Авалон — остров мертвых

Больше всего на свете Мерлин ненавидел бессилие. Это отвратительное, жгучее чувство, что единственно важные вещи ему не подвластны. Мерлин не желал с этим мириться, что делало мучения стократ сильнее. Пожалуй, хуже он себя чувствовал лишь после гибели Артура четырнадцать веков назад. С момента его исчезновения Мерлин успел наесться бессилием на всю оставшуюся жизнь. Он больше не появлялся дома, не в силах выносить то, что в нем нет Артура. Верхний этаж мастерской, который Мерлин прежде использовал под чертежный кабинет и библиотеку и где раньше поддерживал порядок, теперь превратился в логово одержимого. Повсюду неаккуратными стопками лежали магические книги, утыканные сотнями закладок. Валялись вещи, свитки, использованные блокноты и кипы исписанной его рукой бумаги. Пол, стены и все пригодные для письма поверхности также были покрыты формулами, сложными магическими пентаграммами, обрывками заклинаний и набросками идей, которые Мерлин хаотично записывал на чем придется сразу, как они приходили ему в голову. Он почти не выходил на улицы города. С утра Мерлин десятками принимал пациентов, количество которых возрастало день ото дня, так что, порой, они, не вмещаясь в его приемную, были вынуждены ждать своей очереди снаружи под охраной патрульных. Вечером, почти на автомате, он доводил до ума и зачаровывал протезы, которые теперь вместо него, но по его чертежам изготавливали другие механики, а ночью писал, думал, в исступлении меряя шагами помещение, затем снова писал, чертил, тестировал полученные долгими часами изысканий, анализа и расчётов заклинания, пробуя раз за разом все новые способы избавления от магической клятвы, которая душила его, как затянувшаяся на шее удавка. Нередко он засыпал за столом или в углу на скомканной лежанке, под чудовищный вой тварей, тревожные звуки сирен и идущих на улицах отчаянных схваток. Положение в городе ухудшалось день ото дня. Ночные нашествия монстров становились все ожесточеннее, так что жертвы после этих вторжений исчислялись десятками, а то и сотнями жителей. Впервые за историю Авалона в городе был введен комендантский час. Выходить на улицу после наступления темноты становилось смертельно опасно. Угроза сохранялась и днем. Никто из горожан не был застрахован от нападения затаившихся в подвалах и подземных туннелях уцелевших крыс и других не менее кошмарных тварей. Подземные переходы под городом теперь кишели ими, как паразитами. Несмотря на спешно принимаемые меры и отчаянное сопротивление жителей, Авалон захлебывался в жестокости и агрессии раздираемого войной Мира. С наступлением темноты все двери и окна запирались наглухо и загораживались стальными решетками. Большинство лавок и таверн, расположенных на первых этажах зданий заканчивали работу с закатом, а их витрины и все входы и выходы закрывались обитыми железом щитами. Жизнь с приходом ночи в страхе замирала. Улицы становились жуткими и пустынными. Десятки изъятых у граждан воздушных аппаратов патрулировали жилые кварталы, обшаривая дороги, парки и крыши домов лучами установленных в кабинах прожекторов. Потоки испускаемого ими света полосовали город, превращая небо в мечущийся огнями хаос. Бронированные мобили стражей и отряды вооруженных добровольцев, к которым отныне мог примкнуть каждый, плотными группами прочесывали вверенные им квадраты, уничтожая тварей. Число вновь появлявшихся каждую ночь монстров исчислялось сотнями. Добровольческие дружины и регулярные отряды стражей едва успевали очищать от них городские улицы. Звуки тревоги, крики, отрывистые команды, звон стали и жуткий рев тварей доносились со всех площадей и перекрестков до самого восхода солнца, после чего город погружался в измученную ночным ужасом тишину. Мерлин не принимал участия в этих баталиях. Возглавлявший оборону города Ланселот, который регулярно приезжал к Мерлину с просьбой зачаровать всё новые партии клинков и доспехов для вооружения городских ополченцев, может, и хотел бы, чтобы тот присоединился к борьбе против терроризировавших город тварей, но, видя осунувшееся, измученное тревогой и бессонными ночами лицо Мерлина, а также толпы посетителей в его приемной и под окнами на улице, не говорил ни слова. Мерлину и так хватало работы. Он был одним из немногих магов на Авалоне, кто был способен соединять металл с так называемой «живой материей». Кто мог заставить биться стальные сердца, дышать — легкие и двигаться — руки и ноги. Всего биомехаников на Авалоне было не больше десятка, и среди них Мерлин закономерно был лучшим. Он старался принимать за день как можно больше посетителей, но, несмотря на это, очередь к нему среди пострадавших от нападений тварей растянулась на многие месяцы вперед. Он работал на износ, стараясь не думать, что будет с этими людьми, если его ночные изыскания однажды закончатся успешно и ему удастся покинуть Авалон. Эта мысль тревожила его, как больной зуб. Со временем стало ясно, что первоначальное безразличие к судьбе Авалона и его жителей было вызвано шоком от исчезновения Артура. Теперь же, каждый день приделывая искалеченным тварями людям новые конечности, заменяя тяжелораненым разорванные когтями и клыками внутренние органы, он понимал, что ему далеко не все равно. Но еще больше его мучил, почти рвал на части страх за Артура, о котором, несмотря на все усилия Морганы, не было вестей. Неизвестность, вкупе с терзавшими его противоречиями, бессилием и горечью постоянных неудач, сводила с ума. Время шло, а Мерлин всё не мог найти способ разорвать магический контракт, заключенный с бывшими хранителями острова. Авалон не собирался отпускать его, несмотря на все эксперименты, которые он проводил в своей лаборатории по ночам — несмотря на выглядевшие, словно буйное помешательство, отчаянные бунты, срываясь в которые он штурмовал границы Авалона, как ослепленный яростью берсеркер. Так шли дни, они складывались в недели и месяцы, соединялись в года, за которые Мерлин почти утратил надежду покинуть Авалон. И если бы не Моргана, то, возможно, он бы и впрямь рехнулся или покалечился во время какой-нибудь из своих безрассудных попыток бегства. Моргана навещала его нечасто, но неизменно вовремя — когда Мерлин был близок к тому, чтобы дойти до точки, до крайней степени безумия. Как-то она вошла в его мастерскую посреди ночи, в то время как Мерлин сидел за столом и невидяще смотрел на исчерченную формулами стену в горьком осознании, что у него не осталось идей. — Тебе жить надоело? — отрешенно сказал он, скользнув глазами по её силуэту на пороге комнаты. — Зачем ты вышла на улицу ночью? Оглядев творящийся в мастерской хаос, Моргана царственно прошлась по комнате, затем уселась на стоящий напротив конторки Мерлина стул, по-хозяйски смахнув с него лежащие горой древние свитки. — Не надо равнять меня с осаждающими твою приемную беспомощными людишками. Я посмотрела бы на ту тварь, что рискнула бы заступить мне дорогу. — Зачем ты здесь? — безучастно спросил Мерлин, решив с ней не спорить. — Узнать, как ты. Убедиться, что ты в порядке и не собираешься делать глупостей. — Каких, например? — Вроде той, во время которой угробил еще один сторожевой дирижабль Ланса. Он был очень расстроен этим. Хотя, конечно, больше — тем, что ты сам едва не угробился в процессе. Ланс беспокоится о тебе. И я тоже. — Ты сама говорила, что Авалон не даст мне погибнуть, — с затаенной горечью ответил Мерлин, — и была права. Теперь я понимаю, что даже не могу расстаться с жизнью по собственной воле. — А ты хотел бы этого? — Моргана цепко взглянула ему в лицо. Мерлин безразлично пожал плечами. На этот вопрос он не собирался отвечать. — Не знал, что ты общаешься с Ланселотом, — вместо этого сказал он. — С недавних пор. Он оказался более практичен, чем Артур. Я регулярно поставляю ему сведения о ходе войны, чтобы он знал, чего ждать. — Помолчав, она добавила. — Что удивительно, Ланс сам предложил мне это. Он совсем на меня не сердится. — Ланселот — самый великодушный человек из всех, кого я знаю. После твоих манипуляций над его душой и телом, он оказался отмечен знаком магии и, уйдя за врата Тьмы, отправился прямиком на Авалон. Не слышал, чтобы он был недоволен своей судьбой. — Забавно, мне он сказал примерно то же самое, — слабо улыбнулась Моргана. — Это как раз то, о чем я хотела поговорить с тобой. — О Ланселоте? — Не только. О тебе, обо мне, об Артуре… Обо всех, кого ты знал, пока жил в Камелоте, кто оказался здесь после смерти. О том, насколько мы особенные. — Я не считаю себя лучше других, ты знаешь это, Моргана. — Я говорю не об этом, — сверкая глазами, произнесла та. — Особенные, не в смысле — лучшие, а в смысле — отличающиеся от всех остальных. Знаешь, прежде мне казалось, что это я обеспечила нам всем бессмертие, когда подтолкнула сэра Мелори к тому, чтобы записать те старые легенды. Но оказалось, в этом не было нужды. Это озарение посетило меня недавно, словно вспышка! Даже удивительно, что за все эти века я не додумалась до такой простой вещи! — О чем ты? — устало спросил Мерлин. — Я не понимаю… — О тебе, Мерлин, о тебе! — она взглянула на него так, словно готова была стиснуть в объятиях. — Я так привыкла думать о тебе, как об одном из нас, что перестала замечать очевидное. Но после того, как моя теория о том, что Ши сделали тебя хранителем острова, подтвердилась, я поняла… Меня осенило! Не книги сэра Мелори не дадут нам исчезнуть, а ты! Человек, который ходил по Земле, когда мы все были живы. Который жив сам, потому что Авалон подарил ему бессмертие. Даже если легенды об Артуре уйдут в забвение, и никто на Земле не будет помнить наши имена, мы не исчезнем, потому что останешься ты! Тот, кто никогда не умрет! Кто всегда будет помнить!.. И мы будем живы, пока есть ты. А значит… — с ослепительной улыбкой, она взмахнула рукой, — мы тоже будем жить вечно! — Пугающая перспектива, — криво усмехнулся Мерлин, на которого страстная речь Морганы помимо воли произвела впечатление. — И чего ты пыталась добиться, сообщая мне эту сногсшибательную новость? — Обновляла в твоей памяти значение слова «ответственность», — лукаво прищурилась Моргана. — Береги свою буйную голову, Мерлин. Ради Артура. Ну, и ради меня заодно. — Эгоистична как всегда, — с иронией фыркнул Мерлин. — Это мое самое ценное качество, — ничуть не смутившись, повела бровью Моргана. — Где бы мы все были без моего эгоизма. Мерлин тихо вздохнул, его улыбка померкла. Повернув голову, он уставился в окно, за которым чернела ночь. — Ты ведь понимаешь, что все это не будет иметь значения, если Артур не вернется, — негромко сказал он. — В пророчестве говорилось лишь о том, что Мир заберет Артура, если возникнет нужда. А вот отдаст ли назад… об этом не было ни слова. И если он не возвратится, то я… — Мерлин медленно покачал головой, — я не вынесу этого, понимаешь? Мне будет лучше… и правда сотворить с собой что-нибудь эдакое. Чтобы ничего не помнить и не чувствовать, — он взглянул на неё с кривой усмешкой, но глаза стали темными и пустыми. — Авалону нужны лишь мои тело и душа. И моя магия. Мой разум ему без надобности. Я вполне могу продолжить свое бессмертное существование на острове в виде безмозглой туши, хранящейся в каком-нибудь ящике. Авалон это устроит. — Мерлин, ты спятил?! Что ты несешь?! — испуганно воскликнула Моргана, едва вновь обрела дар речи. — Не смей даже думать так! Это… Просто не смей! — Мне жаль, Моргана, — печально и твердо сказал Мерлин. — Но я уже сейчас знаю, что не смогу так жить. Без него. Прости. Так что… учитывай это в своих планах. Вполне возможно, что я ничем не смогу быть тебе полезен. — Да причем здесь?!.. О Боги… — она резко выдохнула и, закрыв глаза, сжала пальцами виски. — Он вернется, Мерлин. Конечно, вернется. — Ты уверена? — напряженно спросил тот. — Ты видела это? — Нет, но… — она запнулась и перевела дыхание. — Это логично. Зачем он будет нужен Миру, когда война останется позади? Живой мертвец, почивший четырнадцать веков назад. Ему там нет места. Мир его вернет. — Или избавится от него. Если и правда перестанет в нем нуждаться. — Нет, Мерлин, что ты!.. — Моргана осеклась, наткнувшись на его взгляд. — Еще рано о чем-то говорить, — успокаивающе произнесла она, после долгой паузы. — Мы ничего не можем знать наверняка, пока идет война. — Но однажды она закончится, — ровно ответил Мерлин, и, глядя в его помертвевшие, полные бесконечной усталости глаза, Моргана не нашла, что сказать.

***

Захлестывавшее город нашествие тварей начало стихать весной, четыре года спустя после исчезновения Артура. Число тварей уменьшалось, они почти перестали появляться на центральных улицах. После наступления темноты отряды стражей продолжали патрулировать городские кварталы, но стычки с тварями случались все реже. Магистрат открыто заявил о том, что вскоре опасность исчезнет совсем и останется только очистить от тварей пролегавшие под городом туннели, чтобы Авалон мог вернуться к прежнему существованию. Жители города вздохнули свободнее, начали чаще выходить из дома. Улицы оживились. После нескольких лет беспрерывного ночного террора впервые стали допоздна работать лавки и таверны, а в скверах и на площадях зазвучали оркестры. Несмотря на свое добровольное затворничество Мерлин тоже почувствовал эти изменения. Пациенты все чаще улыбались ему, поток изувеченных в ночных стычках стражей города и добровольцев поредел. Теперь Мерлин мог работать в более щадящем ритме, принимая оставшихся посетителей из тех, кто записался к нему за последние месяцы. Жизнь постепенно входила в прежнюю колею. И, пожалуй, Мерлин был единственным, кто за накрывшим город облегчением видел призрак надвигающейся личной катастрофы. — Война в Европе закончилась, ты слышал, Мерлин? Улыбаясь до ушей, Ланселот быстрым энергичным шагом вошел в цех мастерской, где Мерлин на вращаемом магией токарном круге вытачивал детали для последнего сложного протеза. Остановив станок, Мерлин сдвинул на лоб окуляры и повернулся к сияющему радостью другу. — Что? — Я говорю, война закончилась! — оседлав стул и уложив руки на спинку, Ланс улыбнулся еще шире. — Моргана показала мне последние газеты и просила и тебе передать. Все, наконец, позади. Ты рад? Мерлин устремил взгляд в окно, за которым, яркий и душистый, расцветал всеми красками май. — Моргана тебя прислала? — негромко спросил он. — Вот трусиха. Не хватило духу рассказать мне об этом самой. Облегчение и радость в глазах Ланселота сменились недоумением. Он нахмурился, а Мерлин едва слышно вздохнул. — Нет вестей об Артуре? Озадаченно наблюдая за ним, Ланс покачал головой. — Пока нет. Ты же знаешь, об этом я сказал бы сразу. — Верно. Извини, — рассеянно кивнул Мерлин. Словно смекнув что-то про себя, Ланселот, помолчав, добавил: — Бои закончились только в Европе. В других местах еще воюют. Япония с какими-то Штатами. Даже не знаю, где это. — Спасибо, Ланс. Держи меня в курсе, — кивнул Мерлин. Потом вновь сдвинул очки на глаза и включил станок. — Артур ведь вернется, так? — напряженно спросил за его спиной Ланселот. — Конечно, — ровно ответил Мерлин, возвращаясь к работе. — И когда он узнает, как ты в его отсутствие защищал Авалон, то будет очень горд тобой. Ты лучший из его рыцарей. Так всегда было. И еще… ты прекрасный друг. — Ты будто прощаешься со мной, — растерянно произнес Ланс. — Мерлин, в чем дело? — Ни в чем, просто много работы. Ты видишь? — он указал рукой на верстак, заполненный лежащими на нем деталями. — Тут несколько сложных случаев. Я не могу поручить это кому-то другому. Нужно закончить и собрать до утра, когда привезут ждущих эти протезы людей. — Тогда не буду тебе мешать, — Ланс деловито кивнул, поднялся и шагнул к двери. — До встречи, Мерлин. Тот улыбнулся ему на прощание, а когда дверь за Ланселотом затворилась, остановил станок, оперся руками о его раму, опустил голову и закрыл глаза. Он не хотел говорить Лансу, что почти утратил веру в возвращение Артура. Он и себе не хотел признаваться в этом. Но не стихающая боль в сердце и сменившая мятежные порывы зияющая пустота в груди разрастались, словно раковая опухоль. Мерлин не знал, сколько еще сможет ждать, прежде чем слабый ручеек надежды в лучшее не иссякнет совсем. Однажды он будет вынужден перестать притворяться, будто верит, что Артур вернется. И он не знал, что станет делать потом. Все последовавшее за весной лето Мерлин провел как человек, ожидающий исполнения долгой мучительной казни. Он дышал, говорил, работал, ходил по вечерам в расположенный неподалеку сквер, где в тишине любовался тем, как в воде полощут ветви склонившиеся над прудом старые ивы и цветут в клумбах пышные кустарники. Он больше не поднимался на верхний этаж мастерской, где провел столько ночей в поисках способа покинуть Авалон. Эта комната стояла запертой на ключ, храня в себе свидетельства его поражения. Магическая сделка, заключенная с Ши, свершилась с согласия древних Богов, а с ними — он успел в том убедиться — ничего было не сделать. В какой-то момент Мерлин увидел это совершенно ясно и даже поразился тому, что прежде на что-то надеялся. Ему оставалось только ждать, ждать и ждать, пока хватит душевных сил. А они после всех этих лет были почти на исходе. В один из августовских вечеров, когда солнце только скрылось за пеленой окружавшего Авалон тумана, а в небо всплыла жутковатая луна, Моргана, будто смерч, ворвалась в его мастерскую. Она отрывисто дышала от быстрого бега, лицо искажала тревога, а глаза, всегда яркие и лукавые, потемнели от едва сдерживаемого волнения. — В чем дело? — оторвавшись от выкройки очередного изделия, Мерлин удивленно приподнял брови. — За тобой кто-то гонится? — Посмотри на улицу! Скорее! — схватив за руку, она потащила его к окну, в нетерпении отдернув в сторону занавески. Недоуменно оглядев прохожих и лениво ползущие по дороге мобили, Мерлин взглянул вверх и невольно приоткрыл рот. Небо над Авалоном налилось багровым, луна поблекла и приобрела оттенок крови. — Что это? — потрясенно спросил Мерлин. Моргана резко втянула в себя воздух и хрипло зашептала: — Помнишь, я говорила тебе о жутких бомбах, которые стирают с лица земли целые города. Это случилось. Это… — Боги… — пробормотал Мерлин, глядя, как в небе над городом растет и скручивается в кокон непроницаемо плотный сгусток темной материи. Мерлин впервые своими глазами видел, как формируется Тварь. Гигантская, как зависшая в воздухе крепость. Стальные крылья прорвали оболочку кокона и развернулись в почти километровом размахе. Исполинское тело распрямилось. Увенчанная рогами голова вытянулась на длинной, покрытой толстой броней шее. Мечущийся в исступленной злобе хвост рассек воздух, снося оказавшуюся на пути высокую башню. Разинув пасть, чудовище издало оглушительный рев, от которого содрогнулись стекла. — Не может быть… Дракон! — не веря глазам своим, выдохнул Мерлин. — Этого я и боялась, — почти всхлипнула Моргана, впившись побелевшими пальцами в его плечо. Оцепенев от шока, Мерлин смотрел, как чудовищный монстр яростно рассекает воздух крыльями, поднимаясь над городом выше и выше, чтобы потом, заложив крутой вираж, ринуться вниз и выдохнуть пастью мощную струю огня, вспахав пламенем целый квартал и заставив его вспыхнуть, как картонные декорации. Зарево пожара осветило ночь хищными алыми всполохами. Тут же забили тревожные колокола, заревели сирены. — Мерлин, ты должен вмешаться, — лихорадочно зашептала за его плечом Моргана. — Только ты сможешь... Если ты ждал повод, чтобы выплеснуть свою боль и гнев, — это он. Почти оттолкнув её в сторону, Мерлин бросился к двери, вылетел на лестницу и помчался вниз по ступенькам к выходу из здания. Оказавшись на улице, Мерлин со всех ног кинулся к пристройке, где держал мотоцикл. Выкатив его на дорожку, он на мгновение задрал голову, глядя, как ярится, поливая огнем дома, гигантская тварь. Оседлав мотоцикл, Мерлин выкрутил ручку газа и, рванув с места, понесся по дороге, заполненной перепуганными водителями мобилей и бегущими в страхе пешеходами. И чем больше он приближался к центру города, тем сложнее становилось двигаться вперед. Объятый ужасом и пожаром Авалон погрузился в хаос. Крича и постоянно оглядываясь на пламенеющее небо, люди бежали по улицам в панике, стремясь убраться подальше от центральных кварталов, над которыми свирепствовал монстр. Мерлин лавировал между выезжающими на его полосу со встречной мобилями, продирался через толпы запрудивших проезжую часть жителей окрестных зданий, в ужасе покидавших свои дома. Наконец он вырвался на широкий бульвар, ведущий прямо в пылающий огнем центр, и после пары томительных минут сумасшедшей гонки ворвался на залитые пожаром улицы, напоминавшие разверзшийся на земле ад. Дома полыхали, как факелы, распространяя вокруг немыслимый жар. Раскаленная докрасна, потрескавшаяся брусчатка дымилась. Горели деревья и скамейки. Плавились в нестерпимом жаре фонарные столбы. Обгоревшие останки, мало похожие на человеческие тела, лежали повсюду, уже начиная таять и растворяться в огненном мареве. Воздуха вокруг будто не было. Сделав новый вздох, Мерлин понял, что задыхается от недостатка кислорода и обжигающей легкие концентрированной гари. С громким хлопком лопнули шины, и мотоцикл повело, он заюлил из стороны в сторону, теряя управление. Резко ударив по тормозам, Мерлин создал вокруг себя защитный кокон, спрыгнул на мостовую полыхающей огнём площади и запрокинул голову, глядя, как беснующийся стальной ящер заходит на новый атакующий круг. Вобрав в грудь остатки собранного магией воздуха, Мерлин сложил ладони рупором и закричал, раздирая небо пронзительными звуками Зова. Пусть эта тварь и не была настоящим драконом, но Мерлин рассчитывал, что старые трюки из его арсенала сработают и с ней. Тварь услышала его. Голова монстра дернулась. Прервав атаку, дракон забил крыльями, обшаривая землю горящими, как уголья, глазами в поисках того, что посмел его отвлечь. Обнаружив Мерлина, тварь вытянула шею и издала низкое хищное шипение. Зависнув над стоящей посреди пылающих руин крохотной фигуркой, дракон разинул пасть и выдохнул дикий столб пламени, обрушившийся на Мерлина, как волна чудовищного цунами. Ничего не видя вокруг, кроме ревущей огненной бури, Мерлин стиснул зубы, все силы вкладывая в прогибающийся под напором огня магический щит. Пламя ревело и врезалось в него сплошным бушующим потоком, закрывая собой дома и небо. Когда монстр выдохся и пламя опало, Мерлин увидел, что от зданий на площади остались лишь раскаленные добела полыхающие остовы, а его несчастный мотоцикл превратился в оплавленный кусок металла. — Это все, что ты можешь?! — вне себя заорал Мерлин. — Теперь смотри, что могу я! Он воздел руки, выпуская на волю клокочущую его ненавистью магию. Гигантский невидимый молот грянул о спину твари, ломая ей хребет. Издав отчаянный крик, монстр забил крыльями и обрушился на землю, заставив ее дрогнуть под ногами Мерлина. Гигантская туша погребла под собой пылающие кварталы, раздавив до фундамента погибающие в огне дома. Стиснув кулак, Мерлин в исступлении сдавил твари горло, почти чувствуя, как лопаются и крошатся в пыль огромные звенья под изодранной в лохмотья стальной броней. И Мерлин не собирался на том останавливаться. Вся ярость, что скопилась в нем за эти годы, вся боль, тоска и горечь хлынули наружу, взламывая оковы рассудка. Ослепленный поглотившим его безумием, он в исступлении крушил и рвал на части агонизирующую тварь, превращая ее в огромную груду искореженного металла. Он очнулся, лишь когда тело дракона превратилось в обломки, в которых даже невозможно было опознать его прежние очертания. Останки твари возвышались над пылающим городом исполинским курганом. Покачнувшись, Мерлин упал на колени, не в силах сдерживать сотрясавшую его дрожь. Ярость выпила его досуха, почти вычерпав все магические резервы. Пришедшее ей на смену опустошение обрушилось на него гранитной плитой, так что даже воздух входил в легкие с усилием и кровь гулко стучала в ушах. В груди будто умирало что-то. Он запрокинул голову к окрашенному пожарищем небу. — Дай хотя бы знак, что он жив, — взмолился Мерлин неведомо кому. — Верни его мне. Прошу… Верни. Он захлебнулся словами, чувствуя, как по лицу катится что-то горячее и влажное. Тяжелая капля упала рядом на дымящуюся брусчатку, за ней другая, третья, и небо обрушилось на землю потоками воды, утопив все звуки в рокоте бушующего ливня. Он хлынул на город сплошной стеной, взметнув вверх облака белого пара, словно грохочущий в горах водопад. Мерлин стоял на коленях под хлесткими плетями воды, и его сознание заполнялось белым шумом, следом за которым пришло беспамятство. Он тяжело осел на почерневшую землю, и уже не видел, как под натиском яростных водных струй гаснет злое пламя пожарища. Не видел, как с восходом солнца испаряются в туманной дымке останки поверженного им чудовища. Как, заметив его тело в покрытых жирным пеплом руинах, к нему бегут люди. Не видел бледного от тревоги лица Ланселота. Не чувствовал, как его с величайшей осторожностью перекладывают на носилки. Он очнулся лишь на следующее утро в одной из немногих палат единственной в городе больницы, куда горожане приходили с мелкими травмами, которые не требовали серьезных вмешательств. Возле его кровати на стуле с книгой на коленях сидела Моргана. Увидев, что он открыл глаза, она всем телом подалась вперед и порывисто обвила ладонью его руку. — Наконец-то. Я так счастлива, что ты цел. — Было бы символично, если б меня прикончила посланная Миром тварь, — глядя в низкий белый потолок, медленно произнес Мерлин. — Как думаешь, Авалон сумел бы ей помешать? — Мерлин, не говори так, — почти испуганно сказала Моргана, и тот послал ей улыбку, полную грустной иронии. — Прости. У меня плохо с чувством юмора в последнее время. Наверное, я просто устал. Моргана чуть нахмурилась и крепче сжала его руку. Мерлин едва слышно вздохнул и перевел взгляд на окно, за которым на широком карнизе весело суетились и чирикали маленькие юркие птички. — Много людей погибло? — Точно неизвестно. Около десятка тысяч, должно быть, — тихо сказала Моргана и после паузы отстраненно добавила: — Мордред был в их числе. Его дом стоял там, куда пришлась первая волна огня. Резко повернув голову, Мерлин остро взглянул на нее. Брови сочувственно сошлись к переносице. — Моргана… Мне жаль. — Ничего, — с напускным равнодушием пожала плечами та. — Мое сердце давно остыло. На самом деле, мы уже несколько веков не виделись. Скажем так, о тебе я горевала бы куда больше. И вовсе не по сам знаешь какой причине. Губы Мерлина дрогнули, и он коротко пожал её пальцы. — Спасибо. Я тронут. С того времени Моргана старалась не упускать его из виду. Почти каждый вечер навещала в мастерской, принося с собой новые книги, улыбки, непринужденные разговоры и городские новости. Рассказывала, как идут работы по расчистке разрушенных центральных кварталов, как в магистрате спорят о том, надо ли заново отстраивать дома или же стоит разбить на месте уничтоженных построек большой парк с искусственными озерами и пляжами, где горожане могли бы гулять, купаться, принимать солнечные ванны и кататься на лодках. Моргана и Ланселот, будто сговорившись, по очереди несли вахту в мастерской Мерлина, как у постели тяжелобольного друга, стараясь не надоедать ему, но и не оставлять надолго в одиночестве. Около месяца спустя он и Моргана сидели на скамейке в любимом сквере Мерлина, глядя, как снуют среди склоненных к воде желтеющих ивовых ветвей деловитые утки. Осеннее небо над Авалоном хмурилось, устланное плотными тучами, будто не знало, пролиться ли дождем или подождать еще немного. — Я прочла утром в газетах… что война окончена, — нарушила молчание Моргана. — Подписан мир. И… я совсем не знаю, что еще сказать. Мерлин медленно втянул в грудь воздух и смежил веки, ожидая, что его накроет волной новой боли, но душа отозвалась лишь щемящей печалью и горечью. — Скажи, что мы глупцы и зря надеялись. Что надо смириться и жить дальше. А, впрочем… ничего не говори. Что тут скажешь. Мерлин гулко сглотнул, с трудом сделав новый вздох. Он знал, что боль еще придет, что она будет страшной. И что он, вполне возможно, не сможет с ней справиться. — Мерлин! — вцепившись ему в плечо, вдруг вскрикнула Моргана. — Смотри! Он распахнул глаза и увидел, как на покрытую травой и желтыми листьями лужайку падает косой солнечный луч, как будто в закрывших небо тучах возникла узкая прореха, выстелившая золотым свечением крохотное пространство на раскинувшейся далеко внизу земле. Сияние становилось все ярче и насыщеннее, пока в нем не проступили очертания лежащего на траве человека. На нем был истертый, покрытый грязью военный мундир. Поблекшие от пыли светлые волосы тускло мерцали в лучах угасающего света. И это несомненно был… — Артур! — выдохнула Моргана и, сорвавшись с места, бросилась вперед к распростертому на земле телу. Мерлин смотрел на него, оцепенев и боясь пошевелиться. В голове нарастал низкий гул. Он не мог даже дышать, будто все мышцы внутри него разом окаменели в спазме. Он глядел, как Моргана падает на колени возле Артура, как сжимает его безвольную руку, касается лица. — Артур, очнись! Артур… Боги, он не дышит. Мерлин! Что ты сидишь?! Помоги же! Мерлин вздрогнул, будто его хлестнули плетью, сделал судорожный вздох и, очнувшись, бросился к Моргане, рухнул на колени с другой стороны от Артура, окидывая его тело полубезумным взглядом. — Как не дышит?! Он же не может быть мертв?! — Я не знаю, Мерлин, не знаю! — почти плача воскликнула Моргана. Лихорадочно зашарив по шее Артура пальцами и так и не почувствовав биения пульса, Мерлин рванул в сторону полы его форменной куртки, а затем и оказавшейся под ней рубашки. Прижав ладонь ко рту, Моргана издала судорожный всхлип. Мерлин похолодел, чувствуя, как в животе змеиными кольцами сворачивается ужас. Все тело Артура было покрыто пулевыми ранами. Некоторые были почти свежими, черными и будто воспаленными. Другие уже зарубцевались, словно были получены давно. — Не понимаю… — хрипло выдохнул Мерлин, изо всех сил борясь с накатывающей паникой. — Кожа теплая, но раны старые. И смертельных только две, — он коснулся двух багровых рубцов напротив сердца. — Что это значит? Если только… Он взвился на ноги, охваченный остро вспыхнувшей в груди надеждой, и бросился обратно к скамейке, где оставил свою сумку. Его рабочий саквояж был зачарован особенным образом. Сквозь него можно было дотянуться до любого места в его мастерской, что было важно, когда приходилось ехать к тем пациентам, кто был не в состоянии прийти к Мерлину самостоятельно. Вернувшись, он вновь упал на колени и запустил в саквояж руку сразу по плечо, пытаясь нашарить на полках лаборатории нужный предмет. Нащупав, наконец, выпуклые контуры старинной резной шкатулки, Мерлин ухватил ее за боковую ручку и выволок из сумки на свет. — Что это? — Держи, — отомкнув древние замки, Мерлин осторожно достал из обитого бархатом хранилища покрытое чеканным магическим орнаментом большое золотое сердце и протянул Моргане. — Это для Артура? — неверяще спросила та. — Плод моей старой паранойи. Склонившись над распростертым перед ним телом, Мерлин призвал на помощь магию, вскрывая Артуру грудную клетку. Ему не требовались инструменты. Его сила была — как скальпель, зажимы, пинцеты и прочее вместе взятое. Отринув все чувства, не замечая ничего вокруг, он вытаскивал из груди Артура засевшие в ней пули, сращивал ткани, восстанавливая изодранные выстрелами легкие. Ему казалось, он никогда прежде не работал с такой бешеной скоростью. Обрезав ведущие к сердцу сосуды и затворив кровь, он осторожно вытащил истерзанный свинцом безжизненный комок плоти и требовательно протянул в сторону Морганы руку. — Дай мне его. Почувствовав, как прохладный металл ложится в ладонь, он поместил механическое сердце на место и принялся споро крепить к нему вены и артерии. — Как я могу помочь? — услышал он срывающийся голос Морганы. — Сейчас, по моей команде, начнешь делать искусственное дыхание, — сосредоточенно ответил он. — Я не умею! — Запрокинь ему голову, открой рот, выдвинь челюсть и вливай небольшие порции воздуха магией через равные промежутки времени! Не мне тебя учить! — Хорошо. Сейчас, — не обращая внимания на неловкие перемещения Морганы, Мерлин зажал в креплениях последний сосуд и выкачал через запорный клапан из внутренних полостей весь воздух. Замер, лихорадочно обшаривая взглядом творение рук своих. Механическое сердце в окружении веера кровеносных жил выглядело, как должно. Решившись, Мерлин отпустил зажимы, позволяя ему наполниться кровью, а затем послал внутрь механизма мощный магический разряд. Он почти увидел, как закрутились внутри крохотные шестерни и валы, сжались мембраны и заработали клапаны, выбрасывая в аорту первую волну крови. Механическое сердце забилось ровно и сильно — вечное, как магия, с помощью которой оно было создано. — Моргана — давай. Легкие Артура расширились в первом принудительном вздохе. Убедившись, что Моргана справляется со своей задачей, Мерлин принялся спешно вытаскивать оставшиеся пули, засевшие в области живота, соединяя и восстанавливая ткани печени, желудка, кишечника… — Мерлин, мне кажется, ничего не выходит. — Не останавливайся! Закончив с внутренними органами и очистив их магией, он принялся сшивать обратно мышцы и кожные ткани. Потом начал вытаскивать пули и мелкие осколки снарядов из рук и ног. — Мерлин, он не приходит в себя. Что я не так делаю? — Всё так. Дай-ка мне, — отодвинув Моргану в сторону, Мерлин перехватил у нее эстафету, остановившись на коленях у его головы и положив ладонь на грудь. — Ну же. Артур. Дыши. Дыши сам. Очнись. Прошу тебя! Заклинаю! Живи! Только живи! Он вдруг почувствовал, как казавшееся безжизненным тело содрогается под его рукой и выгибается, словно от боли. Затем Артур сделал мучительный вдох. Потом другой. Третий… И медленно открыл глаза. Мерлин осел рядом на землю, чувствуя, как стучит кровь в висках. Его собственное сердце колотилось так сильно, что, казалось, сейчас взорвется в груди. Сидящая на земле по другую сторону от Артура Моргана зажала рот испачканной в крови ладонью и разрыдалась. Чувствуя, как кружится голова от нечеловеческого облегчения, Мерлин покачнулся в сторону, нашарил на земле руку Артура, живую и теплую, и сжал ее в своей, не имея сил ни на что другое. Артур моргнул, сощурившись от вечернего света. Медленно повернул к нему голову. — Мерлин... — прошептали его бескровные губы. — Ты же мне не снишься? — Нет, — с трудом выговорил Мерлин, ощущая, как сдавливает слезами горло. — Ты дома, Артур. Ты вернулся. Артур смежил веки и сделал судорожный вздох. Челюсть напряглась, так что желваки заходили под кожей, ноздри раздулись, а ладонь стиснула руку Мерлина так сильно, будто он боялся, что тот растает в воздухе, если её отпустить. — Боги… Я уже перестал надеяться. — Артур, что с тобой случилось? — всхлипнула Моргана. Она плакала навзрыд, не сдерживаясь и не стесняясь собственных слез. — Я… — запнувшись, Артур судорожно перевел дыхание и крепко сжал веки. — Я ничего не смог сделать. Я был там один… без документов… как бродяга. Сначала пытался добраться до высших военных чинов… чтобы убедить их… остановить войну. Меня едва не посадили в тюрьму… как предателя… и труса. Потом отправили на фронт. Это было… — он покачал головой и стиснул зубы, — чудовищно… безобразно… и бессмысленно. Я пытался помочь, кому мог… Но этого было так мало. Капля в океане. Меня ранили бессчетное число раз. Но я почему-то не умирал. Словно не мог. А когда все закончилось, и мы взяли чертов Берлин… я просто бродил… по Миру… не зная, что делать… как вернуться… Пока в один из дней вдруг не упал на землю. Словно мне обрезали веревки… Стало очень больно. И темно. — Артур! — содрогаясь в рыданиях, сдавленно прошептала Моргана. Артур перевел на неё взгляд, и его лицо смягчилось. — Не плачь… сестра… Я ведь живой. Он легко коснулся её руки, а потом вновь перевел неподвижный взгляд на небо, будто всё не мог избавиться от терзавших его душу призраков. — Я ненавижу войну, — глядя перед собой широко распахнутыми глазами, сказал Артур. — Ненавижу всем своим существом. Это ненасытное, бездушное, уродливое чудовище. Я сделал бы все… чтобы мне не пришлось когда-либо пережить это вновь. Не пришлось возвращаться в Мир. Никогда больше… Мерлин стискивал его ладонь, а глаза жгло от вскипающих в них слез. Боль, сострадание и всепоглощающее чувство исступленной, безграничной любви разрывали его на части. Где-то в реальном Мире объятые ликованием толпы заполняли улицы многомиллионных городов, праздновали, пускали в небо салюты и радовались окончанию самой кровопролитной войны за всю историю Земли. А очень далеко от них на зачарованном острове, скрытом за завесой магического тумана, трое оставшихся в вечности людей, задыхаясь от облегчения, сжимали друг друга в объятиях и истово всей душей надеялись, что грядущие поколения живущего в Мире человечества никогда не повторят прежних ошибок.