Серийные самоубийцы

      Я нервно стучал носком кед и старался дышать глубже. Выходило погано — воздух вырывался со свистом сквозь плотно сжатые зубы. Чувство горячего раздражения с каждой секундой разрасталось в груди. До дрожи в пальцах бесило всё, на что падал взгляд. Вон та рыжая девчонка с длинными ногами и чересчур писклявым смехом, бесит. Орущая, словно они на футбольном матче, группа футболистов, бесит. Та муха, что кружит над огрызком уже потемневшего яблока, которое какой-то дегенерат не удосужился донести до мусорки, тоже бесит! И чего она так коварно потирает своими тонюсенькими лапками? Будто затевает план по завоеванию мира и, вот, прилетела посмотреть на нас, жалких смертных, перед тем, как привести свой коварный замысел в исполнение. Мол, «ждите, жалкие людишки! Наслаждайтесь последними минутами свободы, пока мой помойный народ не пришёл переломать ваши человеческие хребты, мухахаххаха!»       Я нервно встряхнул головой, сбрасывая наваждение. Так, Джонсон, это уже клиника! Какие нахрен мухи?       Я прикрыл уставшие глаза и помассировал пальцами виски. В горле стоял нервный ком, а желудок крутило от медленно зарождающейся, необъяснимой паники. Эмоции царапались острыми гранями где-то в горле.       Бесит, всё бесит!       И почему этот железный шкафчик такой жёсткий? От того, сколько времени я его уже подпираю, разболелись лопатки. Да ещё и все эти люди: нескончаемый поток силуэтов, голосов, лиц, что мельтешат перед глазами... раздражают! И чего они снуют туда-сюда? Голова уже гудит и глаза разболелись от этого пёстрого потока лиц и силуэтов.       Но больше всего я бешу сам себя ведь, несмотря на ноющую боль в глазах, я не перестаю вглядываться в эту толпу подростков, пытаясь отыскать там знакомую синеволосую макушку.       Фишер, кстати, тоже бесит тем, что никак не хочет находиться! Где носит его тощее несуразное тело? Ещё и трубку, гадёныш, не берёт.       Я, теша слабую надежду, залез в карман и достал телефон. Уже привычным движением пальцев открыл иконку сообщений и стал писать:       «Сал, пожалуйста, ответь хоть что-нибудь. С тобой всё в порядке?»       СМС улетело, причисляясь к остальному списку непрочитанных сообщений. Я с секунду в задумчивости пожевал губы, а затем стал вновь писать:       «Чувак, если ты хочешь побыть один, я пойму. Можешь не говорить где ты, просто дай знать, что ты не откинул копыта»       Отправил и замер, буравя взглядом дисплей и, то и дело касаясь экрана, чтобы тот не погасал. Но шли минуты и ничего не менялось. Ответа не было, а мои жалкие смс лишь раздражали уведомлением о непрочитанности.       Я чертыхнулся и засунул телефон обратно в карман. Чёртов Фишер!       Тихо зарычал, нога сама собой вновь мелко затряслась. С трудом, но я признался себе — сам виноват. Нужно было не стоять истуканом и рефлексировать, а пойти за ним и нормально поговорить. Ведь те слова, сказанные в порыве эмоций — моя очередная ошибка. Из-за своей трусости я совершенно забыл, что такое здравый смысл и ляпнул, не подумав. Я ведь не этого хотел. Я не хотел причинять ему боль, не хотел бросать его и говорить те ужасные вещи. А в итоге вышло как вышло... Как я мог так поступить с ним? Я ведь даже злиться на него не имею права — вполне понятно, почему он огрызнулся в ответ. Не в его характере молчать. И теперь, я совершенно не знаю, как ему всё объяснить. Сказать «я не это имел в виду»? Глупость, Сал вряд ли поверит... Неужели придётся признаться в том, что я повёл себя так глупо лишь потому, что испугался собственных чувств?       От этой мысли противно свело желудок. Стыд поневоле обжёг щеки, и я отчаянно закусил губу, пытаясь справиться с охватившими меня противоречивыми эмоциями.       Зачем я вообще начал избегать его? Поощрил свои страхи — теперь расхлебывай. Не могу я оставить всё так. Не могу я отказаться от него, просто не могу. Всё моё существо противится этому, бунтует лишь при одной мысли, что он отдалится. Этот мальчишка будто впился в сплетение вен, въелся в сознание, растёкся по крови и устроился в грудной клетке, прямо рядом с сердцем.       И теперь, когда я так безжалостно оттолкнул его, это самое сердце предательски скулит, словно бурая псина. И ничего ведь не поделаешь — не выгонишь ведь собственное сердце, оно ещё пригодятся… А вот Фишера я бы с радостью вытравил из своего сознания и мыслей! Достал, гад, казенное место занимать и трепать итак покоцанные нервы.       Мурашки быстрой волной прокатились меж лопаток. Я чуть не вывихнул челюсть, пытаясь подавить зевок. Поймал себя на мысли, что хочу спать… или напиться. Я пока ещё не определился.       Плющит меня конкретно. Чёрт бы побрал эти магнитные бури. Одним движением руки я сбросил волосы со лба — было слишком душно.       Желание закурить я почувствовал неожиданно, но вполне явно и четко. Настолько, что оно даже перекрыло сонливость. Меня охватило навязчивое желание ощутить, как табачный дым заполняет легкие, как терпкий запах щекочет нос и немного кружится голова — сразу так легко-легко и не штормит внутри, не выворачивает наружу от бессмысленных эмоций.       В какой-то момент идея положить болт на поиски Сала и пойти покурить показалась вполне сносной. Что будет от одной сигареты? Только вот воспоминания, как обычно, не вовремя вспыхнувшие в моем мозгу, не позволили мне это сделать. Почему-то стало ещё более совестливо. Неужели тогдашняя реакция Сала так повлияла на меня...?       Я нервно выругался. Этот мальчишка и вправду будто под кожу залез! Каждая моя мысль так или иначе связана с ним. Меня пугает, как сильно он влияет на меня.       Я было уже собирался унестись в дебри рассуждений по этому поводу, но взгляд сам собой зацепился за Кэмпбелл, которая резко и стремительно подлетела к своему шкафчику. Девушка что-то нервно выкрикивала в телефон, и её прежде миловидное лицо исказила несвойственная ей гримаса злобы. Я чуть ли не присвистнул от удивления. И сделал несколько неосознанных шагов к её шкафчику.       Несмотря на гул школьного коридора, я смог краем уха уловить её слова: — Нам срочно нужно поговорить! Где ты? — девушка яростно раздувала ноздри и барабанила длинными ногтями о бампер смартфона.       Я прислонился спиной к шкафчику, как ни в чем не бывало уставился себе под ноги и прислушался. — Я не знаю, где носит твоего Трэвиса, и знать не хочу! — взвизгнула Эшли, отчего я невольно дёрнулся, — Небось опять колотит этого...       Эшли не договорила, нервно вздрогнув всем телом, словно от разряда тока. Но я итак догадывался, о ком говорит девушка. И эти догадки заставили меня ещё больше насторожиться.       А Кэмпбелл продолжила яростно выговаривать что-то собеседнику в трубку, ничуть не смущаясь грубого и истеричного тона в оживлённом коридоре. Очень непохоже на неё, но, по сути, вряд ли это как-то отразится на её репутации — никто и не смотрел в её сторону, даже если кто-то что-то и слышал, всем абсолютно было плевать — мало что ли полоумных в школе? У всех свои дела и заботы. Только вот я не смог проигнорировать странное поведение Эш. Да и то, что она говорит что-то о Трэвисе, изрядно взволновало меня. Нет, переживаю я не за Фелпса, а скорее за Сала, который в последние время уж слишком часто подвергается издёвкам блондина. Трэвис как-то слишком сильно взъелся на него. Раньше он менял своих жертв каждые недели три, бывало чуть реже — ему слишком быстро надоедали одни и те же объекты издёвок, да и ломались они быстро. А кому будет интересно доламывать итак сломанную игрушку? Но с Фишером всё не так. И меня пугает осознание того, как далеко Фелпс может зайти в попытках сломать Сала. — Что у тебя с ним? — Эшли нервно вздохнула, брови её жалостливо затряслись. — Филипп, пожалуйста, не молчи.       Я опешил на несколько секунд. От удивления даже чуть подался вперёд, но во время успел отдернуть себя и вернуть непринуждённый вид лицу. — Давай поговорим, пожалуйста... — Кэмпбелл притихла, закусив нижнюю губу, — почему ты не можешь? Потому что ты с ним, да?       Не знаю, получила ли Эшли ответ на свой вопрос. Она ещё с секунду стояла, не шевелясь и крепко прижимая телефон к уху. Спустя несколько мгновений, девушка нервно дернула плечами и с тихим выдохом оторвала мобильник от уха.       Я помялся ещё с минуту, осторожно краем глаза поглядывая на застывшую Эш. Девушка так и не сдвинулась с места, она лишь с отрешенным взглядом печатала что-то в мобильнике. Я понимал, что мне нужно поговорить с Кэмпбелл: после услышанного странного разговора в душе ещё пуще разгорелось беспокойство. Но я не решался подойти: уместно ли сейчас? Я думал не долго — терпеливость никогда не была отличительной чертой моего характера. — Эшли!       Я окликнул шатенку, и та, оторвавшись от экрана мобильника, перевела взгляд на меня. Лицо её, прежде поникшее и ошарашенное, разгладилось; она встрепенулась, брови её взлетели вверх и губы сложились в привычной кокетливой улыбке. Лишь бледность и лихорадочный блеск глаз выдавал истинные эмоции девушки. Только вот она вряд ли подозревала, что я знаю подоплеку её очередной маски.       Девушка похлопала длинными ресницами и разомкнув пухлые губы, пролепетала: — Да, сладкий, в чём дело?       От этого её «сладкий» я скривился: настолько оно прозвучало приторно и наиграно. В горле застряли обрывки резких ответных слов. Нет, грубость сейчас точно неуместна, пусть даже мне до безумия хочется сорвать с неё эту треклятую фальшивую улыбочку. Как же ей ещё не надоело притворяться?       Я смерил девушку выжидающим и, как мне казалось, тяжелым взглядом. Но Эш и бровью не повела. — Ларри?       Я чуть не цокнул языком от досады. Непробиваемая она... Ну и пусть. У меня другая цель. — Да, вот спросить хотел: не видела ли ты Сала? Найти его никак не могу.       Вопрос был наводящий, я, если честно, прекрасно знал на него ответ — Салли и Эшли одноклассники, девушка наверняка видела Фишера на первом уроке. Но заходить нужно было издалека.       Эш сузила тёмно-зеленые глаза и усмехнулась каким-то своим мыслям. — Он только до третьего урока был, — ответила Кэмпбелл, накручивая каштановую прядь на указательный палец. — После этого я его не видела...       Одно я теперь знал наверняка — после нашей перебранки Сал на уроки не вернулся. Но очень уж мне не понравилась эта гнетущая пауза в конце. Эш явно что-то не договаривала, я чувствовал это где-то на уровне подсознания. — И дай угадаю, ты совершенно не предполагаешь, где он может быть? — я пытался сдерживать раздражение в голосе, но удавалось плохо: кажется, даже глаз задергался.       Девушка явно это заметила. Она усмехнулась, сверкнув тёмными глазами с ровно подведёнными стрелками. — И чего вы все так помешаны на этом новеньком? — Эшли фыркнула, демонстративно сложив руки на груди. — А что Фишер сделал тебе? Спер пачку сигарет?       Я проигнорировал подкол и сделал уверенный шаг к ней. — Что значит «все», Эш? — настороженно спросил я.       Попалась.       Губы девушки дрогнули, глаза потемнели. Но она не спешила отвечать. Спустя минуту гнетущего молчания, во время которого мы не отрывно смотрели друг другу в глаза, девушка всё-таки проговорила: — Что ты хочешь от меня? Неужели ты тоже во всем этом завязан, Ларри?       Брови Эш как-то жалобно дрогнули. Честно, я и сам растерялся. Я понятия не имел, о чём говорит Эшли, но почему-то я не хотел, чтобы она это поняла. Девушку явно выбила из колеи моя невольная реакция, а значит, я могу сделать это своим преимуществом. Поэтому, я нарочно проигнорировал её последний вопрос и сделал ещё один шаг, тем самым оттесняя её к шкафчикам. Эш неуверенно отступила. — Я хочу, чтобы ты рассказала всё о том, где может быть Сал, — я старался придать голосу холодности. — Ларри, — девушка нервно облизнула губы, — я правда не знаю где твой ненаглядный шизик...       Я смерил её тяжёлым взглядом прежде, чем она захотела было сделать паузу. Кэмпбелл невольно повела плечом и брякнула: — Но возможно Трэвис знает.       Сам того не осознавая, я вздрогнул. От плохого предчувствия оскоминой свело скулы. Сердце пропустило удар и, жалобно крякнув, замерло. — Последний раз, когда я видела Фелпса, тот что-то лепетал о Фишере. И чего ты так побледнел, дорогой? — Эшли почувствовала мою слабину и умело воспользовалась этим, выскальзывая из капкана. — Неужто переживаешь, будто Трэвис его всё-таки грохнул? — Эш, не смешно.       Воздух задрожал, забил горло песком. Тут точно замешан Фелпс, я уверен. Сал не мог просто так исчезнуть, нет, нет...       Не обращая внимания на лепет девушки, я круто развернулся и, пробиваясь сквозь толпу, направился вперёд по коридору, теперь уже пытаясь найти взглядом белобрысую макушку. Злость горячим клубком скрутилась в животе.       Охваченный тяжёлым предчувствием, я метался по школе в поисках Фелпса или кого-то из его прихвостней. Прозвеневший звонок не остановил меня, а даже наоборот, помог: ученики разбрелись по классам и не создавали давящую толпу в коридорах. Да и присутствовала вероятность того, что парни пошли на урок и я смогу отыскать их на занятиях.       Продолжил забег по этажам — это давалось легче, нежели во время перемены. Я исследовал классы и кабинеты, бесцеремонно врываясь в них и бегло осматривая лица сидящих учеников. Пару раз нарвался на угрозы похода к директору от учителей.       Остановиться меня заставила ноющая боль в висках и желтые круги перед глазами — ориентироваться в пространстве стало сложнее. Я замер, переводя дыхание. Я привалился спиной к шкафчику и устало прикрыл глаза. Да уж, бег — явно тяжелое испытание для моих прокуренных лёгких.       А Фелпс словно сквозь землю провалился. Метаться просто так с мыслью «авось повезёт» глупо. Надо успокоиться и подумать, где они могут находиться.       Сердце разуму, как всегда, не желало подчиняться, настойчиво требуя не останавливаться: оно билось в груди, словно обезумевшее, ныло и жалобно скулило. Я чувствовал — с Фишером точно что-то случилось. Он бы не стал игнорировать те мои сообщения, не стал бы...       Или стал? Может, он делает это назло?       Мозг вскипал. Я тряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение.       Решение выйти на задний двор и остудиться показалось сейчас самым правильным. От духоты и беготни кружится голова.       Я выполз на улицу. На секунду замер, заворожённо уставившись на яркие огоньки гирлянд, развешанных на деревьях и стенах здания. Да, время летит так быстро, совсем скоро уже Рождество. Я рад, что в моей школе существует столь душевная и тёплая традиция: украшать задний двор к началу различных праздников. Даже я, подгоревший сухарь, невольно заряжался предпраздничной возбужденной атмосферой.       Я глубоко вздохнул, чувствуя, как от морозного воздуха покалывает в носу. Ветра почти не было, холод не ощущался так сильно, но ноги всё равно онемели. Глянул на свои старые потрёпанные кеды. Я планировал к зиме найти обувь потеплее, но увы — с деньгами сейчас туго. Клининговая компания, в которой работала мама, разорилась. В итоге, мало того, что зарплату за ноябрь не выплатили, так мама ещё и без нормальной работы осталась.       Недавно она устроилась в какую-то забегаловку на другом конце города драить полы и посуду мыть. Место, если честно, отвратительное: график работы безумный, мама с ног валится, дома порой сутки не появляется; контингент в этой кафешке так себе: дальнобойщики да пьянчужки; хозяин хамло редкостное, при первой нашей встрече я еле удержался, чтобы не разбить ему морду. Ко всему прочему, за такую работу платят ничтожно мало.       Сам я устроился в супермаркет недалеко от дома. Конечно, радости это никакой не приносит, да и с Салом проводим время всё меньше; но деньги, пусть и небольшие, я за это получаю.       Я откинулся на спинку скамьи, выдохнул, наблюдая, как от горячего дыхания в воздухе заклубился пар. Сглотнул, смачивая пересохшее горло. Хотелось расслабиться и спокойно всё осмыслить, но от волнения ныл живот и мысли разбегались, словно тараканы от внезапно включённого света. Что же на самом деле сейчас с Фишером...?       Хруст снега и чей-то приглушённый смешок заставил меня встрепенуться. Привалившись к стволу старого дуба, стоял никто иной, как Фелпс. Мне показалось весьма жутким то, как в его темных глазах отражались огни гирлянд, но это не помешало ярости вспыхнуть в груди — так же стремительно и катастрофично, как костёр, в который брызнули жидкостью для розжига.       Вау, удача на моей стороне или это отвлекающий манёвр судьбы? Когда ждать огромного и всепоглощающего пиздеца?       Я рефлекторно вскочил на ноги. — Трэээээвис, — протянул шипяще.       Злость в голосе не скрывал, но с битьем его смуглой рожи пока повременил. А вдруг он не причастен к исчезновению Салли? Если так подумать, Фелпс не был отморозком. Он всего лишь хулиган, пытающийся самоутвердиться за счёт других. Иногда, мне даже становится его жаль. Но сбрасывать его со счетов всё равно не стоит: порой он впадает в крайности. — Лаааарри, — передразнил меня он. — Чего это уроки прогуливаем, м? — Не поверишь: сижу, тебя жду… — я, стараясь сохранить напускное спокойствие в движениях, вразвалочку направился к парню. — И с чего такая честь? — Хм, да вот, поинтересоваться хотел: не знаешь ли ты, где Фишер?       Его улыбка дрогнула, и сам он как-то весь подобрался, выпрямил сутулую спину, расправил плечи. — С чего бы мне знать, где носит этого педика? — А с того, что последний раз, когда тебя... видели, ты говорил что-то о нём. Вот я и подумал: может, вы пообщаться с ним успели, прежде, чем он пропал?       Усмешка исказила его губы, тёмные глаза угрожающе блеснули. — Возможно. И что с того? Твой пацан настолько неприкосновенен, что и поговорить с ним уже нельзя? — Я прекрасно знаю, как ты обычно «разговариваешь», Фелпс.       Трэвис покачал белобрысой головой и цыкнул, демонстративно закатив глаза. — Эх, Ларри, не можешь и дня прожить без своего голубого дружка… Недотрах замучил? Так ты к Моррисону обратись, он тоже на гомосятине специализируется, — проговорил Фелпс, достав что-то из кармана. Я так и не понял, сделал он это машинально или нарочно, чтобы разозлить меня ещё больше.       Мне понадобилось сделать ещё несколько шагов и приглядеться, чтобы увидеть, как он перебирает в пальцах заколку в виде маленькой чёрной черепушки. Мне не составило труда её узнать — именно я подарил эту безделушку Салу, купил её на рок-ярмарке в соседнем городке.       Помнится, я не собирался его трогать. Так вот, беру свои слова назад. — Прекращай чушь молоть, — прорычал я и, шагнув чуть ближе, схватил его за воротник и одним резким движением вздернул вверх. — Если ты не признаешься, что сделал с Салли, то испробуешь мои кеды на вкус.       Этот белобрысый гаденыш хрипло рассмеялся. — Смешная цепочка получится… — Какая нахер цепочка, обдолбыш? — ярость затмила жалкие крупицы здравого смысла, и я неосознанно стянул горло его толстовки, тем самым чуть придушив.       Трэвис захрипел, но мерзкая ухмылка так и не сошла с его губ. Он продолжил буравить меня взглядом чёрных глаз, а затем сдавленно ответил: — Как какая? Сначала твой драгоценный Фишер мои кроссовки лизал, теперь я — твои… Цепочка же, ну.       Мне понравился звук, как клацнули его зубы, когда я впечатал его спиной в жёсткий дубовый ствол. Парень зашипел и зажмурил глаза. Надеюсь, он прикусил свой гадкий язык. — Попытка номер два, Трэвис, — я до такой степени вцепился ему в грудки, что костяшки на руках побелели, — где Сал?       Фелпс молчал, лишь скалил зубы. — Говори, мудило! Что ты с ним сделал? — Не переживай, его задницу я не трогал — это твои привиле…       Он собирался продолжить, но мои нервы сдали раньше — я впечатал кулак ему в нос — послышался характерный хруст и пищащее судорожное хлопанье.       Я брезгливо поморщился и разжал пальцы — Трэвис мешком свалился на землю, хрипя и отплевываясь от крови. Он зажал нос ладонью, но это не помогало: кровь сочилась меж пальцев, узкими струйками стекала по рукам и разбивалась каплями о землю — ярко-алыми на фоне белого снега.       Да, видимо, я всё-таки сломал ему нос. И мне ни капельки не стыдно.       Трэвис облокотился о ствол всё того же дуба и тяжело задышал.       Я собирался вновь задать ему вопрос о нахождении Салли — мало ли после моего удара его крошечные мозги встали на место? Но осекся, когда Фелпс растянул окровавленные губы в улыбке и стал заливаться хлюпающим смехом. — Браво, Джооонсон! — он медленно поднялся, с тяжёлым вздохом разгибаясь. — Смелый какой… На что же ты ещё способен ради своего мальчишки?       Я отшатнулся назад, когда он в один шаг приблизился ко мне и обхватил окровавленными пальцами за предплечья. Что-то внутри испуганно дрогнуло, наверное именно поэтому и замер, не шевелясь и неотрывно глядя в его глаза. Они были настолько тёмные, что зрачок почти сливался с радужкой — это выглядело жутко. — Если он тебе настолько дорог… Поцелуй меня. И я скажу, где он, — с придыханием прошептал он.       Я почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом. Что он сейчас сказал?! — Фелпс, я тебя настолько сильно головой приложил или ты просто больной?! — Ой, ну и где же твой пыл, Ларри? Уже не жаждешь так сильно найти своего дружка… Зря, ему явно не помешала бы твоя помощь, — он хихикнул и провёл пальцем по моей щеке, оставив на коже кровавый отпечаток.       Я попытался сбросить его руки, но он лишь сильнее вцепился в плечи. — Ну, раз ты так расставил приоритеты… Не завидую я Фишеру.       Внутри всё похолодело. От мысли, что этот отбитый сделал с Салом, в груди болезненно кольнуло. Живот свело спазмом, я нервно сглотнул и облизнул пересохшие губы. — Ну давай, Джонсон, всего один ма-а-аленький чмок — и побежишь вызволять своего Фишера, — он выдохнул мне в губы, от чего я почувствовал жар и запах мятной жвачки — меня замутило.       Я всё никак не мог понять, чего добивается Фелпс. Зачем ему это? В чём выгода? Помучить меня и Салли? Вполне возможно. — Зачем? — Мне просто интересно, Ларри. Интересно, что же ты всё-таки выберешь: не изменять своим принципам или спасти этого урода?       Я поджал губы, пытаясь собраться. Сердце стучало так громко, что заглушало мысли в голове. Единственное, что я мог различить сквозь гул — это воспоминание о дрожащем голосе Фишера.       Сразу вспомнилось то, что оставило на моей душе яркий отпечаток, въелось в сознание и сейчас не позволяет так просто отступить, бросить его: ледяные уставшие глаза и слова, пропитанные смирением и скорбью: «всем плевать»       Но только вот мне не плевать. Я же обещал ему это доказать...       Я почувствовал, как внутри что-то с громким треском разрывается. Во рту ощутил привкус железа — кажется, прокусил щеку.       Чёрт… я наверняка об этом пожалею, но поступить иначе не могу. Коротко выдохнув и до боли зажмурив глаза, я схватил его за ворот, рывком притянул к себе и коснулся приоткрытого рта.       Волна колючих мурашек пробежала между лопаток, когда Трэвис, освободившись от секундного оцепенения, вздрогнул и прикусил мою нижнюю губу. Я рванулся и попытался отстраниться, но он схватил меня за волосы на затылке и, потянув на себя, стал пытаться углубить поцелуй. Я замычал и вновь дёрнулся, но Трэвис вцепился мёртвой хваткой. И почему этот хлюпик такой цепкий?!       Это не было похоже на поцелуй, который я видел в фильмах. Это было просто грубое, почти насильственное прикосновение губами к губам: склизкое, противное, от которого спазмом отвращения сводило внутренности.       Сложно было понять, от чего меня тошнит больше: от вкуса крови или от того, как он пытается запустить свой язык мне в рот. Я до боли сжал зубы, затрепыхался, как букашка пойманная в паучью сеть. Как он вообще вытворяет это со сломанным носом?!       Я попытался ударить ногой ему в пах, но этот слизняк выставил вперёд колено и будто наказывая за дерзость, впился ногтями в затылок.       Последней каплей стал его тихий стон, который я различил даже сквозь гул в ушах.       Я воспользовался тем, что он чуть ослабил хватку — схватил его за губу и сжал зубы, стараясь укусить как можно сильнее.       Он зашипел, дёрнулся и, о чудо, оторвался от моих губ — я не упустил шанс, толкнул его в грудь, отчего он не удержался на ногах и свалился на окровавленный снег. Судя по злобным ругательствам, он хорошо приложился копчиком. — Доволен, извращенец ебаный?! У тебя совсем крыша поехала?!— зарычал я, растирая измазанные в чужой крови губы. — Теперь рассказывай: где он?       Фелпс корчился на снегу, поджимая колени к груди и хватаясь руками за голову. Он заливался смехом и… рыданиями? Я на секунду опешил. Трэвис сгибался от приступа какого-то нервного, истеричного хохота, а из глаз его градом катились слёзы. Он размазывал их ладонями по окровавленным щекам и судорожно смеялся. — Молодееец, Джонсон, какой же ты, блять… молодец! — прохрипел он, подняв на меня покрасневшие от слёз глаза.       Жалость своими склизкими щупальцами обхватило сердце. Его слезы сбили меня с толку, но, всё же, я собирался узнать то, ради чего весь этот цирк и затевался. — Где он? — я сам поразился, насколько мой голос прозвучал холодно. — Хах-ха… Как печёшься о своём мальчике, я не могу… как самоотверженно… повезло ему,— продолжил бурчать он, уткнувшись взглядом в окровавленный снег. — Кончай тянуть, Трэвис!       Парень вскинул голову и глянул мне в глаза. Дам голову на отсечение, что я увидел в его взгляде раскаяние. Он поджал окровавленные губы, ресницы его дрогнули и он ответил: — Он в сарае, на другой стороне двора.       Больше мне знать ничего и не надо. Я круто развернулся на пятках и собирался было рвануть с места, но на секунду остановился. Странное чувство в груди заставило меня обернуться обратно. Я глянул на сгорбленного Фелпса и не удержавшись, тихо проговорил: — Пора что-то менять, парень.       Трэвис ничего не ответил, но я отчетливо увидел, как дрогнули его плечи — он меня услышал.       Я хмыкнул, подобрал брошенную парнем заколку, сунул в карман и, не теряя больше ни секунды, двинулся прочь. Лишь отвращение и чувство липкой жалости долго не покидало меня, заставляя что-то глубокого внутри мелко дрожать. Я рвано утёр губы.       Понятия не имею, кому пришла в голову идея строить сарай на территории школы.       Поговаривают, что его смастерил наш уборщик мистер Уитсон ещё в молодости для того, чтобы варить там амфетамин. Правда это или нет — никто не знает. Ученики прикладывали немало усилий, чтобы пробраться в импровизированную «лабораторию», но наш уборщик — злющий и угрюмый мужик, охранял своё «логово» как цепной пёс. Через лет пять его «лавочку» прикрыла новая директриса. Говорят, что всё оборудование для производства наркоты вывозили под покровом ночи. Ходит забавный слушок, что директриса оставила все примочки себе, на личное пользование, так сказать.       Мистера Уитсона, ко всеобщему удивлению, не уволили. Сейчас ему уже за шестьдесят, он продолжает работать в нашей школе, но никто так и не выпытал у него правдивую историю данного инцидента.       Сарай так и продолжает стоять одиноким покосившимся домиком у самого забора, ограждающего территорию школы. Никто так и не стал его сносить, лишь насажали кучу елей, которые, со временем, разрослись и стали закрывать своими ветвями его от любопытных глаз.       В самом сарайчике не было ничего интересного и примечательного — я убедился в этом в прошлом году, самолично сломав амбарный замок. Очень тогда собой гордился, мол, зырьте, какой я взломщик талантливый! Сейчас пролью луч света на эту тайну. Каково же было моё разочарование, когда в крошечном чёрном здании не обнаружил ничего, кроме пыли, паутины, разбросанных картонных коробок и стеллажей (со всё теми же коробками). Никаким амфетамином там и не пахло.       Администрация школы давно положила болт на этот старенький сарай, поэтому новый замок никто и не повесил.       Зная это, я уверенно пробирался сквозь колючие ветви к старому покосившемуся зданию и, не задумываясь, дернул за ручку. Я опешил, когда дверь лишь жалобно скрипнула, но не поддалась. — Какого чёрта? — прошипел я и дернул ручку ещё раз, но вновь безуспешно. Краем уха услышал, как за дверью что зашуршало и закряхтело. — Сал? Ты там?       Приложил ухо к двери, пытаясь расслышать, что за ней происходит. Сердце пропустило удар. Услышав хрипящий кашель и стоны, сомнений не осталось — Фишер там.       От звуков, которые издавал парень, сердце забарабанило с интенсивностью отбойного молотка. Грудь сковало спазмом настороженной тревоги. Это он там копыта откидывает? Не-не, так не пойдёт! — Салли, это я, ты слышишь? Потерпи, сейчас я вытащу тебя!       Паника сковала тело и мысли. Я стал нервно оглядывать дверь, пытаясь понять, как она заперта — давалось это с трудом, так как плотная крона старых елей не позволяла свету сюда проникать. Вскоре, каким-то чудом увидел маленький заржавевший шпингалет.       Хрипы парня, раздававшиеся уже громче и чаще, отдавались гулом в ушах. Руки не слушались, я изранил трясущиеся пальцы, пока пытался отодрать заржавевший шпингалет.       Наконец, мне это удалось. Я с такой силой рванул обветшалую дверь, что та, жалобно звякнув, покосилась.       Я влетел внутрь, неуклюже спотыкаясь о ступеньки. На ногах удержаться не удалось — с тихим вскриком я рухнул на колени. Темнота и резкость падения поначалу сбила с толку, и я несколько секунд провёл неподвижно, пытаясь понять, что произошло. В себя привёл новый приступ кашля, раздававшийся из темноты. — Сал?       Я рвано выдохнул, чувствуя, как ноги при попытке встать отозвались болью. Голова шла кругом, но я, сам того не замечая, поднялся и даже отряхнул колени.       Внутри пахло затхлостью и гнилью. Этот запах заставил желудок скрутиться узлом.       Помещение тонуло во мраке, но мне не нужен был свет, чтобы заметить фигуру, напоминающую скорее сломанную куклу, нежели человека. Было сложно узнать в этом скукоженном теле Сала. Его светло-голубые волосы потемнели, приобрели пыльно-синий оттенок, словно всю голову парня обмотали паутиной. Спутанный клубок на голове не позволял мне разглядеть его лица. — Сал, чувак, ты как? — собственный голос звучал непривычно хрипло и испугано.       Я на ощупь сделал несколько шагов в темноту, борясь со внутренним страхом. Он появился так стремительно, что сейчас я совершенно не мог понять — почему же так боюсь заглянуть в его глаза?       Фишер вздрогнул всем телом, будто услышав моё приближение. Он как-то рвано дёрнулся, словно предпринимая попытку встать на колени. Но эта его попытка не увенчалась успехом — новый приступ кашля сковал его.       Это зрелище было невыносимее, чем ломота тела и скулящий внутри страх. Я кинулся к нему в одно мгновение, сам не понимая, откуда взял в себе силы это сделать. Но стоило мне опуститься на колени рядом с ним, как ладонями я вляпался во что-то липкое. В следующую секунду крик сковал горло, и я испуганно шарахнулся назад. Весь пол вокруг парня был усеян огромными бутонами роз. Их ярко-алый цвет сбивал с толку, и я не сразу смог увидеть следы крови, которые тёмно-красными кляксами расплылись на тускло-сером полу. Я поднял трясущиеся руки, перепачканные грязно-бордовой кровью. На ладонях прилипли несколько помятых лепестков. Я нервно встряхнул руками, пытаясь сбросить их. — Что это такое... — собственный голос казался чужим, — Сал, что случилось?!       Меня трясло. Трясло так, что я не мог дышать: казалось, что все внутренности пропустили через мясорубку. Я, как припадочный, продолжал шептать его имя, никак не веря, что все это происходит наяву. Но Фишер так и лежал скрюченным безвольным телом всего в метре от меня, никак не желая рушить этот больной, нереальный сон. Он теперь вообще не шевелился и не издавал звуков.       Я протянул руку, пытаясь потрогать его: вдруг мираж? Но стоило мне кончиками пальцев коснуться его спины, как парень вздрогнул всем телом. Из груди его вместе с кашлем вырвался хрипящий голос: — Не подходите, не трогайте меня! — просипел он, и внутри у меня всё похолодело.       Неосознанно я стал метаться взглядом по полу, словно ища подтверждение своей странной догадке и вскоре наткнулся на то, что искал — его лицевой протез. Весь в грязи и бурых разводах он валялся в стороне.       Это словно на секунду отрезвило. Я предпринял попытку податься вперёд и заглянуть в его лицо, но Сал вновь закашлял и согнулся так сильно, что чуть не ударился о пол лбом. Но уже в следующую секунду, словно услышав мой голос, он приподнялся на локтях и повернул голову ко мне. Спутанные волосы, что грязными прядями спадали на лицо, позволяли мне увидеть лишь горящий взгляд потемневших глаз. — Уходи, — прошипел он и попытался было отшатнуться в сторону.       Я, пытаясь совладать с дрожью во всём теле, медленно приподнялся. И замер, не понимая, что мне нужно делать. Кровь колотилась в висках, а жар прокатился меж лопаток — паника с новой силой охватывала сознание. — Сал, позволь мне по… — я сделал осторожный шажок в его сторону, но парень, словно загнанный в ловушку зверь, зашипел и забился в угол. — Нееет, не смотри! Не… — очередной крик прервался хрипением и кашлем. Я всё ещё не мог увидеть его лица, но я отчётливо заметил, как капли крови разбиваются о бетонный пол.       Ужас завладел каждой клеточкой тела. Мне казалось, что я и сам сейчас потеряю сознание. Мысли судорожно метались, трепыхались в черепной коробке, словно пойманная в силки птица. Одна из них выскользнула из этого клубка и больно впилась иголкой под ребра — это ведь моя вина. И если я сейчас не возьму себя в руки, то окончательно сгублю того единственного человека, которого клялся защищать. Я впился ногтями в ладони с такой силой, что секундная боль помогла избавиться от белёсой пелены перед глазами. — Сал, чувак, ты слышишь меня? — осторожно проговорил я.       Но как бы я не надеялся, ответа я не получил. Фишер вновь обхватил колени руками и скрутился калачиком на полу: лишь плечи его рвано вздрагивали при каждом судорожном вдохе. — Салли, я сейчас медленно подойду и… — я сделал шаг, осторожно наклоняясь над ним и протягивая руки. Колени тряслись, и я не мог ручаться, что они в следующую секунду не подогнуться. — Неет, убирайся… не смотри на меня! Не трогай! — голос его осип то ли от кашля, то ли от крика. Он вжался в стену, но я видел, как сводит его тело от боли и он отчаянно пытается сменить позу, словно это поможет облегчить страдания.       Я, от разрывающих грудную клетку эмоций, и сам был готов заорать. Салли продолжал кашлять и что-то судорожно шептать, к его ногам сыпались измазанные в крови бутоны. Казалось, ещё секунда и он задохнётся, обмякнет и больше не издаст и звука.       А я отчётливо ощущал, как внутри ломается что-то поважнее костей.       Больше медлить нельзя — я понимал это ясно и отчётливо. Если я продолжу стоять как вкопанный и тешить какие-то свои надуманные страхи, то Фишер просто загнётся… А я вслед за ним.       Глубоко выдохнув, сжал зубы и рывком бросился к нему. Сал непонятно как уловив мой манёвр, зашипел и шарахнулся, влетая головой в стену. Он вскинул руки в защитном жесте, прикрывая лицо. От его истеричного вопля чуть не заложило уши, но я не растерялся: обхватил его за запястья, отодрав руки от лица, выпалил на одном дыхании: — Чёрт тебя дери, очнись, Сал, прошу!       Он дёрнулся, чуть приподнял голову и я наконец смог разглядеть его лицо отчетливее. Я совру, если скажу, что отреагировал спокойно, ведь лицо Сала нельзя было назвать типичным: кожу на лице словно кто-то смял; крупный шрам рвано проходил прямо через правый глаз; на носу была значительная вмятина от рубца; нижняя губа была рассечена, отчего создавалось впечатление, будто её надорвали. Ещё несколько крупных шрамов проходили через левую щеку.       Я нервно сглотнул и попытался заглянуть в его глаза. Я видел, как он пытается сфокусировать на мне взгляд, но новый приступ то ли кашля, то ли крика, заставляет его тело содрогнуться. Он вновь предпринимает попытки вырваться, но я держу его крепко. Настолько, что даже боюсь сломать его тонкие запястья. — Зачем ты это делаешь... оставь меня в покое, мне больно... убирайся!       Салли продолжает сипеть, но я игнорирую его слабые попытки вырваться и тяну на себя, заставляя его прижаться к груди. Он утыкается мне в плечо и что-то бессвязно бормочет, дышит судорожно и рвано, обжигает раскалённым дыханием шею. Я осторожно касаюсь ладонью его спины, отчего он на секунду замирает. Я глажу его по напряжённой спине, прижимаю к себе, шепчу его имя, но он не успокаивается: его тело продолжает бить крупная дрожь. Он так сильно сжимает пальцами мои предплечья, что я уверен — на местах, где нет его цветов, останутся синяки. Ткань толстовки в районе плеча влажная, меня пугает что я не могу понять — от слез или крови?       И моё собственное сердце, кажется, бьётся на последнем издыхании. Я судорожно ловлю каждый его вздох и понимаю — если в следующую секунду он не сделает очередной вдох...       Я понимаю: ждать, когда это случится, нельзя. И надеяться на то, что Сал придёт в себя не представлялось возможным. Нужно срочно показать его врачу. — Так, держись-ка… — проговорил я и осторожно подхватил его под коленки.       Фишер, словно тряпичная кукла, кульком обмяк на моих руках. Я осторожно поднялся, надеясь, что собственные ноги не подведут меня. Тощее тело парня было лёгким, как пушинка, но совершенно безвольным. Фишер больше не орал, а лишь заходился хриплым болезненным кашлем, грудь вздымалась и опадала нервными толчками. Глаза были прикрыты — если бы парень не стонал, я бы точно решил, что он потерял сознание.       Мне чудом удалось выбраться наружу. Меня трясло и шатало, а глаза, привыкшие в темноте, жгло дневным светом улицы.       Те несколько минут, которые я нёсся в сторону медкабинета казались вечностью. Сердце в испуге замирало каждый раз, когда парень на моих руках затихал — казалось, будто он даже не дышит.       Удивительно, как сам я не откинул копыта. Лёгкие жгло так, что, казалось, проще их просто выкашлять, чем терпеть саднящую боль. Перед глазами плыло, будто меня треснули прикладом в висок.       Момент, когда я добрался до дверей медкабинета показался самым изумительным и долгожданным за всю мою короткую жизнь.       Я еле удержался, чтобы не рухнуть на пороге, прямо под ноги ошарашенную врачу.       Успел? — Доктор, вы уверены, что ему не нужно в больницу?       Крепкий мужчина лет сорока пяти, возраст которого выдавала лишь проседь на висках, обернулся ко мне и смерил усталым взглядом. Он стянул медицинские перчатки, вымыл руки, подошёл к кулеру и налил в пластиковый стаканчик воды. Всё это он проделывал абсолютно молча под моим выжидающим взглядом. — Молодой человек, повторяю ещё раз: да, я уверен в своей компетенции. Могу заверить вас с полной ответственностью: вашему другу ничего не угрожает.       Он протянул стаканчик мне. Я не задумываясь, залпом осушил его. — Но, было столько крови и… вдруг у него что-то там… лопнуло? Это не опасно?       Доктор усмехнулся. — Единственное, что у него «лопнуло» — это небольшие сосудики на слизистой оболочке. В этом нет ничего страшного, я выпишу ему рецепт на необходимое лекарство.       И мужчина демонстративно уселся за стол, покопавшись в бездонных ящиках рабочего стола, достал небольшой листочек с печатью и стал там что-то строчить.       То ли он считал своим долгом это сказать, то ли не выдержал моего гнетущего взгляда. Доктор оторвался от стола и обернулся ко мне.  — Юноша, да не переживайте так, благодаря вам я вовремя успел вколоть ему найропризол* — он нейтрализовал яд, выделяемый цветками, так что сейчас всё, что парнишке необходимо — это покой и отдых.       Я бросил взгляд на лежащего на больничной койке парня. Грудь Фишера вздымалась и опускалась ровно, без судорожных толчков. Глаза его были плотно закрыты. Без буро-серого оттенка лицо выглядело более здоровым даже несмотря на рубцы и шрамы. Из-за них, кстати, было сложно оттирать его кожу от крови и грязи: я боялся ненароком разбередить их жёсткой тканью. — А почему он тогда до сих пор не в сознании?       Доктор повёл плечом. — Я вколол ему один кубик не сильно действующего снотворного… — пробормотал он, вернувшись к дописыванию рецепта, после чего, на секунду поднял взгляд и воскликнул: — Боже мой, да не смотрите вы так на меня! Кто здесь врач: я или вы? Это не повредит ему, пусть поспит.       Я нахмурился, но всё-таки решил отстать от мужчины. Плюхнулся на табурет, стоящий рядом с койкой Сала, отчего тот жалобно скрипнул.       Признаю, веду себя и вправду глупо, навожу лишнюю панику. Докторов в школы и университеты отправляют из самых лучших больниц если уж не штата, то города точно. Делается это специально, из расчёта на буйный и неуравновешенный характер подростков. Да и медкабинеты оснащены всеми необходимыми лекарствами, чтобы была возможность вовремя оказать помощь. Раньше я пренебрежительно к этому относился, считал, что по-настоящему квалифицированным врачам нечего просиживать штаны в душных школьных кабинетах, изредка латая раненые коленки школьников. Сейчас же я был поистине признателен. Да уж, пока на своей шкуре не испытаешь — не поймёшь важности некоторых вещей. — Ладно… — устало выдохнул доктор, приподняв очки и помассировав мозолистыми пальцами переносицу. — Я отлучусь ненадолго. Чуть что — сразу зовите, я буду в кафетерии.       Я молча кивнул. Врач в задумчивости посмотрел на меня и, прежде чем удалиться, произнёс: — Конечно, это совершенно не мое дело, но если вы знаете, кто соулмейт этого парнишки, — доктор кивнул в сторону Фишера, — поговорите с ним, иначе в следующий раз можно просто не успеть.       Я кивнул и опустил голову, стараясь скрыть волосами лицо. Нервный комок встал в горле и я сглотнул, пытаясь избавиться от неприятного ощущения.       Врач, так и не дождавшись моего внятного ответа, вышел за дверь. С уходом мужчины в кабинете стало слишком тихо: ни скрипа пишущий ручки, ни шуршания бумажек, ни даже банального тиканья часов. Не может же тут не быть часов, как так?       От едкого запаха лекарств сводит скулы и кружится голова — я почувствовал это лишь сейчас, когда мандраж от пережитого стал потихоньку спадать. На место него, постепенно, распуская склизкие щупальца, стало вползать чувство вины.       Я тяжело выдохнул и уткнулся лбом в сцепленные руки. Браво! Чуть самолично не отправил его на тот свет, хотя и клялся защищать и беречь. Как там говорится? «Хотел как лучше, а получилось как всегда»?       Горькая усмешка тронула губы. Я осторожно присел на край койки, опасаясь, что скрип пружин нарушит шаткий покой мальчишки.       Осторожно отогнул край одеяла и взял его ладонь. Интересно, его руки хоть иногда бывают тёплыми?       От ноющей боли свело сердце, когда я кончиками пальцев провёл по шершавым порезам на его запястьях. Было горько от того, насколько мне знаком каждый разрез — они в точности повторяли расположение каждого голубого бутончика на моей коже. — Прости, — прошептал я, осторожно касаясь губами запястья. — Если бы я только не упрямился…       Я замер и, кажется, даже дышать перестал, когда тонкие пальцы Фишера едва ощутимо сжали мою ладонь. Я чуть поддался вперёд, заглядывая ему в лицо и пытаясь понять — он проснулся? Нет. Глаза были всё так же закрыты, дыхание оставалось ровным и непрерывным.       Я выдохнул облегченно: я не готов сейчас к серьезным разговором. И вообще не уверен, буду ли когда-нибудь готов.       Я всегда думал, что день, когда наконец узнаю своего соулмейта будет самым волнительным в моей жизни. Впрочем, так и оказалось: я никогда не забуду забег с кашляющим кровью Фишером на руках. Лишь одна, немаловажная деталь отличает реальность от ожиданий: я не признаюсь. Не признаюсь Салу, что он моя родственная душа. Можно расценивать это как слабость, трусость, неуверенность… Да! Я именно такой! Но лучше уж я буду оставаться таким, чем лишусь его. Я не знаю его достаточно хорошо, чтобы предугадать, как его расшатанная психика отреагирует на это известие. Я боюсь потерять ту крошечную долю его доверия. Слишком велик шанс того, что Салли вновь запрётся изнутри на огромный амбарный замок равнодушия.       А допустить этого я не могу.       Уже стало всё равно на потерянную гетеросексуальность, на его чудаковатость, колючий характер. Мне совершенно плевать, что мир его в пух разодран, а фрустрацию он лечит лишь разрезами на запястье.       Главное теперь не совершить очередную ошибку. Да и не стоит забывать, что как только Сал очнётся, мне всё равно придётся поговорить с ним: не о связи соулмейтов, а о тех моих колких и обидных словах. Я должен ему всё объяснить. Должен извиниться.       Я не сдержался и отвёл слипшуюся прядь его волос со лба. Глянул на протез, покоящийся на тумбочке. Я отмыл его от грязи, стёр все кровавые разводы. У Салли явно возникнут вопросы, кто же почистил его «лицо». Придётся спихнуть на сердобольного врача, что же тут поделаешь.       Мне хотелось и дальше смотреть на настоящее лицо Фишера, а не на этот керамический муляж. Но парень явно будет чувствовать себя отвратительно, если очнётся без своего «лица». Как-то Салли упоминал, что для него снять протез — что-то сродни раздеться на людях: стыдно и неприлично.       Я аккуратно наклонился к лицу Сала; прядь моих волос защекотала ему нос, отчего парень забавно сморщился. Я напоследок невесомо коснулся губами его приоткрытого рта.       А губы-то пусть и шершавые, но тёплые.       Я с сожалением отстранился, приложил протез к его лицу, приподнял голову и бережно, чтобы не защемить распущенные волосы, застегнул ремешки. — Я буду беречь тебя. В первую очередь от самого себя. Пусть ты этого и не хочешь, пусть и не видишь смысла в жизни. Я найду для тебя этот чёртов смысл, чего бы мне это не стоило.       Кому я это говорил, кого пытался убедить: его или всё-таки себя? Кажется, это уже не так важно.       Важно то, как его ледяная ладонь в моей руке стала постепенно согреваться. ———————- *Найропризол — не является настоящим лекарственным средством, придумано мной для данного фанфика. Лекарство, вводящееся внутривенно для блокировки выработки яда и его нейтрализации.