* * *
— Если ты готов рискнуть, то и я тоже, — ухмыляется Себастьян, поигрывая тренировочным ножом. Волосы рассыпаются по плечам, и Крису хочется сдуть надоедливую прядь, прикрывающую глаза. Слишком давно его жизнь идет знакомым маршрутом с набором скорости, скрипом тормозов на светофорах, дозаправками и запланированными остановками. Пора бы уже сбиться с пути, повернуть на том не указанном на картах перекрестке, за которым обычно прячутся дороги без разметок. Наверняка их кто-то видел, но даже если и так — не поднимут тревогу, заметив, как двое актеров пробираются ночью к спортивному залу. Это словно что-то из детства: оба хохочут, зажимая рот ладонями, и подталкивают друг друга локтями, пока звенят ключи и тугой замок делает два оборота. Все становится куда как серьезней, когда Себастьян говорит: — Надень защиту. Крис не согласен, иначе в чем интерес? Но под требовательным взглядом натягивает высокие перчатки, накручивает ленты с липучками вокруг запястий и смотрит с вызовом: больше никаких послаблений. Когда в руке Себстьяна мелькает настоящий нож, Крис уже не уверен, что поступил разумно. Они почти танцуют, повторяя заученные движения: Крис сильнее, но Себастьян — быстрее, и острый кончик лезвия дважды касается его предплечья, оставляя едва заметные розоватые следы. Стремительно наливающийся кровью росчерк становится багровым, и та же пелена застилает глаза. По-настоящему, не щадя ни себя, ни соперника, он дрался очень давно, и даже сейчас не может заставить себя ударить всерьез, хотя бы вполсилы, не контролировать замах и скорость — так нельзя, не положено, случайно можно навредить, создать проблемы и затянуть съемки. Именно поэтому пропускает полновесный, болезненный удар справа по корпусу, а, растерявшись, и низкую подсечку. Он шлепается спиной на маты, готовый возмутиться, но нож — реальный, сверкнувший бликом на черном лезвии, касается его яремной впадины, заставляет замереть и не сопротивляться, а после Себастьян наваливается сверху и лезвие аккуратно проходится по шее. Всей шириной поперек сонной артерии, и от этого внутри обрывается какая-то струна, отвечающая за рациональное мышление. Крис рычит, сопротивляется, вскидывает бедра, с силой бьет по запястью и слышит глухой стук, с которым отлетает нож. Сбрасывает с себя Себастьяна и молотит кулаками куда придется. И, блядь-блядь-блядь, кажется, он все же травмировал его, тот ругается коротко, сдержанно, пригибается, и едва Крис бросается к нему, чтобы оказать помощь, выбрасывает левую вперед и вновь отправляет его на маты ударом в грудь. Крис замирает, слушает странную, звенящую тишину огромного зала, а после — загнанное дыхание у самого уха и довольный шепот: — Привет, Эванс. Приятно посмотреть на тебя без маски. — Ты еще не знаешь, каким я могу быть. — Покажешь? — Больше не дождешься, — Крис уже широко улыбается, стягивая перчатки Запах пота и адреналина сводит с ума, оба тяжело дышат и не глядя расходятся; он мажет лекарством синяки на ребрах, ссадины на костяшках и следы лезвия на предплечье, в красках представляя, как завтра будет объясняться с гримерами. Съемки в разгаре, и Крис измотан драками, бесконечными повторами и долгими ожиданиями своих сцен, ему начинает казаться, что все взгляды направлены на него одного и стоит дать слабину — подведет всех. Он нервничает, лажает, не может сыграть короткий эпизод, сам понимает, что затягивает время, и от этого психует еще больше, стараясь скрыть тревогу от чужих глаз. Его волнение передается всем, вплоть до операторских кранов, один из которых ломается. Пока, в конце концов, Крис не позорится окончательно — то есть извиняется и просит перерыв до завтра. Падать ниже уже некуда. Разве что лицом в подушку, терзаясь сожалениями о слишком короткой ночи. — Если ты знаешь, чего хочешь, — говорит Себастьян, без приглашения вламываясь в его трейлер. — Даже если не знаешь тоже. Я знаю. Почему-то Крису не хочется интересоваться откуда. — Личный опыт, — словно откликается тот на его мысли. — Просто ни о чем не думай. Пожалеть всегда успеешь. — Глупо жалеть о прошлом, как и воображать будущее,— пытается возразить Крис. — И я о том же. И все же Крис недостаточно сошел с ума, чтобы не понимать, что сейчас произойдет. Возможно, это именно то, что ему нужно. Но когда он привычно подается вперед, чтобы смять губы или обнять, Себастьян отстраняется, цокая языком: — Нет... Так не пойдет. Крис замирает на полушаге, потому что с Себастьяном все иначе и ни о каких вторых базах и третьих свиданиях не может быть и речи, но и о классической сделке «без фамилий-все было прекрасно-позвоню» — тоже. Он смог бы взять желаемое без труда. Показать, кто сильнее, так просто: словно в недавнем спарринге, поймать в захват, дернуть на себя, уронить спиной назад, но Себастьян прижимается сам, не дожидаясь позволения, скользит языком вдоль шеи, толкает к стене, и кто решил, как именно все случится? Уж точно не Крис. Себастьян задает ритм вовсе не нежными ласками. Наоборот, он нарочито жёсток, даже слегка грубоват, и то, что не нравится Крису в женщинах и никогда не исходит от мужчин, заводит невероятно. Он сдается. А как иначе? И первым оказывается на спине, уступая натиску, безропотно поднимает руки и бедра, чтобы избавиться от одежды, и задушено всхлипывая в ответ на поцелуи, переходящие в укусы. Себастьян по-настоящему заведен и хочет его — как можно было не заметить раньше? Эта мысль сшибает всё наносное прежде, чем губы касаются влажной головки члена. Стоило бы заставить и Себастьяна раздеться, стянуть с кровати покрывало, да и вообще проверить, успели ли они закрыть дверь трейлера на замок, но тот шепчет: — Лежать! — и все исчезает само собой. Только крепкая рука, плотно прижимающая к постели, и пронзительный, сумасшедший взгляд из-под ресниц. Хватка на бедре ослабевает, позволяет двигаться навстречу, Себастьян находит его пальцы и сам кладет его ладонь на свой затылок, движения Криса становятся шире, размашистей, а Себастьяна — почти неощутимыми, только дыхание — глубже, громче, на грани стона, опаляет таранящий горло член. — Ты же завтра говорить не сможешь, — пытается сопротивляться Крис, но сам… Нет, блядь, по своей воле он ни за что не остановится. — Похер, — коротко отвечает Себастьян, едва может глотнуть воздуха, и тонкая ткань летних джинсов трется о колено Криса, цепляет волоски язычком молнии и клепками, а пальцы сжимают яйца так, что перед глазами плывут цветные пятна. Следует вести себя тише, если, конечно, они не хотят собрать под окнами толпу, но именно сейчас Крису кажется, что в трейлере сломался кондиционер, и жаркий августовский воздух ворвался в распахнутую дверь как раз в тот момент, когда Себастьян жестко выкрутил сосок, а горло сжалось вокруг головки. — Эммм... Извини? — бормочет Крис минуту спустя, все еще пытаясь справиться с легкой судорогой, бегущей по бедрам и животу. — Я должен был предупредить. — Похоже, что у меня проблемы? Никаких. За исключением того, что он только что сплюнул на ладонь лужицу спермы вперемешку со своей слюной, и стояка, выпирающего так, что опасно натягиваются швы вдоль змейки. Крис протягивает руку, желая поступить, как полагается, но Себастьян вскакивает с кровати, вовремя перехватывает запястье, тянет его ладонь к своему лицу, заставляя подняться, и проходится кончиками пальцев по щеке. Размякший от оргазма Крис не отнимает руки, завороженно смотрит, как край радужки меняет цвет на темно-серый, и пропускает момент, когда Себастьян расстегивает пуговицу, слегка приоткрывает молнию и сует полную влаги ладонь за пояс. И только ритмичные, вполне однозначные движения, заставляют его подать голос: — Не хочешь, чтобы я помог? — Хочу, — выдыхает Себастьян. — Очень хочу Укладывает его ладонь лодочкой поверх джинсов, и это все, конечно, совершенно не устраивает Криса, потому что полностью одетый Себастьян дрочит сам себе, а на его долю приходятся только ссадины от металла, влажноватая ткань и ощущение твердых костяшек под ней. — Не боишься, что завалю и выебу прямо на полу? — почти рычит обделенный Крис, но спохватывается от легкой боли. Себастьян прихватывает край его ладони зубами, огрызаясь: — Как правильно, да? На самом деле правил нет, — Себастьян делает несколько резких движений, вынимает руку, притягивает Криса ближе, ловит губами мочку уха, вжимаяcь всем телом, трется о бедро, протяжно стонет, и Крис кожей чувствует мокрое, горячее. Пока он соображает, хватит ли в душе места на двоих, что будет уместней сейчас сказать и каким ужасным станет еще и завтрашний съемочный день, Себастьян подбирает небольшое полотенце, пристраивает его на поясе джинсов, прикрыв углом пятно, и улыбается у самой двери: — Увидимся на площадке. Всем пофиг, что у тебя в голове, не грузись работой, — и выскальзывает в августовский вечер. Крис так и стоит посреди дома-трейлера — голый, вновь возбужденный, растерянный донельзя. Все блядски неправильно. Не то чтобы он представлял, как это сработало, но, как ни странно, съемочная неделя выдается лучше всех предыдущих.* * *
— Эванс, блядь, Эванс! Твою мать, сведи колени! — Что?! — Или разведи пошире, а то прямо как на той фотосессии, о которой ты не можешь вспоминать без рвотных позывов. На самом деле сейчас июнь, и год давно другой, поэтому у дивана возится Доджер, с тихим урчанием обмусоливая игрушку, а Себастьян сидит в кресле по ту сторону невысокого столика, призывая Криса вернуться в реальность из воспоминаний. И, кажется, он обещал ужин на правах хозяина и будущего режиссера, но плевать на хорошие манеры — Крис не сможет приблизиться к Себастьяну и на расстояние вытянутой руки. Что-то явно пострадает: то ли обуглится одежда, то ли сам он получит ожог, то ли от замыкания выйдет из строя вся техника разом от кофеварки до термостата. — Я, пожалуй, пойду, — Себастьян поднимается медленно, будто в лоб ему упирается дуло пистолета и целящийся в любое мгновение может выстрелить. Доджер провожает гостя до самых ворот, и Крис наблюдает в окно, как пес прижимается к ноге Себастьяна, выпрашивая ласку напоследок, а тот, улыбаясь, треплет его между ушами и по загривку. Себастьян дает ему время почти до полуночи. «Если мы закончили с пробами, то свяжись с моим агентом, когда что-то прояснится». Лучше бы Крис уже вдрызг напился в каком-нибудь клубе и не слышал звука телефона, но как назло он все еще валяется с книгой в тишине и вряд ли сможет рассказать, о чем читал последние несколько часов. «Нужно отснять еще пару сцен. Чем больше, тем лучше, ты же знаешь», — пишет он, исправляет две странным образом закравшиеся опечатки, перечитывает, убеждаясь, что фраза не звучит как просьба, и старается не нажать «удалить» вместо «отправить». «Завтра?» «Не раньше вечера, с утра завален делами». Да. Так, вроде бы, выглядит пристойно. На самом деле он хотел бы написать «приезжай сейчас». А лучше набрать номер и в шутку спросить «Что на тебе надето?» Было время, когда в ответ Себастьян мог прислать фотографию с приспущенной на бедре резинкой имени Кельвина Кляйна или поплывшим мокрым пятном на прикрывающей эрекцию ткани. «Когда у тебя начинается вечер?» «Пусть будет в восемь». «ОК. Ты все еще должен мне ужин, босс». И пока Крис подбирает слова, проходит слишком много времени, чтобы сообщение могло быть принято за протокольную вежливость. В этом есть что-то ненормальное, и такое сладко-тянущее по всем жилам и суставам, как раньше, когда они вдвоем выходили под прицелы камер и жадные взгляды толпы. Игра в «Сохрани мой секрет», и— о-о-о! — секрет Криса был из тех, что разом могут подпортить карьеру любому. Терпкая жгучая тайна, в которую так просто заиграться и ненароком пересечь границу, пролегающую между «Дай публике то, что она хочет видеть» и «Никогда не открывайся до конца». — Ты как-то слишком палишься, — однажды говорит Себастьян. Момент — неудачней некуда, потому что ноги Криса на его плечах, дыханье сбито давным-давно, и только орущая из динамиков музыка перекрывает стоны и скрип кровати. Как будто они первые в этом отеле, или кто-то чего-то не понимает, или Сингапур не видывал еще и таких видов. — Потому что ты вечно провоцируешь, — хрипит Крис и прогибается до опасного хруста в позвоночнике. — А ты не контролируешь себя. И, блядь, меня это заводит. Чувствуешь насколько? Крис чувствует. Пожалуй, это единственное, что он способен ощущать сейчас. — Не ты ли сам просил не париться, Себ? Когда знаю, что ты рядом, мне легче справляться со всей хуйней. — Звучит как предложение руки и сердца. Я скажу «нет», не вздумай покупать кольцо.* * *
Крис честно занят целый день. Занят, занят. Занят. Так, что выключает телефон и от греха подальше не заглядывает в новости и Твиттер, предпочитая коллекционную подборку лучших моментов «Патриотов» за последние пятнадцать лет, а часам к шести на всякий случай проверяет, не течет ли водопровод и не завелась ли плесень в гараже. Жаль, но нет. Впрочем, если загнать что-нибудь железное в электрощит, то на пару дней можно отговориться ремонтом. С Себастьяном не хочется видеться. Себастьяну хочется дать на аккуратно подстриженном газоне перед домом. И во внутреннем дворике — сначала в беседке для барбекю, а потом в бассейне. Или наоборот, затрахать до полусмерти, несущественно где… И выше всего Крис ценил бы шанс проехаться с ним по любимым с детства местам и выболтать, не затыкаясь, миллион не рассказанных раньше историй, но... К моменту, когда гудит звонок и на мониторе появляется лицо Себастьяна, Крис принимает окончательное решение: прошлое останется в прошлом. И как тут можно не позавидовать Доджеру? Тот радуется встрече от всей собачьей души, валится на спину, доверчиво подставляя живот и восторженно повизгивая. Крису достается стандартное «Привет, чувак» и не менее обычное легкое похлопывание по плечу. Комната с аппаратурой и диваном становится личным адом Криса, когда Себастьян входит в кадр. Он так упорно избегал даже мысли о том, какие сцены выгодней для будущей презентации, что сейчас может протянуть лишь скудное: — Эээ… делай, что хочешь. — Не имеет значения, — говорит Себастьян, все еще стоя спиной к камере, — решай сам. На самом-то деле имеет. Крис это знает. Но, черт возьми, не может отказать себе в маленьком удовольствии и ищет нужную страницу: — Давай вторую сцену, в клубе. Я помогу с репликами. Три, два... Линия плеч Себастьяна смягчается, он переступает с ноги на ногу и весь вдруг растекается в желе, движется тягуче и плавно, будто в такт музыке, звучащей в его голове. — Только не говори, что нас все еще связывают чувства,— ровно читает Крис и обмирает: не Себастьян — Артур, вдрызг пьяный, с влажными губами и опасным блеском в глазах поворачивается к камере, раздевая взглядом невидимую партнершу. — Могу притвориться, что мы незнакомы, — отвечает он заплетающимся языком. — Если тебе так будет легче, детка. Чужаку проще влепить по морде, когда он подкатывает в баре. Вульгарная, пьяная улыбочка и ползущая вдоль щеки капля пота, сдвинутый в сторону вырез футболки, открывающий ключицу — без сомнения, самый удачный кадр, и Крис с трудом сглатывает, представляя, как взорвался бы интернет, запости он вот такого Себастьяна-Артура. — Стоп. Плохо. Слишком пошло. Пережимаешь, Себ. Себастьян вдруг сбивается, замирает и, кривясь, трет левый висок. — Я таких артуров переиграл больше, чем ты героев. Вот тут, в глотке, уже сидят, — кидает он, опускаясь на пол, и теперь его лицо в тени, а яркий рассеянный свет ореолом над головой, и в нем видно каждую нить на заднике. — Какого же хрена согласился на пробы? — злится Крис. Нет, он не остановит запись и не погасит свет. Пусть Себастьян выкручивается. — Интересно было посмотреть, как далеко все зайдет. Удивлен, что ты не притащил сюда съемочную группу в полном составе и не заставляешь меня трижды повторять один и тот же жест. — По-твоему, я так ничему и не научился? — Ну почему же... Совсем наоборот. Сегодня я встал намного левее метки, а ты не сказал ни слова. Себастьян вдруг выпрямляется в лучах прожекторов — не персонаж, обычный, уставший и заебанный гостиницами, перелетами, вечными личными рамками, и больше не прячется за маской, не играет в «ты здесь босс». — Послушай, Крис... Сценарий хороший, но... Кто будет останавливать тебя, когда ты окончательно начнешь загонять? Нашел такую? Такого? Если бы я не согласился, смогли бы мы нормально… Ну хотя бы поговорить? Без всего этого... — Себастьян машет руками, изображая вокруг бурное движение. — Погаси, блядь, лампы! Глаза же выест. Крис торопливо нажимает кнопку, и комната погружается в полумрак. И так проще, точно, потому что лицо Себастьяна расплывается мутным пятном. — Ты идеален для роли Артура, — возражает он. — Ты так считаешь. Скольких еще пробовал? С кем обсуждал? Крис молчит, ведь из аргументов — ни одного разумного. У него был единственный вариант, спасибо Марле, подсунувшей сценарий. Просто потому что он был. — Эванс, твою мать, отвечай немедленно, или я ухожу! — Я не думал, что будет так сложно справиться, — в конце концов говорит Крис, и липкая струйка пота бежит с затылка вдоль позвоночника. — Что поделать, у меня прекрасная память, в отличие от тебя. Ты тоже нашел кого-то? — Да. Нет. Не знаю. Нет. Теперь очередь Криса саркастично хмыкать и улыбаться, пока Себастьян пытается подобрать слова. — Чтобы ты ни навоображал, я не сплю с режиссерами, — наконец говорит Себастьян. — Даже с бывшими любовниками, ставшими режиссерами. Тем более с ними. — То есть или-или? — Рискни. — Я слишком хорошо тебя знаю, — неловко смеется Крис. — Начну первым и получу щелчок по носу. Всегда так было. Поэтому спасибо за пробы, агенты свяжутся, а я лучше подрочу, вспоминая... например, ту ночь, когда впервые пришел в твой трейлер. Ты вряд ли помнишь, но тогда... — Я кончил на твои ресницы. Ты ржал, как сумасшедший, тер глаза и три дня капал в них какую-то дрянь. Видишь, не забыл. Ладно, Эванс, до встречи. Звони, если что. Кстати, отличный дом. Себастьян идет к двери — медленно, но абсолютно уверенно, и Крис понимает — что ни сделай, все будет плохо. Идеальным решением было бы дать ему уйти, потом организовать кастинг по правилам, и если Себастьян заинтересован и выбор падет на него, то так тому и быть. Мало ли кто с кем когда спал. Себастьян безошибочно находит кухню, распахивает холодильник, сворачивает пробку с бутылки минеральной воды и совсем не смотрит на Криса. Пьет мелкими глотками, поводит плечами, ухмыляется своим мыслям. — Почему ты еще здесь? — не то чтобы звучало вежливо и гостеприимно из уст хозяина. — Нервирую? Раздражаю? Были другие планы на вечер? Крису хочется откусить язык, напиться, затянуться, закинуться чем-то покруче, чтобы навсегда забыть о том, что впереди еще одна премьера и от совместной работы никуда не сбежать. — Все как обычно, — вдруг смеется Себастьян. — Крис Эванс хочет — Крис Эванс получает. Всегда так было. Ничего не изменилось. — И ты считаешь, что это называется «получил»? — Трахаться с тобой куда проще, чем разговаривать с глазу на глаз. По крайней мере, там ясно, что тебе нужно. А со словами у нас... Как-то не очень, да? Крис совершенно точно чист, как утренняя роса, даже кофе пил только утром, но Себастьян проводит языком по пластиковому горлышку бутылки, слегка опускает ресницы, и это сильнейший допинг, взрыв в самой глубине мозга, сметающий все приличия и хорошие манеры. В том и суть: с Себастьяном можно не беспокоиться ни о чем подобном. Но порыв податься вперед останавливает выставленная ладонь, и внутри у Криса все дрожит от предвкушения. — Стой, где стоишь, Эванс! И — господи! — как ему не хватало того, кто скажет, что делать, примет решение за него и убедит ни о чем не жалеть после. Расстояние между ними сокращается на гребаный дюйм — самый горячий дюйм во всей галактике, и Крис прилагает максимум усилий: не вздрогнуть, не пошевелиться, не рвануться вперед, чтобы покрыть оставшиеся двадцать одним шагом. Он не должен. Не смеет, иначе все безоговорочно испортит, как было уже не раз. — Все еще хочешь меня? — Себастьян умеет играть в эти игры, от которых у Криса нет смелости отказаться. — Отвечай, Эванс! — Охуенно. Так, что яйца сейчас лопнут. Честные чувства без красивых слов и уверток. Если бы он знал, что Себастьяну их нужно услышать, то нашептал бы ему на ухо несколько месяцев назад, в театре. И все непременно сложилось бы иначе, вернуло их во время совместных съемок и промо-туров, когда взмыленные ассистенты искали своих подопечных по кулисам, номерам и лаунжам, а Крис до крови прикусывал костяшки пальцев, привалившись спиной к стене забитой реквизитом кладовки, пока Себастьян отдрачивал ему — неторопливо, выматывающе, и стоило издать лишний звук, как ладонь исчезала с члена, и неумолимая рука распахивала дверь наружу. За этим опасным развлечением Крис больше не мог думать о другом: о вспышках, гуле толпы, хаотичном движении людей, интервью, фотографиях с приклеенной к лицу улыбкой и стикером «Крис Эванс — обаяшка и всеобщий любимец» по центру лба. Себастьян облизывается жадно, как дикий зверь, и Крис знает: ему тоже нравится все, что происходит... Поэтому стоит ровно, навытяжку и старается подавить восторженный вздох, когда Себастьян вклинивает колено между бедер, заставляя расставить ноги шире. — Держи руки и язык при себе, Эванс, — командует он, а его ладонь проходится по джинсам — как нужно, плотно прижимая уже напряженный член, пробираясь кончиками пальцев вдоль шва между ног. — Так хочу отсосать тебе, что в глазах темно,— шепчет Себастьян, обводит языком сквозь футболку левый сосок, трется носом о шею и отстраняется. — До завтра. Посмеешь кончить без меня — я непременно пойму. Он слышит стук двери, быстрые шаги по дорожке и монотонный писк электронного замка на калитке и так бы и стоял соляным столпом, если бы не уловил краем уха скрип когтей по пустому дну миски. Воду Доджеру он наливает так долго, что тонкие струйки стекают по предплечью, образуя лужу на кафеле, пес сразу же ложится в нее пузом и развозит по полу, как большая щетка. Крис второпях ищет швабру, и в тот самый момент, когда он стоит на четвереньках, пытаясь выудить воду из-под мебели, в кармане оживает телефон, вибрацией отдаваясь в промежности. «Не скучаешь?» — интересуется Себастьян Крису неймется сфотографировать мокрые колени, настырно лезущую под локоть морду Доджера и следы от собственных кроссовок на светлом кафеле, но вместо этого он разувается, шлепает босыми ногами до тренажеров, и опускает ступню с поджатыми пальцами на гриф штанги. От Себастьяна прилетает смайлик-аплодисменты и, стоило Крису перевести дух, — два фото подряд: толстая неоновая соломинка коктейля, зажатая между губ и следом клочок ткани с буквами «еin» под задранной футболкой. «Чтоб тебя, я теперь точно не засну», — отправляет Крис, не получая в ответ и улыбки. От недолгой внеплановой тренировки становится только хуже. Мозг замолкает, прекращает крутить порнографические картинки, жар приливает к бицепсам, прессу и крыльям спины, но едва он заканчивает, медленно растягивая натруженные мышцы, как мысль о необходимом душе быстро, почти болезненно перенаправляет всю кровь в пах. Крис тащит вверх футболку, но успевает остановиться и сделать фото: на сером трикотаже темные пятна пота образуют причудливый цветок с лепестками на груди и длинным извивающимся стеблем, ползущим по животу вниз. «Кто-то довел меня до тренировки вечером, — пишет он в комментарии. — Лучше бы я пил». Ответ приходит незамедлительно: цветные вспышки в темноте, край широкого кожаного дивана — и этого было бы достаточно, чтобы Крис сразу опознал свой любимый клуб, но для особо недогадливых под донышком стакана оставлен уголок салфетки с логотипом. Чистейшая провокация, на которые всегда был способен Себастьян, и Крис точно знает — это вовсе не приглашение разделить «Манхэттен», наоборот — проверка на прочность. Брось он все, немедленно прыгни за руль, и застанет ледяной взгляд, а после — удаляющуюся к такси спину. Крис хмурится, отметая желание сделать вульгарный, примитивнейший кадр — дорожку из сброшенной по пути в душевую одежды — и кладет телефон у самого порога, во избежание других неразумных снимков и действий. Вроде того, как рука ползет по бедру или массажная перчатка трет сосок, а по губам хлещет боковая струя воды. Поиск лучшего ракурса ненадолго отвлекает, и в конце концов он приходит к выводу: прошло достаточно времени, чтобы Себастьян понял — никаких инициатив, правила вновь приняты. На часах нет и полуночи, но Крис фотографирует разобранную постель, Доджера, тут же занявшего место в ногах, и планшет, небрежно брошенный на подушку. Это должно было значить «Спокойной ночи. И как жаль, что здесь нет тебя, засранец». Или что-то вроде «Опять сплю один», но Себастьян считывает в его послании нечто другое, отвечая ехидно хохочущим стикером и ссылкой на страницу интернет-магазина с такими огромными дилдо, от которых Крису становится жутковато. С понятием «спокойная ночь» можно гарантированно попрощаться, если речь идет о Себастьяне Стэне. — Извини, приятель, — говорит Крис, недовольно ворчащему псу. — Мы собирались спать, но, похоже, пока отменяется. Доджер с готовностью несется к двери, и два часа Крис проводит в блаженном созерцании звездного неба и веселой возне с фрисби, каждый раз одергивая себя: «осознаю, но не думаю», когда мысли сворачивают не в то русло. И, может быть, это самые спокойные два часа за последние несколько месяцев. Выносит напрочь его только тогда, когда он моет и вытирает измазанные в земле лапы Доджера. Пес тут не виноват. И, блядь, о чем думал Себастьян, отправляя сообщение поздней ночью? Он вертит телефон, пытаясь четче рассмотреть полоску волос от пупка под край ткани и абрис ладони под белой простыней, и уже жалеет, что открыл файл. Он спит, не так ли? Как послушный мальчик, накрывшись одеялом и положив ладонь под щеку. Потому что иначе... Нет. Да... Доджер очень недоволен, когда его выпроваживают из спальни вместе с игрушкой, и, обидевшись, устраивается где-то в гостиной, громко возмущаясь перепадами настроения хозяина. Крис не намерен кончать — это будет нечестно, верно? Но он и без того успешно пережил тренировку, душ и безумную переписку, чтобы не позволить себе хоть немного приятных ощущений. Он стягивает домашние брюки, забирает в ладонь ноющий член и приподнимает яйца, осторожно скользит влажным пальцем по промежности, массируя нужную точку. В паху пульсирует, бедра наливаются тяжестью, и колени сами разъезжаются еще шире. Крис старается не думать о Себастьяне, не только о нем — вообще ни о ком, просто наслаждаться легкими поглаживаниями и ритмичными касаниями, а в голове словно выключили кнопку — все черно, пусто; он останавливает себя, едва чувствует, как ладонь сама перешла на нужный темп, быстрее скользя по члену. Ему нельзя, никак нельзя кончать, и он закидывает руки за голову, дышит мерно, ровно, концентрируясь на звуках в пустом ночном доме. Он не может понять, сделал лучше или хуже, переживет ли без потерь эту ночь и весь долгий завтрашний день. Контролировать сны Крис пока не научился.