- Простите, счастье закончилось.

– Позволь мне любить тебя, Арчи! – я чётко услышал эти слова совсем рядом, хотя та, кому они принадлежали, молчала сейчас.       Она – единственная, кому я позволял называть себя своим настоящим именем. Она – единственная, кто смогла влюбить в себя без «любви», подобно той, что стояла передо мной на полке. Тогда откуда эти слова, спросил бы я сам себя, если бы именно они не поселились у меня в сердце, заставляя каждый раз вздрагивать.       Я оглянулся, убеждаясь, что Луиза сейчас вела диалог с покупателем, а сам я решил пока выйти из магазинчика, чтобы проветриться хоть немного. К тому же, раз до проверки оставалось ещё время, почему бы не попробовать привести свои мысли в порядок?       Когда же она сказала эти слова, почти крича от печали, которая тяготила её? Ох, этот вечер я никогда не забуду. Никогда не забуду, как она плавно перешла к этому разговору, который я сам боялся начинать, пусть и понимал, что это было необходимо. Никогда не забуду, как она при мне выпивала эмоцию, как подрагивала слегка, потому что знала уже ответ на тот вопрос, который собиралась задать.       Пусть и не прямо, но я множество раз до того момента пытался сказать ей, что никогда не захочу, чтобы она любила меня. И мои гадкие слова она каждый раз принимала. И я понимал прекрасно, что ранил её. Какой человек не хотел бы, чтобы его любили, и он мог любить в ответ? Но, полюби она меня, совсем скоро ей бы пришлось столкнуться с куда более ужасным чувством – одиночеством.       Любовь – странное чувство. Оно дарит ощущение окрылённости, чего-то тёплого, словно огня, прямо в груди. Но стоит дорогому тебе человеку, с которым ты разделил эту ярко-алую жидкость, покинуть тебя, как тебя охватит что-то ужасное. Что-то давящее. Что-то, что невозможно описать.       Откуда я знаю об этом? Около месяца назад мне удалось познакомиться с девушкой, которая хотела убить себя из-за того, что её любимый человек не согласился любить её в ответ. Она потратила почти все свои деньги на это чувство, бутылёк от которого так и остался наполовину полон. Она наделась, что, выпив любовь на глазах того парня, он сделает то же самое. Но он просто ушёл, оставив ту любовь вянуть внутри молодой девушки.       И я так не хотел, чтобы что-то подобное произошло с Луизой. Не хотел я, чтобы месяцы счастья сменились для неё потом годами горечи, печали и осознанием утраты. Я не хотел причинять ей боль, а потому часто ранил своими словами. Я противоречив. Противоречив, как и многие взрослые.       Также почему-то вспомнил, как Лу проронила слезу, когда я вновь ответил отказом. – Потом будет больно нам обоим, – произнёс я тогда тихо, пусть и понимал, что она всё равно услышит. Было страшно тогда взглянуть на её лицо, было страшно вновь встретить непонимание или печаль. – Так нечестно, – на мой манер произносит тихо она. Она привязалась ко мне, хотела большего, а я... не мог позволить дать ей того, что ей было необходимо. Почему?… Всё в моей голове. И об этом я ей никогда не скажу. – Лу, милая, я понимаю тебя и то, что ты хочешь любить. И, поверь мне, ты была бы любима мной безгранично. Но стоит ли это того, чтобы потом страдать? – Ты говоришь так, словно собираешься умереть, – она озвучила свою догадку, которая недалека была от правды, опустив голову так, что светлые волосы закрыли её лицо.       Молчание тогда было таким тяготящим и долгим, я ничего не мог поделать с собой. Я словно разучился говорить тогда, поэтому положиться мог только на действия.       Помню, как протянул к ней руку, желая убрать волосы длинные за ухо, чтобы постараться понять то, что выразить хотела девушка. – Печаль, отчаяние, тоска... злость и презрение? – когда долгое время работаешь с эмоциями, то становится немного легче понимать, что же хочет показать человек. Что хочет выплеснуть прямо сейчас. – Без презрения.       Тогда она поднимается на ноги с диванчика, направляясь в другую комнату, откуда приносит несколько эмоциональных бутыльков. Ставит бутыльки со светло-синей жидкостью, кофейной, зелёной и бурой на журнальный столик передо мной, смотря с вопросом. А после начинает пить из каждой понемногу, каждый раз взгляд на меня бросая, словно это я должен сказать ей, когда стоит остановиться. Но знаю, что она сама понимает, что делает; знает, как часто я рассказывал ей о том, что случиться может, если переборщить с эмоциями.       Взгляд своих карих глаз более она с меня не сводит, садясь ко мне на колени и шепча что-то неразборчиво. – Ты ходишь по грани, – рука плавно скользит по щеке девушки, к которой она лишь сильнее льнёт. Словно считает, что я исчезнуть прямо сейчас могу. – А из-за кого мне приходится смешивать столько гадких эмоций? – она никогда не использовала слово «гадкий». Кажется, это слово она у меня позаимствовала.       А я молчу, следя за тем, как бровки её светлые то вздымаются, то хмурятся, ощущая весь этот коктейль эмоций. Затем руки её в ответ моим скользят по руке моей, спускаясь медленно от пальцев, что поглаживают трепетно светлую кожу щеки, до самого плеча, и только потом цепляются за ворот рубашки, который мне привычнее называть апаш. Пальцы её сильнее сжимают ткань, словно желая удержать меня, пусть сейчас я не уходил никуда. Но Луиза словно чувствовала что-то большее где-то внутри, что-то, что объяснить не могла.       Чем старше мы становимся, тем сложнее нам понять то, что мы должны испытывать – это я понял тогда, когда впервые почувствовал свою первую эмоцию. То был страх. – Так нечестно, – шепчет девушка волнительно, а после позволяет ещё одной слезе скатиться. Я вижу, как она не может разобраться с теми эмоциями, что позволяют ей чувствовать содержимое бутылочек. На её лице через несколько мгновений я замечаю яркую эмоцию – отчаяние. Отчаяние, что рвётся из груди. – Позволь мне любить тебя, Арчи!       Только тогда я смог понять, что так много времени провёл в раздумьях, что ушёл в другую часть города. В ушах ещё неприятно отдавался женский крик, а я, взглянув на часы, понял, что уже пора возвращаться домой. Ведь там меня ждёт моё чудо… которой я никогда не смогу позволить полюбить себя.

***

— Здравствуйте, все присутствующие здесь, — вдруг заговорил голос с большого экрана. Это был глава города, а сама запись была неизменной, сколько я себя помнил. Паузы всё также оставались довольно длинными, а темп размеренным. Точно таким же, как и много лет назад. — Мы проводим еженедельную проверку эмоциональности. Ни для кого не секрет, что в нашем мире много хороших людей, а среди хороших, законопослушных и усердных граждан нет места беззаконию, хаосу и излишней эмоциональности. Проходя проверку, вы проверяете себя и делаете выводы, а государство, желая вам всего самого наилучшего, спешит раскрыть непорядочного человека, понадеявшегося на удачу.       Вопрос: «зачем повторять одно и то же неделя за неделей, если уже с шести лет дети знают, как проходить эту проверку, только-только поступив в первый класс?» уже толком не беспокоил меня, потому что я понимал прекрасно, что ответа на него всё равно никогда не получу.       Мы по указаниям заполнили бланки, вписав своё имя и фамилию, возраст и адрес проживания, а после поставили число, в который раз проходили эту проверку – у каждого это число было своё. Я вписал число 1359.       На каждый стол вскоре выставили по небольшой непрозрачной бутылочке, в которой была неизвестная никому (даже самому проверяющему) эмоция. — Пожалуйста, старайтесь писать разборчивым почерком, не чиркайте, а потом отдайте работу и ручку по завершению работы. Не покидайте кабинет до оглашения ваших результатов, — вновь долгая пауза. — Какая же эмоция будет на этой неделе? Это вам предстоит узнать, можете приступать.       И экран гаснет, позволяя сосредоточиться на работе. Все присутствующие кроме, конечно же, проверяющих, выпивают неизвестную эмоцию, совсем скоро беря в руки ручки, чтобы дать название и описать то, что они чувствуют.       Взрослые с тем справляются куда быстрее, а вот молодым людям необходимо куда больше времени, чтобы понять, что на этой неделе им необходимо описать «ревность». Не самое чувство, которое каждый описывает по-своему, я же, кажется, один из первых справляюсь с поставленной задачей, невольно внимание обращая на листок Луизы, что сидит рядом. Она смогла описать эмоцию верно, только вот правильного названия не в силах была назвать. «Что это?» – одними губами произносит она, а после внимание её обращаю на свой листок. Верный ответ она записывает и на свой бланк.       Если бы нас поймали за подобным списыванием, то обоих бы ждала повторная проверка, а там неизвестно, что было бы дальше, не пройди мы и её.       Но проверка была пройдена успешно. Впрочем, для меня в этом ничего удивительного не было. Сейчас меня беспокоило куда сильнее состояние Луизы, которая, должно быть, испытала побочный эффект от употребления эмоциональной жидкости.