Скажи, ты знаешь, что такое страх? противный, липкий ломота в суставах он в каждой клетке болью непрестанной и темнота в невидящих глазах
Стоит ли говорить, как сильно меняется жизнь, когда в ней происходит что-то максимально плохое? Иккинг не хотел говорить. Он хотел бы сбежать сразу же, жаль сейчас ему это не сделать чисто физически. И, ладно бы, если это был бы приказ. Лёгкая дрожь по всему телу, от холода или от подступающего к горлу страха, да, какая разница от чего, не хочет униматься. Его рука болит, сильно, буквально охвачена огнём, уже который день. Юношу никто не собирался лечить, обрабатывать, как-то пытаться улучшить его состояние. Хэддок уже даже принял как данность постоянную боль. Да и не только в руке. На его лице много кровавых ссадин, синяков, он и думать не хочет, как выглядит его тело. Драго был рад немного «выпустить пар», как он сказал, то долго мечтал придушить его собственной рукой. И, говоря честно, Иккинг успел ощутить и это желание, почти теряя сознания от недостатка кислорода, когда тонкую шею обхватывают грубые пальцы, оставляя на ней следы, надавливая на синяки от ампул. Кстати о них. Драго берёг их. Насколько знал юноша, то яда у него – три колбы и небольшая, где-то в два кулака Хэддока, баночка. А потому сейчас он не под действием яда, мог, во-первых, ощутить облегчение от того, что вернул себе мнимую свободу (некоторые приказы Гриммеля отдавались в черепушке, став чем-то вроде святых законов), а во-вторых, не быть под воздействием слов Блудвиста. Тот, с садистским наслаждением, наблюдал за ним в ту же ночь, как он беспрекословно выполнял каждое слово. Что ж, постарался унизить его настолько, насколько было возможно на тот момент. А сейчас унижал и без яда, показывая, насколько он беспомощный. На корабле сыро, где-то Иккинг видел крысу, что вызвало у него отвращение к этому месту сильнее прежнего, а ещё холодно. Он знал лишь то, что несколько кораблей армии Драго сейчас были в нескольких десятках миль от Большой Родины, они добирались сюда около двух дней, за которые мужчина уже понял, как быстро мог выветриться яд из чужого организма, и тот уже не слушал, пытался сбежать. А ещё понял, как действенны новые физические наказания и отсутствие второй ноги. Та, кажется, сейчас была где-то в каюте с командиром, но он не хотел сейчас вообще думать о чём-то, что было связано с этим человеком. Только вот не получалось, всё вокруг принадлежало ему. Юноша подтаскивает к себе здоровую ногу, хотя и та сильно болела. Под штаниной красовались, по крайней мере, три синяка, размеры которых были столь велики, что Хэддок предпочёл не рассматривать их. Слегка трёт колено, которое тоже ободрано под тканью, он сильно ударился, когда падал в эту комнатушку. Поднимать единственную здоровую конечность тяжело. Цепь тянула к земле, обхватывая уже натёртое запястье, и давала совсем немного расстояния от стены, около метра. Вторую руку ему тактично (хотя бы что-то) оставили в покое, та всё равно перестала сгибаться, иногда кровоточила, покрываясь большой коркой запёкшейся крови, а ещё пахла. И Иккинг боялся, что её придётся отрубить, всё-таки от заражения вылечит не всякий шаман или лекарь, а она, по его соображению, уже начинала гнить, во всяком случае, когда он попытался отодрать от кровавой корочки одежду, то видел вытекающую жёлтую жидкость. По словам пары стражников, что патрулировали его место обитания, его сегодня ждёт сюрприз, который ему точно понравится. Знал ли что именно? Он, наверное, мог бы догадываться, но даже приблизительно не знал, что же такого отвратительного придумал Блудвист, что об этом настолько радостно, с гадкими рожами, говорили его подчинённые. Давно же он не видел этих отвратительных людей, которые любили поиздеваться подробностями, как здорово вспарывать брюхо какому-то дракону. Знали же, что он не может заткнуть уши. За ним пришли ближе к ночи, буквально волоча его за здоровую руку, потому что прыгать на целой он почти не мог. Иккинг смотрит, каким довольным взглядом его провожает несколько людей, и чувствует, как в теле опять нарастает паника. Что он задумал? Заранее ему точно не нравилось, как именно с ним поступят. Пол в кабинете Драго теплее, да и в целом выглядело место чуть приятнее. Если бы не представитель, который тут жил. Он выглядел слишком довольным, наводя на подозрения, что чем лучше настроение у его врага, тем больше боли он сегодня испытает. —Как живётся, повелитель драконов? —Не делай вид, что тебе это интересно. Мужчина отмечает, как сильно Иккинг охрип, его голос звучит очень тихо, устало и слабо. В целом он выглядел очень измотанным, хотя с подобным отношением это было не удивительно. Драго усмехается. —И правда. Меня не волнует это, — слегка жмёт плечами, подходит, зарываясь пальцами в чужие волосы, тянет за них, задирая чужую голову, чтобы осмотреть лицо, которое на его взгляд стало ещё более жалким, чем при встрече, когда он убил его отца. Испытывал ли он удовольствие от этой картины? Безграничное. Мучить Хэддока ему нравилось. Накопившаяся за два года злоба выходила сладко и медленно, позволяя насладиться местью сполна. А сейчас он сделает ещё один пункт в этом плане. Подхватывает тело мальчишки за руку, заставляя встать на ногу и опереться о его руку, хотя тот явно не доволен испытывать поддержку от него. Драго было плевать, в общем-то, но вспоминая, как Иккинг называет его «хозяин», в его груди вспыхивает ликование. Преклоняющийся мальчишка, который обычно столь наглый на язык и действия, который был готов выполнить всё, что он скажет… Власть над драконами, будто отходит на второй план, по сравнению со способностью обладать властью над человеком. Его доводят до стола, очень большого, сейчас на нём находилось лишь ведро с водой, свеча и тряпка. От этого набора, вроде бы опасностью не веяло, но ею веяло сзади. Стоящий позади него мужчина слишком настораживал, а когда тот вдавливает его в поверхность стола за шею, то буквально теряет способность сопротивляться. Ему страшно, правда, он не смог бы никуда деть это чувство, которое так цепко переплеталось с беспомощностью перед этим человеком. —Знаешь, раз теперь ты не зверушка Гриммеля, то мне тоже хочется поставить тебе метку, — Иккинг напрягается от этих слов. Меткой охотника Драго называл следы от колб и ошейник, а значит, если их упомянул, придумал другой способ, обозначить его как «своего» человека. —И как ты можешь помнить, то у меня есть уже свой знак, который красуется на многих из моей армии. —Нет, не надо, только не клеймо, — парень мотает головой, царапает нос о стол, панически смотрит перед собой. Всё его тело покрыто следами чужих ударов, любое место болит при прикосновении, а ему говорят о раскалённом металле. И явно мужчина не станет делать ему маленькую метку. Над ухом слышен гортанный мерзкий смех, который говорит об обратном. —Какой же ты умный, Хэддок. Его шею отпускают, и из-за этого удаётся обернуться. Блудвист отходит к нише, оттуда валит дым, слегка коптит потолок, а уже через секунды виден красно-жёлтый раскалённый металл. Он видел его, этот знак, ещё у Эрета, и точно никогда бы не смог принять тот факт, что тоже обзаведётся таким. —Хелы ради, что ты хочешь? Тебе мало того, что в случае чего ты можешь втоптать меня в грязь приказом? — если бы мог, он отполз, но остаётся только не отрывать взгляда от клейма, которое приближается к нему, упираться в столешницу рукой, потому что единственная держащая его нога начала подкашиваться. Тело будто бы готовилось к той боли, которую он испытает в ближайшее время. Дыхание стало частым, поверхностным, а сам вид юноши почти умоляющим. —Хочу втаптывать тебя в грязь столько раз, сколько выдержит твоё тело и разум. Очень печально, что перед смертью ты будешь много страдать, мне даже жаль тебя, — ему не жаль, слишком довольный вид, Иккинг пытается даже залезть на стол, чтобы убежать чуть дальше, насколько возможно, но в итоге лишь отклоняется, чувствуя, как лицо обдаёт жаром нагретого металла, не в силах больше шевелиться. —Так что давай подумаем, куда же нам эту метку поставить? Спина, руки? Может на лицо? — на металлической руке буквально появилось улучшение, теперь та тоже могла держать предметы, на крюке рядом с локтём висело железное ведро с раскалённым углём, и, стопроцентно, с гелем Ужасного Чудовища, для поддержания температуры. Драго смотрит на юношу, как-то не задумываясь до этого, куда точно поставит свой знак, решив, что сделает это на месте, а теперь думал о том, куда же будет больнее. Или где унизительнее. И придумал. Клеймо падает в горящее ведро, опять вбирая в себя температуру, пока мужчина, усмехаясь как-то особенно отвратительно, отходит и кого-то зовёт. Перед глазами всё ещё маячит раскалённый металл, потому сначала он не слышит, кого именно. Этим кем-то оказывается мужчина, вид его был довольно жутким, если считать, что тот был полностью лысым, и всю его голову покрывал если не ожёг, то шрамы. Парень подозрительно оглядывает переговаривающихся, от чего рожа пришедшего неожиданно перекашивается, поэтому на краю мозга Иккинг примерно предполагает, что это усмешка. Они подходят к нему, и пока, хотя бы как-то пытаясь оттолкнуть рабочей рукой, Иккинг сопротивлялся, то Драго что-то насвистывал, весьма довольно помешивая клеймом в ведре. Хэддок почти кричит, когда с него стаскивают штаны, с учётом того, что в его состоянии это сделать максимально просто, а после усаживают на стол. Он сжимает ноги, прикрывает себя рукой, смотрит на двоих перед собой зло, униженно. Решил оставить клеймо на ноге? И на какой, правой, левой? —Ты отвратителен, Драго. —Сочту за комплимент от тебя. И теперь давай решим, сделаешь ты это добровольно, или с применением силы, — Хэддок, в который раз напрягается от чужих слов, сутулится, пытаясь скрыться от двух пар глаз, слушая внимательно, — Раздвинь ноги. —Ты сумасшедший? — парень хрипит сильнее, конечно же, он не собирался добровольно себя калечить, а потому смотрит как-то особенно смело, будто собирался драться, хотя сам понимал, что это невозможно, он проиграет при любом раскладе. Но сдаться просто так? Никогда. —Тит, подержи. Названный Титом подходит, юноша пытается пнуть его, но мужчина, севший рядом, в ничтожное усилие уже разводит сведённые вместе бедра, игнорируя руку, что упирается ему в грудь, пытается убрать шершавые пальцы с себя, только всё без толку. Драго оглядывает его с насмешкой, смотря за смущением и стыдом, ненавистью и злобой на чужом лице, и опять ликует. Хэддоку явно было невдомёк, как же сильно он хотел издеваться над мальчишкой. Заставлять его испытывать боль как можно чаще. А ещё слышать крики. Сиплый крик вырывается из чужой груди на максимальной возможной громкости, голос тут же хрипнет, и сил лёгких не хватает, чтобы закричать второй раз. Иккинг беззвучно открывает рот, чувствуя, какие же обжигающие слёзы, соль больно едет по ранам на лице, но это никак не может сравниться с болью внизу. Внутренняя сторона бедра, почти рядом с пахом, на правой ноге горела. Металл всё ещё прижимался к коже, выжигая метку, которая никогда не пройдёт, навсегда заставит помнить, о том кто её поставил и как. Немногочисленные волоски рядом плавятся, вызывая запах жжёного волоса. Парень беззвучно рыдает, уже накреняется вперёд, намереваясь потерять сознание, но чувствует, как металл отлипает от тела, забирая с собой кусочек зажарившегося мяса, вызывая ещё один крайне сиплый выдох. По бедру на стол капает кровь, туда же — слёзы. —Как же жалко ты сейчас выглядишь. Ну, и кто тебе сейчас поможет? Драконы? Твоя девка? Мать? Где твоя Фурия, вождь? — он усмехается, поднимая его лицо за подбородок, нажимает пальцем на челюсть, заставляя рот открыться чуть сильнее, надавливает на нижние зубы, язык, почти вызывая рвотный рефлекс. Его руки безвольно висят, сейчас он даже помечтал бы о смерти, лишь бы не терпеть этого. Только перед потерей сознания он понимает, что позвал бы не мать и не Астрид, даже не Беззубика.***
—Не правда, — Иккинг сипло шепчет, не шевелится, чтобы не испытать новый всплеск боли. С волос капает вода, которой его окатили, возвращая в сознание. Не зря же она стояла на столе. На полу без нижней одежды холодно, кожа покрывается мурашками. Ком в горле мешает говорить, а все мысли сконцентрированы только на месте боли. Глаза, будто потухшие, смотрят вниз. Клеймо на ноге вздувшееся, красное, центральная часть кровавая, с уже запёкшейся кровью. Больно даже смотреть, не то, что ощущать это. —Правда, вождь. Как бы тебе не хотелось это отрицать. Ты думаешь, зачем он тебя взял к себе? —Заткнись, — Иккинг жмурится, пытается подтянуть вторую ногу, накрывает ладонью член, чтобы скрыть его от посторонних глаз, большим пальцем слегка тянет рубаху вниз, жаль, что та коротка. —Так не нравится слышать правду? Ты думал, что он не знает, жив ли я? — Драго сидит перед ним на корточках, смотрит на жалкое зрелище, как мальчишка пытается не задавится слезами, отрицая каждое слово. —Думаешь, что стал нужен ему? Зачем ему держать инструмент с собой столь долго? Ему нужна только Фурия. Остальные Гриммелю не сдались. В особенности ты. Думаешь, будет искать? Он не будет. Мало ли людей с твоего острова, на которых он может опробовать яд? — его голос сквозит насмешкой, тягучий, как лава, говорящий с такой интонацией, что невольно слова, как черви, проникают под кожу. Парень мотает головой, будто бы стараясь избавиться от них, вытащить чужие слова из головы, жмурится. И Блудвист гортанно смеётся, одерживая победу. —Тит, унеси его обратно, только штаны напяль, не думаю, что команде понравится пялиться на него, — Иккинг чувствует схожее чувство, которое испытывал при охотнике. Когда тот терял к нему интерес. Когда парень становился вещью. Предметом интерьера. В груди заныло, к горлу подступил второй ком. В камеру его обратно впихивают, но ему так плевать. Ткань трёт по ожогу, рука под телом тоже заныла, а по щеке течет капля крови из лопнувшей царапины. Опустошение внутри достигает апогея, наряду с физической болью, он не может даже двинуть пальцем, опять открывая рот в беззвучном вое. Даже слёз нет. Только выходящая через крик боль и страх. — ... Гриммель... пожалуйста. Эпиграф: Стихотворение "Скажи, ты знаешь, что такое страх?" Шушкова Маргарита