***
За ночь навалило снега, даже эти рабочие лошади шли вразвалку, утопая широкими копытами в рыхлой холодной «вате». Казалось, путь займет много времени и сил… — Я вижу, что эти двое весьма лояльны к Вам, мисс Урарака, — раздается тихий добрый смешок от Изуку. Тот поравнялся с лошадью девушки, глядя как те двое переговаривались на своем, прокладывая в снегу тропинку для идущих позади. Очако не совсем понимала смысл слова «лояльны» поэтому пока решила просто неопределенно пожать плечами. — Они прислушиваются к Вашим словам. Это многое значит, поверьте. — Ах, об этом, — неловко потирая затылок, она надвинула кепчонку на лоб и поплотнее запахнула шерстяной плащ на груди, кашлянула. — Изначально я вообще не должна была находиться здесь, понимаете. Я встретила Бакуго впервые, когда работала в городской тюрьме, вот… в определенный момент вся жизнь под откос пошла и я решила, что умереть, не сделав ничего достойного за семнадцать лет — как-то глупо… — Это… достойно уважения, — закивал головой Изуку, рассматривая девушку. — Неужели Вы и есть та, кто освободил господина Бакуго из плена? — Да, — не стала скрывать та, шмыгнув покрасневшим носом. Даже неловко стало от такого интереса к своей скромной персоне, Очако не знала, куда положить взгляд, в то время как этот сверкающий неподдельным восторгом юноша впитывал каждое слово будто промокашка. — И на следующий день я уже стояла на эшафоте, хах… Но Бакуго, видимо, решил, что я умру в другой раз. И она смотрела с улыбкой, как Катсуки обернулся через плечо, фыркнув таким же замерзшим носом, снова продолжил свой диалог с собратом. — Невероятно, — выдохнул этот чубарый юноша, рассматривая девушку так, словно хотел запечатлеть ее образ на обратной стороне век, такой восхищенный и жаждущий знаний, деталей до самых мельчайших крошек. — Вы очень храбрая, мисс, на такой поступок решатся единицы… — Да ладно, я не могла поступить иначе, — выдыхает Очако смущенно, тянет за поводья, обходя валежник. — И давай на «ты», а то неловко аж, когда ко мне как какой-то госпоже обращаются. — Как скажешь, Очако, — с солнечной улыбкой соглашается тот, а потом вдруг тянется к седельной сумке, вынимает кобуру на коротком ремешке и пару мешочков в придачу. — Я чуть не забыл. Ты прошла через многое, как и это оружие, он хорошо послужил мне. Я подумал, что это пригодится для самообороны, знаешь… прошу, возьми. Урарака берет в руки замочный револьвер, чувствуя увесистость оружия и тут же ощущая, как от этого усталостью наливаются руки. Сжав губы, она прячет пистолет и патроны с порохом за пояс, пристегнув портупею к ремню и укрыв плащом. — Благодарю, я очень признательна тебе, — лишь тихо отзывается она, снова глядя на дорогу. Сам факт, что это оружие однажды точно сослужит ей службу уже вводил ее в уныние — придется причинить боль, чтобы не пострадала она… И снова новая зарубка в мозгу: думать, прежде чем палить. Перестрелки всегда можно избежать, поэтому револьвер она будет доставать лишь в крайнем случае. — Будь осторожна, — желает ей Изуку и вдруг повышает голос, обращаясь к Бакуго. — Ох, мессир, я надеюсь что Вы в курсе — в соседний крупный порт заезжают люди Империи, там находиться будет не безопасно, поэтому мы поедем чуть дальше. — Какого черта им нужно здесь, — рычит Катсуки, глядя по сторонам. — Как будто к себе домой, совсем страх потеряли. — Под протекторатом самого императора они и правда не боятся, даже когда к горлу прижмут нож, — неохотно подтвердил тот, нахмурившись, от чего между бровей появилась заметная морщинка. — Делают вид, что проводят независимую экспедицию, но на самом деле… Очако переводит взгляд вслед за остановившимися попутчиками, всматривается в зазоры между деревьев, сперва не понимая, что же привлекло их внимание. Бакуго вдруг сорвался первым, пришпорив коня и метнувшись через кусты, а за ним по пятам и Киришима, почему-то ругаясь. Переглянувшись, Мидория и Урарака проскакали следом, добираясь до спуска с невысокого кряжа, а там замерли. Огромная долина в ущелье гор, наверняка бывшая раньше вековым сосняком, вырублена налысо, испещрена припорошенными шрамами-бороздами саней, лишь пни торчали уродливыми обрубками. Все еще ощущался запах дыма. — Ka i hellvette, — едва слышно хрипнул Эйджиро, глядя на оставленную вырубку. Рядом с ним Катсуки, казалось, сейчас разожжет голые камни одним лишь взглядом, глаза потемнели в слепой ярости, желваки заходили под кожей. — Они заготавливают леса, — закончил начатое предложение Мидория, так же сжав губы в тонкую линию. У Урараки свело челюсти — так беспардонно и открыто, будто и правда уже хозяева здесь. Перевела взгляд на далекую линию горизонта, заметив на фоне яркого неба еще несколько белых струек дыма. Наверняка, еще несколько точек лесозаготовок. — И останавливаться не собираются. Бакуго, Вы и дальше собираетесь оставлять это без внимания и отступать? Варвар лишь молчаливо пришпорил коня, спускаясь с кряжа и продолжая дорогу к намеченному впереди пункту — еще полдня, очередной городишка без намека на лежавшую на горле руку Империи. Девочка чувствовала, как воздух вокруг стал будто в стократ тяжелее, жег легкие, от чего становилось невыносимо даже сделать неглубокий вдох. Прикрыв глаза на секунды, она порвалась следом за мужчиной, соскальзывая по заснеженному склону. — Они не остановятся, — тихо начинает она, поравнявшись с конем Катсуки. Тот не спускал взгляда с дороги, молчал. — Теперь отступать некуда. — Я и не собирался, — слышится короткий рык, после которого камень с груди сваливается, дышать снова почти легко. Очако во все глаза смотрит на мужчину, соскользнув взглядом по прямой широкой спине, подогнала лошадь, глянув на поспешивших следом компаньонов. Изуку молча и хмуро кивнул ей, чтобы не беспокоилась, пока такой же разъяренный Киришима сорил бранью.***
За весь день они минули лишь один хребет, пытаясь обойти самые глубокие траншеи навалившего снега, где лошади могли переломать ноги. Застывшей и продрогшей, Очако казалось, что гигантским горам нет края, хотя издалека все казалось возможным. Обманчивые и опасные эти ледяные, мертвые пики. Смеркалось. — Привал, — вдруг отдает команду Киришима, а Бакуго так же неожиданно покорно останавливает коня на каменистой прогалине под вековыми елями, свободной от снега. Слегка опешив, Очако задрала голову на пока еще сизо-розовое ясное небо. — Но светло ведь еще, — неловко подала она голос, пока Мидория так же неуверенно спешился. Честно сказать, она и правда давненько подумывала об остановке — окоченевшие ноги не ощущались в ботинках под шерстяными носками, пальцы ломило, а шкура на руках и ногах, кажется, готова была растрескаться. Безумно хотелось прилечь… — И не лучше ли доехать до города… — Ты окоченеешь столько ехать неподвижно, — ответил Катсуки, сдернув из седла грузовой кобылы брезентовый рулон, решил разобрать палатку. Сегодня у лошадей может кончиться провиант, поэтому было непонятно, почему же вдруг варвар решил сжалиться. Но Киришима все так же согласно молчал, помогая разобрать тент. — И здесь ехать нельзя. Не сейчас. Если он проснется… — Кто проснется? — непонимающе спрашивал Изуку, на что получил лишь снисходительный вздох. Бакуго обернулся, глядя на высокий холм прямо за ними, долго смотрел на него. На секунды, считанные мгновения Очако показалось, будто он вздрогнул мельком, склонил голову. Это пугало… — Хватит болтать уже, помогай, бесполезный дуралей, — рычит он, подгоняя парнишку и едва не влепив подзатыльник. — Слишком много вопросов. Очако не стала напрашиваться на ругань, махом вылетела из седла, помогая разобрать палатку. Черт возьми, раньше ей хоть мало-мальски объясняли, что может произойти, но сейчас… будто никто из них двоих не хотел распинаться лишний раз… или боялся кого-то. Последнее предположение пугало ее больше, но Урарака собрала волю в кулак и продолжила растягивать тент, помогая Эйджиро. Вскоре втроем сидят в полумраке, освещенном масляной лампой и светом снаружи. Киришима улегся к выходу головой, укутался плотнее, Мидория напротив нее копался в сумке. Костер рядом с палаткой немного, но нагревал воздух внутри, девушка понемногу согревалась — совсем смерклось, продолжать путь не могло быть и речи, если вдруг настигнут волки… Очако подняла голову, оторвавшись от тусклого огонька лампадки, в свете которой Изуку что-то скрипел пером в своей книжке. Вслушавшись, она осторожно перебралась через улегшегося Киришиму, подползла к выходу, не слушая ворчания. Почему снаружи ничего не слышно? — Вернись, не выпускай тепло, — фыркает Киришима, завернувшись в плащ покучнее, тянет девушку за руку обратно. — Где Бакуго? — она отодвинула плотно задернутый полог палатки, осмотрелась, поймав в поле зрение Варвара, стоявшего у костра. — Бакуго, поче… — Назад, я сказал, — зашипел вдруг Киришима, дернув ее за руку и задернув полог. Выглядит бледнее обычного, опустив взгляд на лампу. Девушка смотрит на него пораженно, даже напуганно — Эйджиро ни разу так не рычал на нее, как ополоумевший зверь, боящийся любого прикосновения. Словно вышла бы она из палатки, привлекла к себе внимание — и это обернулось бы ему ужасной болью. Отстранившись, она опустилась на свое место, не смея вдохнуть. Снаружи гулко сотрясает воздух, даже уши болеть начинают. Очако так же застыла, наблюдая, как округляются глаза Изуку. Рыжий все так же подавленно опустил голову как побитая собака — это на него совершенно не похоже. Прислушаться — и он точно заскулит. Что за чертовщина происходила там снаружи, эта атмосфера душит Урараку, сворачивает внутренности от страха. — Что… это такое… — с усилием хрипит она, с ужасом вылупившись на вдруг вытянувшегося в струнку рыжего. Он смотрел стеклянными глазами будто бы сквозь стену их палатки, после чего рухнул лицом вниз, закрыв голову руками и в панике бормоча какие-то молитвы. Сквозь невнятный, страшный скулеж Очако к своему ужасу распознает знакомые ей слова. «Пощади» Снова сотрясающий само пространство шум, долгий и непрерывный. За тканью палатки слышен монотонный гул чужого голоса, заглушаемый через раз этим рокотом промерзшей земли. Этот голос так же неожиданно сменяется звериным утробным клокотом, за которым людской речи больше не разобрать. Изуку застыл на месте, в ужасе не смея дышать, зажмурился, парализованный страхом, Киришима все так же не отрывает головы от земли. И лишь Урарака в панике смотрела на полуоткрытый полог палатки, глядя на мерцание костра снаружи, ловя взглядом тени. Потянувшись, она отодвинула войлочную перегородку и остолбенела. Костер будто уже тонет в смоляной черноте ночи, захлебывается сам свет, цепляясь искрами за стоящую дыбом шерсть Лиха, нависшего над загустевшими языками пламени. Ощерившись, перевертыш смотрит куда-то в сторону, заломив шею и глядя вверх, шипит нечеловеческим голосом, обращаясь к кому-то. Краем глаза девушка цепляет гигантскую тень, закрывающую сами звезды на безлунном небосводе. Гул возобновляется, такой громкий и резонирующий с барабанными перепонками, снова поднимается ветерок… такой затхлый и сладковатый — зловонный. Пыталась всмотреться в эту всепоглощающую темноту, тут же с ужасом ловя взглядом очертание колоссальной фигуры, нависшей над ними. В отблесках пламени блестят в этой черноте огромные блики глаз, оскал клыков. Холодный липкий смрад вводит в ступор. С запозданием до нее доходит — это его дыхание. Пахнет гнилым мясом и смертью: над ними склонился великан, шастающий ночью в этих древних, хтонических лесах. Урарака не понимала, что ей делать, было до безумия страшно. Страшно понимать, что эта тварь может просто в один шаг раздавить всех их, просто наступив, расплющить ручищей, которая смяла снег рядом с ними на добрые четыре метра в даль. Или сожрать в один глоток, оставив медленно перевариваться в своем желудке… В голове все превращается в кашу, Очако шатает и мутит, но свести взгляда с этой картины она не может. Оба этих существа смотрят на нее — один тусклыми алыми бликами глаз, точно ночной зверь, а второе — огромными черными дырами глазниц, скалится тысячезубым ртом, гулко дыша и заставляя глаза слезиться только от трупного зловония сотен, а то и тысяч съеденных им путников, подобных им. Снова протяжный, утробный рык со стороны Лиха, в ответ которому оглушающе свистит чудовище, вдохнув и гулко сотрясая воздух трубящим воем. Потеряв контроль над телом, ошалевшая от ужаса Очако упала на колени, прижав кулаки и подбородок к груди, заскулила в страхе. Впервые так страшно, хочется домой, к матери, но после осознания, что здесь она сама по себе, беспомощная, она в безвыходности истерит, бессильно пытаясь спрятаться ото всего. Она погибнет здесь и сейчас… -… снись… — раздается в ушах гулко. Вдруг ощущаются тычки в плечо, такие явные и настойчивые. Открыв глаза, вспотевшая Очако затряслась, роняя слезы с щек и хватаясь за чужую руку — ее голова на коленях Шамана, сам он придерживает чужой затылок на сгибе локтя, не дав вырваться в агонии ночного кошмара. Смотрит в глаза внимательно, сам похож на человека как никогда. И никакого Лиха рядом нет, не воняет смрадом гнили, лишь холодная лесная свежесть. — Тише… — Он… он там, — шепчет та полузадушено, глотая слезы и показывая пальцем вверх, на войлочный потолок палатки, пытается осознать, где она вообще находится, вдруг осознав, что все произошедшее — лишь ночной кошмар. — Я видела, это огромный великан, он хотел сожрать нас… — Дурость всякую несешь, — слышится выдох, когда чужая ладонь теребит ее волосы, гладит по макушке. Это все успокаивает почти моментально, и вот Урарака уже не трясется, как больная, держит чужую руку, судорожно вздыхая и утирая лицо. Варвар все так же молча смотрит на горящий фитиль лампы, слушает сопение спящих Киришимы и Мидории. В палатке все еще тепло — видно, Бакуго следил за костром за стенкой палатки всю эту ночь, докладывал дров и сторожил их сон. Успокоенная, девушка все так же лежала в перекрестии его ног, придя в себя после этого ужаса, который поскорее хотела забыть. — Сон это был. — Ох, забыть бы его поскорее, — самой вдруг стало как-то до смеха стыдно за себя, что она так разревелась перед мужчиной, будто малышка. Тот посмотрел в ответ в чужое лицо, покачал головой, после чего натянул повыше сползшее одеяло. Урарака все еще глядела снизу на очертания его лица в полумраке, все думала — он сидел с ней, согревал своим теплом, чтобы та не замерзла. Все это в сонных мыслях звучит как самая приятная сейчас сказка. На чужой тихий смешок Варвар раздраженно цокает языком. — Спи еще, — тихо выдохнул он, проводя ладонью над ее лицом, шепнул. И Очако, сама не поняв ничегошеньки, закатила глаза, веки слиплись и она снова провалилась в спокойную дрему, приоткрыв рот и тихо сопя. Глядя сверху в чужое лицо, Бакуго некоторое время рассматривал очертания ее скул и щек. Занеся ладонь над чужой головой, он изучающе провел пальцем по подбородку, заканчивая на кромке губ, после чего уложил ее на плечо девушки и со вздохом устроился поудобнее, глянув на огонек лампы вновь. В лесу слышен гулкий вой, удаляющийся от их палатки все дальше, на востоке за частоколом макушек елей неспешно начинает сереть пока еще тусклое зарево…