- Простите, счастье закончилось.

      Кто бы мог подумать, что я, проснувшись в один из дождливых дней, захочу выйти на улицу и пойти куда-то. Мысль показалась мне ещё страннее после того, как я взглянул в окно, где я заметил лишь одного человека, быстро пробегающего и скрывающегося за поворотом. Подобное желание поскорее попасть домой не было для меня удивительным, ведь прямо сейчас на улице шёл дождь, пусть и не сильный.       Подобное происходило каждый год, город, и без того сероватый, темнел из-за туч, заволакивающих всё небо. Куда бы ты ни посмотрел, никогда конца этим тёмным тучам не было. Я вдруг вспомнил один год, когда дожди и ветра на неделе были настолько сильными, что людям строго воспрещалось покидать свои здания, поэтому мне, когда ещё совсем ребёнку, приходилось находить себе занятие, ведь родители не могли всё время проводить со мной. Я и не был против, погружаясь с сестрой в наши удивительные приключения по общей комнате, представляя себя героями книг, которые мы читали ранее.       Я отвлёкся от мыслей, когда понял, что дождь немного ослабел, лишь немного накрапывая. Не теряя ни минуты, я поспешил одеться, не забыв про дождевик и небольшую коробку разных сладостей. Я не забыл о том, что Соколина невероятно любит то рассыпчатое печенье, которое было положено в неизменный рюкзак. Добираться придётся пешком, ведь общественный транспорт не работал на этой неделе, а ехать на велосипеде по мокрой дороге явно было не безопасно.       Дорога заняла у меня не более сорока минут, но за это время я знатно промок, за что явно получу выговор со стороны пожилой дамы, как уже было однажды. Я выпил тёмно-оранжевую жидкость перед тем, как войти в дом, встретившись взглядом с наблюдателем этого дома, который кратко спросил меня, к кому я. Я бывал здесь не так часто, но каждый свой визит к этой пожилой паре я мог вспомнить с легкой теплотой и благодарностью. — Простите… Боже, Арчил, заходи, — произнёс мужчина, пропуская меня внутрь без лишних вопросов. — Дорогая, к нам твой гость пожаловал, — уведомляет он свою жену, сам же уходя за полотенцем. У моего дождевика не было капюшона, поэтому нередко приходилось ходить куда-то с мокрыми волосами. Со стороны гостиной слышится что-то неразборчивое, но явно недовольное, но мне не сложно понять, что Соколина возмущена тем, какое время я выбрал для визита. — Простите, пожалуйста, что без приглашения, — начал я, взъерошивая мокрые волосы полотенцем. — Но я очень хотел увидеть вас. — К тому же, ты очень давно не заходил, — произнесла женщина, подходя ко мне, улыбаясь. Но улыбка быстро исчезла с её лица. — Божечки, ты, должно быть, замёрз. Такая погода на улице, хочешь чего-то горячего? Может, кофе? — Всё в порядке, правда, я… — сбиваюсь с мысли, ведь Сокол перебивает меня, несильно толкая в бок локтём. — Ну же, не отказывайся. Я помню, что ты любишь кофе. Почему не раздеваешься? Что как не родной-то?       Мужчина принимает у меня дождевик, который вешает над ванной, чтобы с него стекала вода, а Соколина, тепло улыбаясь мне, просит пройти в гостиную, сама спеша на кухню. Я застываю в проходе, чувствуя что-то странное от слов, сказанных Соколом.       Такие простые слова, но такие важные для каждого человека. Подобных слов я не слышал от родителей, ведь они были куда серьёзнее и спокойнее, чем семья Вергас. Да и, честно сказать, мало что хотел помнить про своих родителей, погрузившихся в депрессию после смерти сестры на месяцы. А вспомнить что-то до десяти лет для меня было сложно, ведь почти всё было как в тумане, лишь иногда всплывая в памяти потерянными полупустыми страницами из длинного рассказа.       Вновь отвлёкся на подобные мысли.       Направился в гостиную, где уже совсем скоро ощутил вкусный запах кофе, который удавалось выпить так редко. Я не решил мешать кому-то из них, просто сев на мягкий диван; стал дожидаться, когда все мы сможем поговорить.       Спустя несколько минут Соколина принесла на подносе горячие кружки с напитками и разные сладости, некоторые из которых я видел впервые. — А где Дженнифер? Я не видел её сегодня. Что-то случилось? — Нет-нет, всё хорошо, Джек, — первая отозвалась Соколина. — Она сейчас со своим молодым человеком. — Разве, подобные недели не проводят с близкими? — поинтересовался я, действительно не понимая подобных действий девушки. — Её можно понять. Мало кому захочется провести около недели в компании старых людей.       Я промолчал, ведь не мне говорить о времяпровождении с семьёй. — Арчил, тебя, кажется, что-то беспокоит?       Сокол осмотрел меня с ног до головы, спокойно ожидая, когда я начну говорить. Сокол очень проницательный человек, от него весьма сложно было утаить что-либо. К тому же, когда я в последний раз был в магазине у Сокола, сам же и рассказал ему о своих мыслях, пусть и кратко. Сделав ещё один глоток горьковатого, но такого вкусного напитка, я решил начать рассказ о том, что же происходило в моей жизни за последний месяц.       Повествование получалось рваным, иногда приходилось перескакивать с одного события на другое, чтобы можно было понять некоторые вещи. И о Бене я рассказал, и о редакторстве, не забыл и про то, что случилось с Оливером после одной из проверок. А ещё кошмары. Давно я не рассказывал о них хоть кому-то, а теперь, когда жуткие образы норовили показаться реальностью, всё сложнее и сложнее было держать их внутри, не рассказывая никому.       Никому, кроме этих двух пожилых людей, которые не перебивая слушали меня, иногда помогая подобрать нужное слово. Люди, что помогали мне в трудных ситуациях и так интересно рассказывали о своей жизни, пусть я и так редко заходил к ним. Люди, которых я мог бы… — Спасибо вам, — посреди разговора о новых книгах, изданных государством. Пара посмотрела на меня, задавая немой вопрос: «За что?» — Спасибо, что угощаете сладостями и кофе. Что приглашаете к себе, пусть я и редко могу прийти. За то, что можете дать дельный совет и способны выслушать мои несвязные речи… Соколина одними губами произнесла моё имя, не сводя с меня глаз также, как и Сокол. — Спасибо вам, что стали для меня семьёй…       Я опустил голову, чувствуя, как внутри меня что-то странно бурлит. Подобное мне приходилось чувствовать впервые, поэтому я и подумать не мог, какую эмоцию должен выпить, чтобы это ощущение перестало беспокоить меня.       Выпить грусть? Или тоску? Спокойствие или волнение? — Мы тоже благодарны тебе за то, что ты стал нам, как родной.       Я вскинул голову, смотря на говорящих. Теперь я не мог отвести от них взгляда, не особо-то и веря своим ушам.       Нет, совсем не те эмоции бушевали сейчас во мне. Должно быть, это было счастье. То самое счастье, что многие путали почему-то с надеждой, такой редкой и дорогой. То счастье, в которое хотелось погрузиться с головой, была бы возможность у людей испытывать эмоции.       Не помню уже, что я сказал им, и сказал ли вовсе. Помню только, как приподнялся с дивана, обнимая каждого из них. Не зная, как выразить это, объятия показались мне самым нужным жестом.       Мы вернулись к разговорам обо всём на свете, как только то странное чувство утихло внутри меня. Мне сложно было говорить нечто подобное, но внутри меня словно поселилось что-то тёплое в тот день.       Как только мне исполнилось шестнадцать, я решил жить самостоятельно. Попрощавшись с родителями, которые не особо меня и держали, учитывая то, что уже тогда у меня была ещё одна младшая сестра, Чарли, которой тогда было три года, я смог узнать о своих новых возможностях. Узнал я и о том, что в городе весьма сложно найти работу не на государство, а вот с квартирой не было проблем, ведь я не был прихотлив.       Я не считаю, что потерял связь с семьёй тогда, когда покинул «родной дом». Нет, это случилось куда раньше. А теперь я вновь нашёл тех, кого я мог называть своими родными. Я сблизился с теми, с кем «не текла у нас одна кровь» (об этом выражении я тоже узнал из одной книги о, кажется, нереальных животных, которую читал пару лет назад). — Всё изменится, Арчил, поверь мне. Даже, если кажется, что всё остаётся на своих местах, помни, что где-то прямо сейчас меняются эмоции на лице кого-то. Помни, что у каждого из нас своя история, как и помни о том, что мы все однажды достигнем того, чего больше всего желаем… — О чём ты сейчас, Сокол? — теперь Сокол удивлял своими словами, пока Соколина пошла на кухню за любимым печеньем. — Поймёшь, когда повзрослеешь, — пожилой человек улыбнулся мне, делая несколько глотков из своей кружки.       Я никогда не воспринимал фразы, подобные той, что произнёс Сокол. На сколько я должен вырасти? На год или же на десять? Эта неопределённость всегда замечалась мной, словно и сами взрослые понятия не имеют, когда они поняли что-то. Но, смотря на этого человека, волосы которого теперь стали серыми и не скрывали его возраста, я, почему-то, вновь поверил ему, словно ребёнок, который однажды впервые прочитал о больших пушистых собаках.