Без (лишних) слов

Не следовало врать вчера, и бог не смеялся бы над ним сегодня. С раннего утра Крис на самом деле ужасно занят, и это помогает ему пережить бесконечный день, в каждом часе которого по триста шестьдесят минут. Он отвечает на сотню звонков и писем, несется в Бостон для встреч, улаживает бессчетное количество мелких, но неотложных дел, попутно просматривая документы, что-то подписывая и решая, запасается продуктами, потому что холодильник пуст. Телефон не замолкает, но Себастьян ни разу не выходит на связь, и в тот момент, когда Крис заносит палец над экраном, чтобы послать ему «Доброе утро» и мультяшный вопросительный знак, раздается очередной Очень Важный Звонок, а спустя сорок минут разговора уже более уместен «добрый вечер». И это, пожалуй, даже грустно, потому что он опаздывает на толком не назначенное свидание в собственный дом, волнуясь, как мальчишка, и надеясь, что Себастьян поймет — случаются дни, в которые все идет не по плану. Крис ненавидит, когда от него ничего не зависит, кроет пробку и аварию на трассе, но виноват лишь в том, что следовало выехать чуть раньше. Но пробка — одна, дорога — тоже, и нет смысла накручивать себя, ведь быстрее не поедешь. Себастьяна не оказывается у ворот, и пока он загоняет машину в гараж, все гадает: можно ли считать вечер окончательно испорченным. Память домофона внушает некоторую надежду — в ворота никто не звонил, и Крис бросается в душ, избавляясь от прилипшей к спине рубашки. Чем дольше он стоит под бьющими со всех сторон струями, тем явственней в голове проступает: Себастьян не появится. Ни сейчас, ни через два часа, ни к утру. Ни гребаного черта не получится, ничего не вернется обратно, туда, где их связывала тайна, так помогающая жить. И не будет ни фильма, ни общих дней на площадке, ни сладкого, тянущего томления перед камерами, и больше никогда — того, с кем не надо притворяться правильным, проявлять инициативу и оставлять хорошее впечатление. Себастьян понимал его каким-то внутренним чутьем, находил особые кнопки, на которые жал с извращенным удовольствием, и бесповоротно слетал с катушек, глядя на борьбу Криса с самим собой. Но больше — нет. И поэтому: ну разве Крис обязан слушаться несостоявшегося бывшего-будущего любовника? Намыленная рука скользит к паху, ладонь крепко охватывает член, и только от этого прикосновения по коже бежит разряд. Это запретно, не по правилам. Глупый бунт, будто Крису снова тринадцать и больше всего на свете ему хочется отлить на соседский газон, но так, чтобы не быть застуканным. Он вбивается в кулак быстро и заурядно, упираясь другой рукой в скрипящую полупрозрачную стенку, и ему остается совсем чуть-чуть, когда из комнаты раздается громкий заливистый лай. Чертыхаясь, он выключает воду, сдвигает дверцу душевой и слышит, что Доджер вторит трели домофона. Блядь, лучшего момента, конечно, не найти, чтобы почувствовать себя героем дешевой комедии: голым, с несгибаемым стояком, ползущими по бедрам полосками мыльной пены, разбросанной вокруг одеждой и псом, от радости кидающимся под ноги. Он мчится к панели, чтобы разблокировать калитку, по пути сгребая первое попавшееся полотенце, и где-то уже точно такое видел, но вот только где? Себастьян молча машет в глазок камеры и идет от ворот к дому странным, преувеличенно неспешным прогулочным шагом, будто задался целью изучить все сорта травы на газоне вдоль дорожки. Крис и дальше любовался бы им из окна, но с волос капает на пол, и несколько странно встречать гостя полуголым, с так и не опавшим членом под полотенцем. Он приоткрывает дверь, выпуская Доджера навстречу, точно зная: пес задержит того хоть на пару минут, так нужных, чтобы соблюсти приличия. Кидается в спальню, на ходу выпутываясь из полотенца и пытаясь им же вытереть голову. Член горит, ноет, все еще жаждет прикосновений, и от широких и мягких брюк становится ничуть не легче. Крис торопится, натягивая футболку, но все же не успевает: за спиной слышны приглушенные ковровым покрытием шаги, прерывистое дыхание, запах — знакомый и новый одновременно—бьет в нос, и Крис замирает, неловко застряв рукой в рукаве. — Стой так, — быстро предупреждает Себастьян, и его ладонь ложится на поясницу. — Не оборачивайся. Крису невероятно, до крупной дрожи, хочется ослушаться, но как… Он точно знает: шевельнись, и Себастьян отнимет руку, отступит, и эти «танцы» шаг вперед — два назад, начнутся вновь, сводя его с ума. Как обычно. Только Себастьян может позволить себе равнодушно ухмыляться в ответ на то, что безошибочно работает на других. Но Крис ведет себя разумно и, следовательно, вознагражден. Ладонь спускается ниже, гладит влажную кожу, задевает резинку штанов, Крис не двигается, запутавшись в футболке, наполовину натянутой на голову. Через ткань трудно дышать, но ни снять, ни надеть ее он не может. Особенно когда руки Себастьяна перемещаются вперед, на живот, а сам он придвигается ближе, почти касаясь спины грудью, и забирается губами под кромку волос, на пробу проводит кончиком языка по шее, слизывая оставшиеся капли. Крис стонет. Едва слышно, надеется он. Но тщетно — сзади словно окутывает горячая волна — Себастьян откликается ответным выдохом, так знакомо и долгожданно, что Крис позволил бы своим рукам омертветь и отпасть, только бы не изменить позы. Хотя на самом деле ему хочется швырнуть намокшую от волос футболку в дальний угол, повернуться, сгрести Себастьяна в объятия и мигом дотащить до кровати. Но здесь и сейчас — не его игра, не его правила, и, блядь, Крис обожает происходящее именно за это. — И что же ты делал в душе, нарушал уговор? — притворно возмущается Себастьян, поглаживая под резинкой у самого члена. Слова оседают на коже легкими ожогами и заставляют Криса медлить с ответом. Перевести дыхание, подавить гортанный всхлип, сконцентрироваться на том, чтобы не опустить ноющие руки. — Ты же не кончал без меня, правда? — ладонь ползет ниже, подхватывает тяжелые яйца, а после губы находят родинку на плече и поощрительно целуют ее. С трудом сохраняемая неподвижность рождает внутри мелкую искристую дрожь, когда бедра Себастьяна вжимаются в его ягодицы, дразняще описывают круги, и под денимом и металлом, через тонкий трикотаж собственных штанов, Крис чувствует твердый жар плоти и подается слегка назад, ища контакта. Расплата приходит моментально — ладони прекращают ощупывать живот и яйца, до отрезвляющей боли вцепляются в бедра, Себастьян отстраняется, отступает на шаг, позволяя Крису всем телом прочувствовать потерю. И словно в насмешку издали доносится настойчивый звонок телефона. Ждут оба, и каждый догадывается, чего ждет второй: Себастьян — повода сделать разочарованное лицо, нарочито крепко, напоказ сжать себя в паху и быстро ретироваться; Крис — что телефон наконец-то заткнется и в придачу к нему не оживет второй. Кожа горит, мышцы затекли от неудобной позы, на ткани вокруг носа и рта плывут темные пятна, член натягивает штаны, а ебаный рингтон все не смолкает. — Я посмотрю, — наконец снисходит Себастьян. Крис слышит, как хлопает дверь в ванную, и трется щекой о футболку, все еще занавешивающую лицо. «Пусть это будет что-то несерьезное, ладно?» — просит он сам себя. — Ничего важного, — говорит Себастьян. — Можно отложить до завтра. Крису кажется, что пол под ногами становится мягким, и он проваливается в бездну, потому что чувствует, как взгляд Себастьяна скользит по телу, изучая старые и новые знаки, узоры, прочерченные водой, тот обходит его по кругу, жарким дуновением касаясь лопаток, ключицы, а после соска. Он дергается — непроизвольно, спонтанной мышечной реакцией откликаясь на невесомую ласку, и дрожь бежит от груди ниже до паха. Ничто не мешает Себастьяну слегка сдвинуть резинку его штанов. Совсем немного. Ладно. Крис потерпит. И дольше терпел. Только не шелохнуться, не податься вперед, когда губы касаются кожи под пупком и член вдруг упирается в подбородок Себастьяна. — Мммм… — в голосе Себастьяна звучит улыбка, и Крис хотел бы ее видеть, но пока не имеет права. — Так ты все еще хочешь меня? Резинка легко щелкает по чувствительной коже головки, и Крис не выдерживает — рычит в полный голос: — Блядь, Себ! Какого хуя?! Сам не видишь, неужели нужно объяснять?!! Он ровно в секунде от того, чтобы наброситься, полностью потеряв голову, но член попадает во влажную теплоту, и Крис глотает стон, стараясь держать руки как можно ровней. Лишь скребет пальцами ног по ковру, вроде бы случайно задевая колено Себастьяна. Он делает непозволительное, непростительное, если будет застукан: чуть натягивает ткань, едва заметно склоняет голову и косится вниз. Сквозь небольшую щель виден затылок Себастьяна, коротко стриженный ежик волос, и Крису невольно жаль длинных прядей, в них так приятно было впутываться пальцами или осторожно перебирать, отделяя друг от друга. Он совершает еще одну ошибку — Себастьян чувствует взгляд и тут же поднимается, вырывая из его груди вздох разочарования. Но реакции Криса для него вовсе не сюрприз, потому что вдруг он приникает всем телом, грубо, почти неприятно, трется джинсами о нежную кожу члена, сам тащит вверх его футболку и шепчет: — Можешь опустить руки. Криса пронзает контрастом: затекшие пальцы ложатся на поясницу Себастьяна, пробираются под одежду, но не ощущают ничего, даже тепла кожи, а по мышцам напряженных плеч катится горячая волна, и он уже готов застонать от удовольствия, когда тот намеренно, слишком крепко втискивается обтянутым бугром на джинсах, крутит бедрами, притирается резко, жёстко, и тут же ловит раскрытые губы Криса своими, длинно, протяжно выдыхает в рот и скользит внутрь языком, пока Крис осознает: его наконец-то целуют. Поцелуй длится столько, сколько длятся идеальные поцелуи с примесью облегчения, боли и сладких обещаний продолжения. И вздумай Крис сделать шаг вперед или назад — упал бы пластом, запутавшись в спущенных штанах. Но Себастьян держит крепко: правой под затылок, а левой за ягодицу — и ничего не может быть важнее. Себастьян его держит. Никто, кроме него, не давал Крису передышки, разрешая забыть о ворохе трикотажа под ногами, событиях дурного дня, трясущихся коленях, онемевших пальцах рук и ног, позволяя забыться. На маленькую вечность ни о чем не заботиться, точно зная — оступись он, дай себе слабину и слети с тормозов — его подхватят крепкие, цепкие руки. Обычно надеются на него самого. Ну как по-другому? Решительный Крис, разумный Крис, беззаботный Крис, Крис, у которого все под контролем. — Себ, я так хочу, скорее, иначе все случится прямо здесь, — умоляет Крис, и вот еще одно: он точно знает, что его поймут правильно. — По пути я присмотрел пару мест, — жарко шепчет Себастьян, но не отстраняется, мягко толкая его к кровати. — Готов поспорить, что и бассейн у тебя огромный. — И джакузи, — Крис выдыхает с облегчением, без колебаний падая спиной назад, не в неизвестность, но на покрывало и мягкую подушку, утягивая за собой Себастьяна, и просит только об одном: — Пожалуйста, пожалуйста, сними. Дай мне себя целиком. Я так соскучился… Поцелуй в награду — жаркий, непристойный, похабно трахающий рот языком не хуже, чем членом, но остатки держащейся на последнем гвозде крыши сносит ответное: — Чуть не рехнулся без тебя, Крис. Сними сам. Карт-бланш. Светофор загорается зеленым, и Крис топит газ до упора: обнимает так, что ребрами чувствует стук второго сердца, стискивает до хруста, подминает, в последний миг останавливаясь, тянет вверх футболку и ломает ногти, выдавливая металл болтов из петель, стаскивая джинсы с ног, не опасаясь сделать больно или показаться озабоченным похотливым животным. Потому что, блядь, он именно такой. Из карманов что-то сыпется, об пол глухо стучит телефон, но оба не обращают внимания. Даже вспыхни в доме пожар, Крис больше не станет держать руки при себе. Запах возбуждения бьет ему в нос, и он не может не касаться, не проверять на ощупь, нельзя ни на мгновение оторваться, чтобы Себастьян не вывернулся, не ускользнул из объятий. Тот и не пытается, подставляется под поцелуи и укусы, шумно выдыхая, когда Крис сжимает его член, и давит на плечо, толкая вниз, без слов сообщая о своих желаниях. Едва язык Криса касается головки — всё. Конец света. Себастьян стонет так, будто из него вынимают душу. — Не боишься, что я разучился? — Крис тоже умеет помучить, оттянуть самый кайф, пусть даже сейчас ему больше всего хочется размазать пальцем несколько прозрачных капель и осторожно пройтись зубами по самой кромке уздечки. — Подозреваю, у тебя была масса возможностей не потерять навык. Себастьян трется влажной, нежной головкой о губы, лишая возможности ответить, и Крис подставляет язык, широко лижет, выбивая из горла Себастьяна звук, горячей и чувственней которого Крис не слышал в самом крутом порно. И следовало бы подождать, полюбоваться тугими от возбуждения яйцами, подзабытым переплетением вен вдоль ствола и тем, как Себастьян играет бедрами, в попытках трахнуть воздух у его щеки. Так бы поступил сам Себастьян, но Крис добр и нетерпелив, он не заставит его страдать. Только шепчет: — Не спрашивай, кому еще я подставлял задницу за это время. — Я не хочу этого знать? — лениво усмехается Себастьян, пальцы находят волосы Криса и дергают сильно, до брызнувших слез. — Точно не хочешь. Никому. Себастьян не успевает среагировать, потому что Крис берет сразу — глубоким глотком, до упора, насколько может, и всё, что хотел бы тот сказать, тонет в низком, выматывающем стоне. Это лучшее признание. Слов в их жизни говорится так много, а значат они так мало. Сплошные пустяки, звуки, сотрясающие воздух с рассчитанным эффектом в нужное время. Профдеформация, мать ее. Но честный порывистый жест, с которым Себастьян выворачивается, выдергивает член изо рта Криса и с силой сжимает ствол у корня — важнее, лучше, красноречивей. Как и лицо, упрятанное в сгиб локтя, чтобы он не различил эмоций. Но Крису не нужно. Он понимает и так. Себастьян тяжело дышит, пока он водит губами вдоль его живота, осторожно трется членом о ногу и задевает носом волоски в паху. Они дают друг другу передышку, и Крису до одури нравится томное предвкушение, покорное податливое тело под ладонями и легкая дрожь мышц. А в голове сам собой всплывает ехидно ухмыляющийся смайлик, когда все меняется: невесомые поглаживания спины переходят в жесткий хват, Себастьян впечатывает пальцы в его плечи, цепляет ногой за голень и единым, знакомым по совместным тренировкам движением, сбрасывает с себя расслабленного Криса, переворачивает лицом в подушку, обжигая ладонью меж лопаток. «Лежи, не шевелись» — не надо произносить вслух. Крис только просяще, нетерпеливо и коротко постанывает, когда руки гладят поясницу, проходятся по ягодицам и вдруг превращаются в грубые, требовательные, заставляя прогнуться и приподнять повыше зад. Совершенно ясно, что сейчас произойдет и что последует дальше, а потому его стон не заглушить подушкой. И Себастьян всегда любил эти несдержанные откровенные звуки, вырывающиеся из его груди. — Банально втрахаю тебя в матрас, — выдыхает он. Шире расставляет колени Крис сам. Себастьян возится, слезает с кровати, шуршит тканью, едва слышно ругается, и ожидание для Криса хуже смерти. Он не поворачивается, только чуть приподнимается на локтях, неловко задевая цепочкой кулона угол подушки, и пытается обозначить кивком: «второй ящик, прямо сверху». Заслуживает нежное, легкое поглаживание ягодицы и едва слышный смешок, а после прислушивается к щелчкам дозатора, вязким хлюпающим звукам смазки и прогибается сильнее, зарываясь носом в простыню. Но Себастьян медлит, и влажные звуки становятся громче: тот дрочит себе неспешно, плавно, и Крис хотел бы видеть его лицо, потому что его ведет от желания, и сам он наверняка выглядит в этой позе чертовски непристойно, выставленным напоказ совсем иначе, для одного-единственного зрителя, чей взгляд прожигает кожу. Он не жалеет об отсутствии включенной камеры, но интересно было бы глянуть со стороны. Себастьян выдыхает: коротко, надрывно, матрас прогибается и — пожалуйста, пожалуйста! — Крис давно готов, устал ждать, когда же пальцы окажутся там, где сейчас нужны больше всего; но Себастьян разводит его ягодицы, и вместо прохладного скользкого сжатых мышц касается огненное и мягкое. Крис воет от восторга — в самом деле, кого тут опасаться? — когда Себастьян нежно разглаживает языком складки, осторожно разминает вход, погружаясь едва-едва, самым кончиком. Крис не в силах выдерживать пытку, и подается назад, безмолвно прося проникнуть глубже, как твердая ладонь хватает за бедро, и Себастьян сбивчиво шепчет: — Я передумал. Тоже, знаешь ли, не чаще, чем ты… Крис готов распасться на оргазмирующие атомы только от этих слов, но все же умоляет речитативом, на выдохе: — Себ, Себ, трахни меня, выеби сейчас же, все остальное потом. Прошу, мне надо. Ну же! — В таком случае обещаю, это не продлится слишком долго, — Себастьян ложится сверху, накрывает собой и протяжно стонет, пока его член скользит вдоль ложбинки ягодиц — влажный, твердый, горячий, легко тычется под яйца. Крис крутит бедрами, чтобы поймать головку, но Себастьян вдруг замирает, вытягивается на нем, прижимая всем весом, безмолвно умоляя остановиться. Крис чувствует спиной сладкую, мелкую дрожь и выворачивает шею: он хочет видеть лицо, он, черт возьми, скучал по этим глазам и губам. Себастьян почти не шевелится, но целует жадно, мокро лижет, едва не разрывая языком уголок рта, хватает за волосы, прикусывает щеку и подбородок, и все не может оторваться. Словно приклеился к спине Криса и его ноющей заднице, сжимая коленями бедра. — Ты хочешь, чтобы я сделал все сам? — он согласен, если таким будет желание Себастьяна. Иногда тот просил его подготовиться самому, и лишь смотрел, как пальцы Криса погружались в тело, и осторожно, медленно поглаживал свой член. — До чего извращен твой мозг, — смеется тот, сползая и переворачивая Криса. — Просто дай передохнуть. И, кажется, они слипаются губами, оба потные, возбужденные, старающиеся не касаться друг друга в самых чувствительных местах, поэтому целуются нежно, неглубоко, лениво, как будто все уже произошло. — Пить… — хрипло тянет Себастьян. — Неплохо бы, — соглашается Крис, но оба не двигаются, продолжая поглаживать плечи, бока и бедра. — Человек может прожить без воды несколько суток, — вдруг говорит Себастьян, и Крис фыркает в ответ, но тут же давится смешком, потому что тот пристально смотрит и тянет свой палец в рот, а после шлепает его ладонью по бедру, призывая раздвинуть ноги. Крис не хочет отворачиваться, ни на секунду, правда, поэтому перехватывает себя рукой под коленом, открываясь как можно шире. Влажный палец Себастьяна входит без сопротивления, на две фаланги, и — вот оно, то самое, чего Крис так ждал — в его глазах по краю радужки проявляется темно-синий, почти черный ободок, а взгляд становится диким, опасным и безумным. — Еще, еще, — настаивает Крис, и Себастьян неловко, свободной рукой, жмет на дозатор флакона, забрызгивая промежность, и тут же сильно, мощно, грубо вгоняет два пальца и тянет их назад, чтобы толкнуться вновь. Крис стонет в полный голос, не от боли, от предвкушения, но Себастьян не дает насладиться. Останавливается, замирает, играет внутри кончиками пальцев, не позволяя сжиматься, и легко гладит подушечкой набухший бугорок. Затылок Криса отрывается от кровати, он бы согнулся еще сильнее, но поза и без того бесстыдней некуда, с одним коленом у груди и левым бедром, отставленным настолько далеко, чтобы Себастьяну было удобно между его ног. Пальцы скользят, расходятся в стороны, и самое сладкое Себастьян оставляет на потом — избегает касаться простаты напрямую, укладывая большой палец другой руки на промежность и легко массируя снаружи. Так приятней. Не острее, нет, нежнее, словно ощущения приглушены, прикрыты бархатным покрывалом. Яркая волна пронзает лишь тогда, когда Себастьян проталкивает язык меж двух разведенных пальцев, трогая изнутри, неглубоко и одуряюще-сладко. — Прошу, — шепчет Крис, — не могу больше, хватит, измотал… И, блядь,он никогда еще так не умолял и тут же вскрикивает, получая три пальца вкупе с довольной улыбкой Себастьяна. Со стоном взвивается с постели, не беспокоясь о том, что может быть больно, неприятно или Себастьян бросит его такого — распаленного, почти бредящего, взвинченного до предела, потому что тот сам едва сдерживается: игры кончились, и больше никому не нужно подтверждений. Крис просто тянет на себя и крепко сжимает ноги вокруг талии Себастьяна, а тот сам тычется вслепую, напролом, не желая отрывать взгляда от лица Криса, и ловит губами первые признаки его счастливой улыбки, которую никто не смеет облечь в слова. — Выеби меня так, чтобы я никогда не забывал, — вот что просит Крис, и Себастьян загоняет с размаху, не щадя, зная: тот примет, выдержит, не поморщится и не пожалеет. Разве что жадно оближет прикушенные губы, посмотрит поплывшими глазами и скажет: «еще, сильнее», перемещая одну ногу ему на плечо. Себастьян не ебет — любит. Забавно хмурит лоб и ненадолго замирает, жмурится и фыркает, когда Крис подгоняет его, нетерпеливо подмахивая. Крису всегда мало с ним, и он до смешного наивно считает, что Себастьян железный, но стоит подумать, и ясно — тот едва сдерживается, и потому-то его толчки из быстрых и резких становятся медленными, плавными, но он поправляет бедра Криса, чуть изменяя позу, и теперь член всей длиной проходится по простате, выматывающе, осторожно, долго, не оставляя возможности перевести дыхание. Только стонать на низкой монотонной ноте, растеряв все слова и просьбы, оставив в голове блаженную тишину, идеально заполненную экстазом. Так и должно было случиться. Всему следовало произойти именно здесь: в пустом доме, в своей постели, не в полутемном закоулке с непрочным замком, хлипкой дверью и чужими голосами на фоне; не в отеле с приторными до тошноты запахами и едиными на весь мир стандартами полотенец и простыней. — Скажи, что тебе завтра не нужно целый день сидеть, — просит Себастьян, почти кричит, чтобы Крис услышал, и тот подается бедрами вверх, насаживается на член так, что ногти Себастьяна впиваются ему в кожу. — Ох, хороший ответ, — шепчет он, едва может снова дышать. — Что еще спросить, чтобы получить такой же? Крису не нужны вопросы, ответы на которые знают оба. Он матерится — грубо, грязно, отталкивая от себя Себастьяна, немедленно переворачиваясь на живот, поднимается на локти и колени. — Окей, все для тебя, — в промежность льется новая доза лубриканта, и Себастьян замирает, только приставив головку к растраханному отверстию. Крис подается назад, и у него сжимается где-то в подвздошии от того, что он не может — позволяет себе не мочь! — контролировать дыхание. Это дико, по-животному, но до неестественности правильно и хорошо — насаживаться на член, чувствуя, как сильная рука вцепляется в волосы и не дает уронить голову,глубже прогибая в пояснице. — Ты решил затрахать меня до инфаркта? — деланно смеется уже переведший дух Себастьян где-то за спиной, в том мире, где существуют воздух, звуки, смысл слов и прочие реальные вещи вроде кровати, съехавших простыней и раскачивающегося над подушкой овального кулона. — Сам виноват, — рычит Крис, все жестче подаваясь назад, заводя руку за бедра, втискивая в себя Себастьяна еще глубже. — Тогда заканчиваем? Сам считай до пяти, на дольше меня не хватит. Задолбало представлять школьные завтраки и сороконожек, — выдыхает Себастьян. Ну не-е-ет… Крис возражает. Крис не позволит всему так быстро прекратиться. Между прочим, кроме задницы, в которую влюблен весь мир, у него имеется и член. — Тайм-аут, — предлагает он. — Ага. Попить бы. Крису стоит неимоверных усилий остановиться и сесть на кровати. О том, что можно сделать хотя бы шаг, отлепиться от рук Себастьяна, от давно сбитых мокрых простыней, тяжело даже думать. Но это его дом, и ни виски, ни вода сами себя не принесут. Разве что можно попросить растянувшегося по ту сторону двери Доджера. Пес морщит нос, обнюхивая ноги хозяина, и на его морде написано явное недовольство тем, что он читает в странных запахах. Крис, извиняясь, треплет его за ухом, вооружается минералкой, бутылкой виски, коробкой наугад вытащенной еды и пытается не уронить ничего, пока тащит все в спальню и старается захлопнуть дверь так, чтобы не прищемить любопытную рыже-белую морду, влезшую в щель. Себастьян развалился на кровати и это — невероятное зрелище. Он лениво поглаживает яйца и внутреннюю сторону бедра, а почти бордовый, влажный от всех естественных и специально купленных жидкостей член лежит на животе. Крис сглатывает. Откуда в давно пересохшем горле взялась слюна — загадка. Но сухость во рту, спазм в груди и пульсация в члене возвращаются, едва Себастьян ведет блестящие от смазки пальцы вниз по промежности, раздвигая колени, открываясь взгляду Криса. Его глаза закрыты, но Крис знает: не слышать стук двери и тяжелое дыхание неподалеку от кровати тот не мог. Он бросает все из рук, не заботясь о ковре, потому что Себастьян откликается, жадно облизывает зацелованные пересохшие губы и, не открывая глаз, приподнимается на локте свободной руки. Крис дуреет, ошалевает от желания и хочет только одного — вытащить его во двор, к бассейну, и окатить водой с ног до головы, чтобы посмотреть как капли играют в голубоватом искусственном свете и сцеловать их одну за одной, если хватит выдержки. А нет — так просто без предупреждения перегнуть его через первую попавшуюся поверхность и таранить членом, пока не запросит пощады. Но, видимо, это не то, чего хочет сейчас Себастьян. Ах, да — пить, потому что тот нетерпеливо притопывает пяткой по кровати, все в той же позе, не вынимая пальцев, не открывая глаз, и вновь тянется вперед на локте, откидывая голову. Какого хера эти тупые пластиковые бутылки запечатаны насмерть? Трясущимися руками Крис льет минералку прямо в призывно открытые губы. В любом случае простыни придется выбросить. Себастьян стонет с таким облегчением, будто только что кончил. Он все еще не коснулся своего члена, но выдох царапает Крису горло, и он собирает губами влагу со щеки Себастьяна, а после жадно приникает к бутылке, утоляя жажду реальную. Залить внутренний огонь не хватит всей воды Бостонской бухты. Себастьян сползает спиной с мокрого пятна на простыне, ложится ровно поперек кровати, и упирается ступнями в край. Крис все еще терпит, ждет, зная — чем дольше ожидание, тем слаще финал. Когда тот накрывает ладонью свои яйца, подбирая выше, выставляя напоказ влажное отверстие с припухшими розовыми краями, и без усилий, одним движением, вставляет два пальца до самых костяшек… Что ж… Крису остается только выдохнуть: — Сам напросился! — вслепую нашарить флакон смазки и быстро провести кулаком вдоль своего члена, размазывая ее. Возможно, Себастьян хотел продолжить эту игру. Крис помнит, как тот усаживал его на пол, а сам извивался на простынях, полностью раскрытый, растраханный собственными пальцами, бесстыдно и просяще вскидывал бедра, стараясь дрочить в такт с дыханием Криса. И оба они кончали так — на расстоянии трех шагов, не прикоснувшись друг к другу. Не сегодня. Крис даже не шепчет извинений или предупреждений. Ему и без того сложно стоять на ногах. Он просто вздергивает Себастьяна вверх. Целует зло, жадно, сколько хватает воздуха в легких. Опускается вместе с ним на короткий мягкий ворс ковра, и Себастьян улыбается — пошлее некуда, понимает без слов, становится на локти и колени и с готовностью кивает. Крис осторожно толкается, но когда вход целиком принимает головку — срывается, не жалея. Хватит. Оба терпели так долго, что следующего раунда точно не будет. Оба летят вперед — скорее! жестче! глубже! да-да-да! так! — стоны смешиваются в один, и непонятно, кто сильнее двигает бедрами, лишь Себастьян как-то ухитряется оторвать ладонь Криса от своего бедра и переложить на член. Когда мир пропадает и необъятная вселенная сжимается в единое тугое кольцо вокруг члена, Крис и подумать не успевает, что надо… как-то… спросить, что ли… сказать что-то… блядь… вот оно… да… И как пошевелиться после? Когда находишь партнера вздернутым на колени, притиснутым спиной к своей груди так, что это грозит удушьем обоим, с ладонью на его мокром члене и его языком глубоко у себя во рту. — Эмм… — пытается выдохнуть он, но Себастьян первым валится вперед, лицом в ковер, не позволяя Крису выскользнуть из его тела, увлекая за собой. В мире существуют звуки: где-то гудит клаксон, шумит кондиционер, за дверью царапают пол когти, Себастьян легко смеется, выворачивается из-под него, целуя переносицу, влажные ресницы, макушку, и укладывается рядом, тут же на полу, обнимая руками и ногами. Крису легко. Он не испытывает неловкости от того, что — никаких обсуждений заранее, ни мысли о презервативах, ноль предупреждений и, блядь, ни капли угрызений совести за то, что по бедрам Себастьяна течет его сперма, а собственная рука запачкана чужой. Так — только с ним, иначе Крис давно бы рехнулся. Они отстраняются так же молча, нехотя расплетаясь, отрывая поочередно ноги и тела, пальцы, губы, взгляды, не обтираясь, не скрывая улик и следов, и на бедре Себастьяна уже расцветает синяк, а Крис боится резко присесть от тянущей боли в заднице. — У меня рейс через три часа, — вздыхает Себастьян, отпивая теплый виски прямо из горла, сидя на полу со скрещенными ногами. — Не дергайся, вызову такси. — Через неделю я буду в Нью-Йорке. — Сиэтл. Еще Лос-Анджелес. Нью-Йорк — не могу сказать точно. Хьюстон, а потом улетаю. Далеко, в Европу, в Грецию, до середины осени. Может, в сентябре вырвусь в Торонто… — Атланта, — со вздохом тянет Крис, и Себастьян бьет себя по лбу, вспоминая. — Не разнеси им всю площадку. — Я повзрослел. Слегка. Не замути там с Аполлоном. — Как получится. Тогда… ноябрь? — В ноябре съемки. Хвала изобретателям Скайпа, — смеется Крис. — Если захочешь, конечно. Губы Себастьяна надолго лишают его возможность спросить что-либо еще, но когда получается… — Я тебя… люблю? — Мне кажется, это называется иначе, — улыбается Себастьян. — Но из нас двоих ты умеешь подбирать слова. Почему я должен возражать? И напоминаю про сценарий. Я откажусь, но кто-нибудь… Крис бьется затылком об пол. Марла! Как же он забыл? Марла заслуживает самого лучшего режиссера. — Я позвоню, кое-кому предложу, — обещает он потолку, Себастьяну и невидимой Марле. Себастьян стягивает подушку и одеяло на пол, укутывая Криса, потому что тот дал бы себя переехать автобусом раньше, чем сумел бы встать. Из тела исчезли все кости до одной, и мозг вряд ли сможет сейчас управлять движениями, если не в состоянии отреагировать как следует, даже когда Себастьян нежно целует его в висок. — Завтра позвонишь. Спи. Я выпущу Доджера во двор, когда буду уходить. — Если там нет дождя, — шепчет Крис прежде, чем закрыть глаза.