заболел бы ты опять, — Трин садиться рядышком, протягивает кружку, на которую Хэддок благодарно кивает и берёт, немного отпивая. А пока тот пробует, быстро мерит ему температуру, прижимая ладошку, всегда тёплую, между прочим, к чужому лбу. Температурой там даже не пахло. —Всё нормально, Трин, правда. Просто попал под снег и устал... Спасибо за отвар, — Иккинг кивает ей, смотрит на огонь из-под опущенных коротких ресниц, отпивает ещё немного. Девушка рядом затихла. Комната будто бы погрузилась в теплое молчание, треск костра и тихие выдохи. Хэддок не сразу замечает Гриммеля, что возвращается в комнату, стоит, сложив руки на груди и смотрит на них с девочкой. И Иккинг не нарушает эту тишину, лишь переводит взгляд с него на огонь. Время тянется медленно, как кисель, не хватает только какой-нибудь колыбельной, чтобы окончательно усыпить всех присутствующих. Правда первой сдаётся, всё-таки, младшая. Гриммель тихо подходит к девочке, подхватывая ту на руки и уносит, скорее всего в её комнату. Парень длительное время смотрит в темноту коридора, где пропадает мужчина, опять трёт глаза и поднимается. —Убери со стола свои книги, — Гриммель говорит довольно хрипло, тихо, отчего складывается ощущение, что тот сильно кричал. Парень собирает книги, ставит их на полку в алфавитном порядке, одну русскую книжку откладывает отдельно, потому что не успел её дочитать. Многие слова были ему непонятны, часто он читал на русском лишь с охотником, чтобы тот помогал объяснять смысл некоторых слов. Например слово "Чело" его довольно часто вводило в ступор. Фигура мужчины вырастает перед ним довольно неожиданно, заставляя остановиться, чтобы не столкнуться с ним носом, после чего поднять голову. —Что-то ещё? — парень вопросительно изгибает бровь, замечает на лице мужчины совсем небольшую белую щетинку. Тот всегда был гладко выбрит, так что растительность на лице было чем-то, чего он прежде никогда не видел. Хотя кого это волнует? По сути только его самого. Иккинг ведь только и видел, что Гриммеля каждый день, и эту комнату тоже... что ему ещё изучать, как ни чужое лицо? Мужчина тоже смотрит на него долго, осматривает и веснушчатый нос и уже, наверняка, колючий подбородок. А потом и не понимающе-выразительный взгляд. Гриммель уже успел назвать это "Ожидание", потому что обычно так Иккинг смотрел на него, когда ожидал приказа. И был даже не против выполнить что-то простое. —Нет. Пока что нет, — охотник обходит мальчишку, кладёт ему руку на плечо, и спустя секунду уже уходит к себе в кресло. Парень стоит и смотрит куда-то в пространство, где только что была фигура, прижимает к боку книжку. И идёт, ставит её на законное место среди остальных книжек, и лишь затем опять смотрит на работу. Новые бумажки, сосредоточенный на иероглифах взгляд, слегка поджатые губы. Сосредоточен и обращать внимания на него не будет ещё около часа... может быть. Иккинг опять возвращается к огню, наблюдает за язычками пламени. Опять всё вползает в иллюзию "нормально" и, на самом деле, она ему перестает нравится. Он знает, что рано или поздно опять будет плохо, и к этому лучше готовиться. Но этого не происходит на следующий день, и через день, и через неделю. Рука заживает очень медленно. На лице же остаются рубцы особо больших ранок, и они достаточно часто чесались. Все дни он проводил в кабинете, и не выходил из дома. Никаких посылок больше передавать не приходилось. Не смотря на то, что он не смотрел в окна, ставни которых, кстати говоря, были закрыты, он примерно представлял, какая снежная буря там творилась уже который день. Гриммель часто переодевался в новые рубахи, если ему нужно было дойти до кузницы. Трин же не выпускалась из дома тоже, потому хозяйство плавно перетекло в руки охотника. Забавно было наблюдать, как тот в рань выходит из дома с парой вёдер. —Иккинг, подай мне книгу... да, эту, всё равно там стоишь, — парень дотягивается до нужной книжки, которую мужчина использует как дневник. Она исписана вдоль и поперёк какими-то своими наблюдениями или около того — он не разрешает её читать. —Ещё надо что-нибудь? — Иккинг почти доводит эти фразы до автоматизма. "Ещё что-то надо? Нужно что-то? Помочь ещё с чем-то?" Знал бы он, как Гриммеля иногда это раздражает. Тот иногда думает, почему бы не запретить говорить хоть что-то подобное, но после понимает, что это не обосновано и бесполезно. —Как твоя рука? — переводит тему, открывает нужную страницу и, немного погодя, вкладывает туда ещё несколько. Иккинг невольно трёт больную руку, которая теперь висит вдоль тела, потому что перестала сгибаться — было очень больно. —Раны заживают, но всё ещё больно. Трин помогает с перевязками... — говоря размеренно и тихо, он почти засыпал. Поздний вечер уже, как-никак. Трин объясняла его сонливость, как способ заживления его организма. Но в подобной полудрёме он проводил итак большую часть последних... недель двух. Стол опять завален бумагами, парой кружек из-под отвара, пара книг... небольшой хлам в виде смятых бумажек и не пишущего угля. Нужно будет потом помочь убрать всё это, наверное... —Хорошо, — довольно мягкое, отличающееся от обычного тона мужчины. Тот добр только сегодня вечером, настроение такое? Иккинг не хотел знать, но совсем слегка улыбается на это слово, смотрит куда-то на огонь. И пока не обращает внимание, как поверх бумаг его опять разглядывает Гриммель. Мужчина смотрит на него долго, задерживает взгляд на чёрной удавке на чужой шее, слегка прищуривается. —Иди спать, завтра дойдём до города, буря начинает успокаиваться. —Мне обязательно идти с вами?.. Гриммель поднимает глаза на лицо, довольно неожиданно сталкивается с зелеными и теплыми глазами напротив. Обязательно ли? Конечно же нет. Ему нужна компания, определённого рода. —Да. Парень пару раз кивает, будто бы понял сразу все его мысли и давно перевернул все руны. Поворачивается к выходу, и уже входит в темноту арки, как вдруг слышит ещё слова, обращённые к нему, оборачивается, смотрит на охотника, слегка приоткрыв рот, обескураженный. Он... он не знал что ответить. —Я слишком отвратителен для такого как ты, Хэддок? И он оставляет эти слова без ответа, идёт к лестнице, шепчет тихое "Нет", не то самому себе, не то в ответ на вопрос. Но он не хочет, чтобы Гриммель когда-либо услышал его. Не в этом вопросе. Играй роль до конца, Иккинг. Он монстр для тебя. Который просто пару раз спас тебе жизнь. Который... который не кажется тебе монстром, спустя столько времени. Help — Hurts