- Простите, счастье закончилось.

— Как ты мог так расцарапать колени? — Арис подбежал ко мне, помогая подняться на ноги и усесться на скамейку, так удачно оказавшуюся рядом. Повезло мне также и с тем, что на тротуаре, где мне «повезло» распластаться, не оказалось людей рядом, поэтому пострадал только я. Вопрос друга мне показался странным, ведь он сам видел, что только что я свалился с велосипеда, голыми коленями проезжая по асфальту. Кровь быстро начала струиться по моим ногам, а сами раны жгли. — Подожди, сейчас обработаем, — юноша достаёт из рюкзака перекись, пластыри и вату. Эти вещи никогда не покидали его рюкзак, потому что с самого детства тот был неуклюжим, имея способность иногда терять равновесие на ровном месте. Он за жизнь несколько раз ломал себе кости, потому теперь на его локте красовался шрам, который так и не зажил. … «Откуда я знаю об этом?» …       Мы знакомы с ним не более полугода, нам удалось найти общий язык с самого начала учёбы после того, как нас посчитали родственниками из-за нашей схожести, как и внешне, так и в манерах поведения. Только вот сам я не замечал особых сходств в наших характерах, пусть обсуждение этой темы и стало началом для наших разговоров, которые после переросли в дружбу. … «Но, мы знакомы более восьми лет» …       Я наблюдаю за действиями одногодки, но, стоит обратить мне внимание на его лицо, как я вижу лишь размытое пятно. Не вижу глаз, рта, носа, бровей, не вижу явных веснушек, что ярче всего отличали нас, вижу лишь их очертания. Возможно, это связано с тем, что я сейчас больше внимания своего обращая на боль? Скорее всего да, потому и отвожу взгляд в сторону, чувствуя, как рана начинает щипать.       Совсем скоро на моих ногах красуются пластыри и вата, медленно пропитывающиеся кровью. Элмас предлагает зайти к нему, поскольку до моего дома я физически сейчас не доеду. Соглашаюсь, доверяясь другу.       Совсем скоро мы оказываемся в квартире, быстро проходя в небольшую комнату, в которой стоит шкаф со стеклянными дверцами, на полках которого, почему-то, самые разные разноцветные баночки с эмоциями. Никогда бы я не подумал, что кто-то будет хранить их так же, как это делают в магазинах. Но не могу не согласиться, что это выглядит куда красивее. Юноша просит быть тише, ведь его родители сейчас заняты чем-то важным, потому не стоит их отвлекать. После этих слов он удаляется на несколько минут, приглашает присесть пока на кровать, давая мне возможность осмотреться, ведь я был здесь впервые. … «Нет… Нет, не впервые, я был здесь много раз!» …       Странно тихо, совсем непривычно мне слышать тишину, ведь дома всегда что-то происходит, всегда кто-то о чём-то беседует за стеной, что прекрасно слышно за тонкими стенами, было бы желание подслушивать, или говорит телевизор. Я действительно присаживаюсь на односпальную кровать, немного прижмуривая глаза от боли в коленях, и не могу отвести взгляда от рабочего стола, где лежат тетради, страницы которых оказываются пустыми. Вдруг становится интересно, купил ли он эти тетради или их группе канцелярию выдели раньше, чем в той, которой учился я. … «А что с велосипедом?» …       В этот момент Арис заходит в комнату с аптечкой в руках, а мой взгляд далее цепляется только за фигуру парня, а я спешу отклеить пластыри с ваткой, которая почти вся пропиталась кровью. Движения друга осторожные, но уверенные, он боится причинить больше боли, но теперь на его лице я не могу заметить волнения, которое успело испариться за это время. — Спасибо, — тихо произношу я, когда раны мои оказываются обработанными мазью. Я тянусь к своей поясной сумке, желая выпить позитивную эмоцию, но чужая рука останавливает меня. Юноша смотрит улыбаясь, пусть я и был уверен, что радости тот не пил, эта улыбка больше похожа на что-то своё, мягкое и живое. Арис ничего не говорит, а я и без лишних слов бросаю свою идею.       В отличие и Оливера с Кэрой, Арис знал о моих проблемах, возникающих тогда, когда стоит мне переборщить с эмоциями. Знал о болях в голове и странном полусонном состоянии, которое я не могу объяснить никому более из друзей. А он понимал, выслушивал меня и нередко выручал меня таблетками, которые были довольно дорогими, но могли помочь мне. — Спасибо… — почему-то вновь повторяю я, теперь благодаря не за помощь с обработкой ран, а из-за чего-то иного … Из-за чего же? … «Из-за того, что он просто есть! Из-за того, что всегда выслушивал меня, после сам рассказывая о чём-то, пусть и в нашей общей компании тот говорил менее охотно, но всё равно имел своё мнение, которое с радостью выражал.» …       Но зрительный контакт наш совсем скоро перерывается. Элмас подходит к тому шкафу со стеклянными дверцами, двигая ближе к себе баночки разных цветов: кофейную, тёмно-синюю, зелёную, охру, буро-малиновую, сиреневую, тёмно-зелёную, светло-синюю… Ни одной положительной, приятной эмоции я не смог разглядеть. — Что ты… — не успел договорить я, как одна из баночек с болотной эмоциональной жидкостью упала на пол, со звонким шумом разбиваясь о пол, но для меня её падение показалось таким медленным и... громким. Только тогда я понял, что не слышал своего голоса, пусть и губы мои шевелились, желая что-то сказать. Я не слышал шума улицы, не слышал чужих разговоров… Я не слышал ничего сейчас, а взгляд свой не способен был я отвести от фигуры юноши, который стоял ко мне спиной.       Но теперь эта улыбка не была такой мягкой, совсем нет. Это больше было похоже на улыбку сумасшедшего, который смог найти для себя развлечение.       Одна за другой баночки опустошались и падали на пол, разбиваясь или раскалываясь. Парень пил жадно, а я… не мог пошевелиться. То ли от страха, то ли от чего-то ещё я не мог сказать ни слова, не мог подняться, остановить его или сделать хоть что-то! Я мог просто смотреть. Смотреть на то, как мой друг умирает.       Когда мне удалось прийти в себя, большинство баночек уже были разбиты, а я, попытавшись встать на ноги, испытал только адскую боль в коленях, не давшую мне подняться. Кричать тоже почему-то не получалось. Почему голос пропадает именно тогда, когда он так жизненно необходим?       Я замер, смотря на своего друга, который повернулся в мою сторону, смотря на меня глазами, зрачки в которых с бешенной скоростью меняли размер, то почти полностью заполняя радужку глаза, то сужаясь до крошечных размеров. Но даже в таких глазах я смог увидеть… Сожаление? Словно он не хотел этого делать, словно его кто-то насильно заставил. Но почти сразу после этого удушающего меня взгляда следует улыбка… Совсем не такая, какую демонстрировал Арис каждый раз, когда происходило что-то хорошее. Совсем не та мягкая улыбка, которой он, казалось иногда, мог спасти весь мир. Вновь эта ужасная улыбка, заставляющая испытывать страх.       Всё замедляется. Юноша, вновь поворачиваясь ко мне спиной не сводит с меня безумных глаз. Я, делая попытку вновь подняться, но лишь вскрикиваю от боли — кровь, стекающая по моим ногам, образовывает небольшую красную вязкую лужицу, а мой друг, начиная плакать, произносит что-то губами. Что-то, что я не сумел расслышать…       А после он падает замертво.       Я просыпаюсь от крика, вскидываю голову и пытаюсь понять, где я. Почти сразу голова откидывается на подушку от невероятной боли. Приходится лишь тихо скулить какое-то время, пока внутри что-то разбивается вновь. Пить эмоцию, хоть какую-то, чтобы выплеснуть всё то, что накопилось, не хочется. Тем более, что она не поймёт… Она?       Голова пришла в порядок только через минут пятнадцать, а вот спокойствие всё никак не могло прийти ко мне, словно я, как мальчишка, напился разных эмоций.       Вставать приходится медленно, также медленно необходимо дойти до таблеток, лежащих с недавнего времени на столе. После их принятия должно стать лучше. Я потираю виски, пульсирующие и неприятно ноющие, а после чешу коротко стриженный затылок, в котором также отдаётся боль.       Когда мне становится лучше, я выхожу из жилой комнаты, которая раньше была кладовой, встречаясь с магазином, на полках которого стоят самые разные баночки с эмоциями. — Ты опять кричал во сне, милый… — в полудрёме произносит светловолосая девушка, к которой уже скоро необходимо будет обращаться на «женщина». Но этого не хотелось: не хотелось признавать ни её возраста, ни своего. Кажется, она задремала прямо за столом в магазине, потому что, не решив напомнить она о себе, я бы посчитал её красивой куклой, сидящей на стуле и так мягко прикрывшей глаза. — Прости, Лу, — это всё, что удаётся сказать, ведь сейчас я чувствовал себя таким подавленным после тяжёлого сна. — Опять кошмар? — Да… — с неохотой признаю я, ведь уже не впервые беспокою любимого человека подобным. — Прошло столько лет, но эти ужасные сны всё мучают меня… — Кто на этот раз? — я уверен, услышь наш разговор незнакомец, он бы понял нас совсем иначе, нежели мы понимали друг друга. — Арис, друг молодости. — То веснушчатое чудо, да? — со спокойной, но немного печальной улыбкой спрашивает она.       Киваю в знак согласия. — Хочешь поговорить об этом?       Углубляться в подробности не было желания, хотелось поскорее отбросить остатки страшного сна, потому в этот раз кивок мой отрицателен.       Тогда Луиза поднимается на ноги, проходит ко мне ближе и обнимает. Обнимает устало, но очень нежно, словно желая передать своё спокойствие, утешить и дать новых сил, которых в последнее время так не хватало. Эти объятия принимаются, и я также прижимаю её к себе, вдыхая давно знакомый аромат блондинистых волос.       Становится и в правду лучше, и только тогда я замечаю на лице любимой явные мешки под глазами, в которых не было ничего удивительного. Она сама выбрала для себя такой график работы, два дня подряд работая ночью, а следующие два тратя на остальные дела. — Тебе бы отоспаться, — мягко провожу пальцами под её глазами, выдыхая. — Можешь немного поспать у меня, потом пойдёшь домой. Сейчас темно, да и ты, я уверен, чертовски устала. — Не волнуйся, моя смена всё равно закончится через час, а вот тебе бы я советовала привести себя в порядок, — тихий смешок, а после короткий поцелуй, в котором она была способна передать свои чувства. — К тому же, смысла ехать мне домой нет никакого, потому что уже в через пару часов будет проверка.       Проверка — то, что стало неотъемлемой частью жизни каждого проживавшего в городе. Но отличие между ними было лишь в возрасте его прохождения, осознании себя и того, что же такое эмоции. Раньше мне не приходилось прочитывать книги о том, как же правильно описать ту или иную эмоцию, как отличить её от других, теперь же всё это повторялось настолько часто, что ты, волей-неволей, но запоминал абсолютно всё. Сама же система не особо менялась, да и, честно сказать, не особо желала создавать что-то новое.       Объятия наши прекратились, а Луиза быстро вернулась за своё рабочее место, потому что в магазин вошёл покупатель. А я отвлёкся от созерцания своей любимой, решив пройти между рядов с баночками, пусть и смутное ощущение дарило мне это действие после тяжёлого сна, оставшегося осадком где-то внутри. Проходя мимо баночек самых разных размеров, я не имел возможности не обратить внимания на небольшую баночку с алой жидкостью, внутри которой также плавали едва заметные блёстки. Я остановился напротив неё, желая прочитать этикетку: — «Любовь», — прошептал я, а глаза мои приоткрылись.