Это всё универсум

Здание было совсем новым. Выросло на горизонте месяца за три — Лёха и не подозревал, что строительные компании умеют так быстро работать, в России тем более. Соня ещё ругался ходил, гнал телеги про целостность архитектурного ансамбля Петербурга и выскочек, которые думают, что им за деньги всё позволено. Петиции бесконечные подписывал и Лёхе подписывать давал. И Лёха подписывал, не вступая в дискуссии, хотя снобизмом местным заразиться пока не успел. Само собой, ни к чему это не привело, а потом подутих гнев народный, да и не в центре же они строили, а так. Ну да, небоскрёб, но Лёхе он даже нравился — эдакая постмодерновая неоготика. Вон, Эйфелеву башню тоже ругали все, кому не лень, а теперь — символ, пускай и уродливый. Здание было новым, стёкла-мрамор блестели, но дух от него затхлый какой-то шёл. Как будто оно заброшено давно, стены выщерблены, окна побиты. Как будто оно в тени, даже когда летнее солнце прямо над ним висит. Как будто, если краем глаза на него посмотреть, увидишь что-то другое. Смотрели пока на Лёху — люди, которые сновали мимо по тротуару, заходили, выходили, симпатичная улыбчивая девочка за стойкой внутри, охранник с покерфейсом и трещащей на поясе рацией. Ещё бы. Чёрный бомбер, бритый череп, рюкзак на плече. Лёха бы сам себя за террориста принял. — У меня для тебя две новости, хорошая и плохая, — сказал Сега сходу, безо всяких приветов, искажённым голосом и с левого номера. — Хорошая: я твоего парня сутки назад видел. Живого и вроде невредимого. И не думаю, что с тех пор что-то изменилось. — В Питере? — Да что за хуйня, в самом деле? Соне нечего делать в Чувашии, никто в здравом и не очень уме не будет красть людей, чтобы переправить в Новочебоксарск, но Сега с пацанами из родного города выезжали не иначе как в крайнем случае. И если это такой случай и был, то причём тут Соня? — А это плохая новость. Официально нас тут нет и никогда не было. И помочь мы тебе, согласно контракту, не сможем, а вот помешать... ну, это уже от тебя зависит. Сега ему адрес назвал, а мог и просто намекнуть, не подставляться перед работодателями. Лёха отвёл-таки взгляд от лого над входом. Всё, блядь, переплетено, прямо как в этом чёртовом квадрате. Он его Мирону первым делом нарисовал, до переезда, совсем пустяковая фигня. И про Сегу и его «Кислотный дом» Мирону тоже рассказал Лёха, они тогда бухали, как не в себя, и говорили по ходу обо всём на свете. И вот, казалось бы, нашёлся общий знаменатель во всей этой ебанутой истории, а легче ни хуя не стало. — Да ты и без нас разберёшься, если на рожон не будешь лезть, — сказал напоследок Сега, но Лёха в себе особой уверенности не ощущал. Какого-то хрена он оказался вдруг Скоттом Пилигримом против всех, вот только вместо злых бывших у него были хорошие друзья, которые перешли на тёмную сторону, и ещё один хороший друг, который на деле был не пойми кем, и вся его грёбаная империя с нуля. А вместо охуенной Рамоны Флауэрс — сосед по квартире, который отлично ладил с животными и далеко не всегда — с людьми, которому Лёха ни хера не был должен, если вдуматься, но который заслуживал, чтобы хоть кто-то припёрся спасать его задницу. Если, конечно, её реально надо спасать. Мирон ведь был одним из самых адекватных чуваков, которых Лёха знал. Во всём, что касалось работы, и вовсе идеальным — задачи формулировал грамотно, идиотские комментарии при себе держал, на идеях своих не настаивал, когда Лёха ему объяснял, почему так лучше не делать, сроки ставил жёсткие, но не драконовские, и платил не скупясь. И команда у него была из профессионалов, но пальцы они при этом не гнули. И контора его занималась продюсированием, или подбором исполнителей, или организацией мероприятий — чем-то таким. И в личном с Мироном общении ничего не мелькало подозрительного, что могло бы в похищение человека вылиться. Сега, правда, сказал ещё, что Соня своими ногами шёл и рожа у него была не особо обеспокоенная. Но домой-то он не вернулся, не позвонил и не написал, так что Лёхе тоже пришлось оторвать задницу от стула и переться в логово воображаемого врага. Было бы, как говорится, смешно. Лёха подошёл к улыбчивой девочке за стойкой, назвался, спросил Мирона. Чтобы получить ответы, надо хотя бы попробовать задать вопрос. Девочка улыбнулась, куда-то позвонила, что-то тихо сказала — Лёха ни слова не разобрал, — кого-то выслушала, улыбнулась ещё раз: — Правый крайний лифт, пожалуйста. Двадцать третий этаж. Сразу его не вытолкали, это, наверное, хорошо. Или не очень: правый крайний лифт был каким-то уж слишком крайним, обособленным. Так бывает — отдельный лифт для сотрудников, или топ-менеджеров, или особо важных гостей... Интересно только, есть ли в обычных лифтах двадцать третий этаж? Лёха хотел было проверить, подошёл к ближайшему, но рядом тут же материализовался охранник, который вежливо указал ему на нужную дверь. Ясно, хуйня продолжается. В кабине было слишком много зеркал, из-за чего возникала дурная бесконечность, и не очень много кнопок, но вообще — кабина как кабина. Лифт ехал бесшумно и вроде бы быстро, но непонятно даже, вверх или вниз, хотя над дверью номера этажей мигали по возрастающей. Двадцать, двадцать один, двадцать два... На двадцать третьем этаже Лёха вышел. Все лампы дневного света в холле горели, и всё же он не мог разобрать надписи на табличках или что изображено на плакатах, висящих на стенах. Взгляд никак не фокусировался. Что-то такое серое, лиловое, чёрное с ядовито-зелёным... Афиши? Современное искусство? Не суть. Одна дверь была приоткрыта — по классике. И Лёха — опять же, по классике — попёрся туда. Отказываться от приглашений невежливо, а с ним тут пока все были исключительно любезны. Где бы он ни был. У Мирона в офисе, наверное? Окна во всю стену, вид на город — красиво. — А Мирона нет. Лёха еле сдержался, чтобы не заорать. Спрятаться тут было негде, и всё же чувака в маске — Охру, точно — он сразу не заметил. Маска радостно скалилась. Мирон когда-то Лёхе рассказывал про этого Охру, лучшего мироновского друга, и его боязнь сцены — или известности, или это им просто для проекта понадобилось, вспомнишь тут, как же. Охра стоял совсем неподвижно, неестественно, стрёмно. И гораздо ближе, чем сперва показалось. Лёха сделал шаг назад. — Но я тебе, наверное, смогу помочь. — Голос у него звучал чуть глухо, но вполне безобидно. Немного растерянно. — Ты за другом своим пришёл, да? Интересно, Сега и остальные тоже здесь? А может, все — здесь, и это какой-то ебанутый розыгрыш в честь не-первого не-апреля? — Тут никого нет, только я. «Извини, но принцесса в другом замке». Надо уходить, желательно не оглядываясь. Никого нет — и Лёхи не будет. Он сделал ещё шаг к выходу, но всё же спросил зачем-то: — А где он? Слава? Охра пожал плечами. Наклонил голову. — Они ушли. А Мирон пошёл за ними. Он их найдёт. — Их? — Кого ещё — «их»? Но Охра кивнул: — Я позвал твоего друга, потому что Мирону без него было грустно. И он пришёл. А мог отказаться. Но, может, не знал. А Мирон накричал на меня, сказал, с людьми так нельзя. Но я не обиделся. И не хотел, чтобы ему опять становилось грустно, поэтому достал ещё одного твоего друга. Я мог бы достать больше, но Мирон опять на меня накричал, а потом они — твой друг и твой друг — ушли. А Мирон пошёл за ними. И я остался один. Лёха очень хотел попросить, чтобы Охра снял маску. Но что-то ему подсказывало, что в ответ он услышит: «Какую маску?». Это не было шуткой и не казалось таким уж бредом. Не здесь, не сейчас. — Ты останешься со мной? — спросил Охра. — Меня кот дома ждёт. — Лёха не стал добавлять: «И Соня», хотя очень надеялся, что и Соня — тоже. Что всё это на самом деле уже позади, просто Лёха отстал немного, но скоро нагонит — реальность, нормальную и обыденную. — Я люблю котов, — сказал Охра и отодвинулся. Только что стоял совсем вплотную — и вот уже у окна. — У нас есть Хесус, мы с ним играем. Тогда иди. Вопросы у Лёхи были, но он благоразумно оставил их при себе. Развернулся спокойно, лифта подождал, спустился, вышел на улицу. В летний и шумный город, в котором жизнь шла своим чередом и главным сейчас было покормить кота. Он посмотрел на часы, прикинул маршрут. Если поторопиться, он успеет. Непременно успеет вовремя.