Hot in here

Данте на коленях не выглядит органично, но всё же его образ не вызывает особого диссонанса. Вергилий на коленях смотрится попросту дико. Неро сидит на краю своей кровати, отвернув голову к окну — одна рука сжимает одеяло, вторая неловко зависла в воздухе. Вергилий тихо вздыхает, и кладет голову удобнее на колени Неро, но до конца не расслабляется, как и всегда. Наверное, никто не в силах научить его доверять, сколько ни пытайся. Наверное, такие моменты должны быть «моментами душевного единения» или «моментами доверительных бесед». Наверное, будь они другими людьми в другой вселенной, они бы негромко разговаривали о чувствах, подтверждая слова друг друга. Может быть тихо смеялись бы, краснея от накатывающих эмоций. В этой вселенной Неро не решается положить руку на непривычно распущенные, не уложенные гелем волосы, чтобы проверить, такие же они на ощупь, как и волосы Данте. В этой блядской вселенной нет никаких шансов, что всё будет хотя бы чуть ближе к нормальности, чем есть сейчас. Зато, если у Неро будут дети, он сможет… не сможет, конечно. «Ваш отец был в долгих, запутанных отношениях с чертовски крутым охотником на демонов, а потом оказалось, что он его дядя. И да, кстати, потом из ниоткуда появился его брат-близнец, а по совместительству ваш дедуля, и с ним ваш папа тоже был в запутанных отношениях, смысл которых не был понятен ни одному из них». Неро даже не уверен, что хочет детей. Он наконец запускает пальцы в пепельные волосы — и да, они на ощупь совсем как у Данте — легко ведет рукой вниз, распутывая пряди. Вергилий улыбается; Неро видит только половину его лица, но улыбка достаточно широкая, чтобы заметить. В последнее время он чаще улыбается, иногда сам того не замечая, в тех ситуациях, где раньше бы сохранил нейтральное выражение лица. Не то, чтобы Неро за этим следил… но он правда следит. За прошедшие месяцы они втроем действительно сработались во всем. На охоте они теперь не просто команда — один слаженный механизм, не оставляющий и шанса порождениям ада. Неро больше не чувствует тревогу, когда Вергилий оказывается за его спиной; он чувствует себя защищенным. Он уверен, что Ямато не проткнет ему печень или легкое, как уверен, что Данте не зарядит из Эбони и Айвори в его лицо. Кажется, Данте тоже перестал напрягаться, стоит Вергилию оказаться вне поля его зрения. Похоже, они действительно отлично чувствуют друг друга в бою. А что касается жизни вне боя… Неро чувствует, как начинают гореть щеки. Нет, он, конечно, не подросток-девственник, выращенный родителями в условиях жесткого досмотра на тему любого незаконно протащенного порно-журнала, чтобы краснеть при слове «секс» и начинать заикаться, но в его юности было слегка туго с «секспросветом». Только вот, наверное, никто бы не рассказал на таком полезном предмете о том, что может происходить, когда попадаешь в постель с двумя слегка поехавшими полудемонами. Неро учится по ходу действия, позволяя проделывать с собой такие вещи, о которых даже не знал до момента знакомства с Данте. И, похоже, его неискушенность приводит обоих братьев в восторг. Неро в большинстве случаев новые открытия тоже радуют. Так или иначе. Только вот постелью жизнь не ограничивается. И если с Данте у него установилось хрупкое подобие настоящих отношений, когда они могут обсудить вещи, выходящие за рамки постели и боёв, даже глупую бытовую мелочь, то с Вергилием такого нет и в помине. Вергилий не создан для бытовых мелочей. Он что-то вроде превосходного образца аристократа, который считает, что кофе на столе появляется магическим образом. Работающий телевизор — моветон; мытье посуды — занятие для плебеев. Данте может позволить себе обнять Неро — даже если все равно при этом скажет какую-нибудь глупость, чтобы не делать момент «излишне романтичным, пацан». Данте может поцеловать его, грубо притянув сразу после боя, разгоряченный, измазанный кровью, с горящими от возбуждения глазами. Вергилий же… ну, он может поговорить — не всегда, не очень долго и не слишком охотно. Объятия — не в этой жизни. Поцелуи — только во время секса, может быть, и только когда Неро уже настолько дезориентирован от своих ощущений, что даже не понимает, кто именно целует его. Проблема в том, что Вергилий может трахать кого угодно, выбрать себе девушку на ночь, парня на ночь — в современном мире можно устроить что угодно. Вергилий может спать только с Данте — такое кажется более реальным, конечно, чем вариант с проституткой, потому что Вергилий слишком брезглив к людям, чтобы даже разговаривать с ними без острой необходимости. Вергилий может позволить себе много вещей, а вместо этого он садится перед Неро на пол и кладет голову ему на колени. — Мать часто гладила меня по голове, — вдруг говорит он, облизнув губы. — Не очень долго, мне не было приятно. Но ей нравилось. Она говорила, что у нас с Данте шелковые волосы. Неро молчит, ошеломленный этим внезапным откровением. Он прикрывает глаза, пытаясь представить детство братьев и их красивую мать, что ерошит еще короткие волосы на макушке Вергилия, но отчего-то не может. — А я не помню свою мать. Вергилий замолкает, но не отстраняется, просто молча смотрит перед собой, а Неро почему-то кажется, что видит он не облупившуюся краску на стене и кусок рассохшегося плинтуса. Тишина между ними с некоторых пор не чувствуется угнетающей — Неро даже не заметил, как это произошло, просто с удивлением констатировал факт и принял его к сведению. Теперь можно просто молчать, находясь в одной комнате, погрузившись в свои мысли, и не чувствовать давящего, как двести атмосфер, напряжения, зависшего в воздухе. Неро прикусывает губу, возобновляя осторожные поглаживания по голове, и Вергилий будто выныривает из дремы. — Думаю, что всё произошло, как должно быть, — негромко говорит он, прикрывая глаза. — Данте не перенес бы ад. Неро хмурится, рука его замирает на секунду, вздрогнув, а затем продолжает свой путь. Вергилий поворачивает голову и задумчиво смотрит Неро в глаза. — Он всегда был слишком человечным, — Вергилий снова улыбается. — В этом была его слабость. Но я любил эту его слабость. Неро сглатывает ком в горле и приоткрывает губы, чтобы сказать что-то, но не может придумать ничего подходящего в ответ на эти слова. Но, кажется, Вергилию не нужны слова. — Любовь делает слабее, но я любил его, — помолчав, добавляет он. — И, наверное, хотел, чтобы любили меня. Неро может назвать даже секунду, когда становится понятно, что вечер откровений закончен и больше Вергилий не скажет ничего особенного. Тонкая ниточка доверия, протянувшаяся между ними, обрывается с почти слышным звоном, и Неро чувствует какое-то опустошение, словно он совершил какую-то ошибку, пусть ничего не сделал. Вергилий ловко поднимается на ноги одним слитным движением, затем зачесывает волосы назад, но они падают обратно на лицо. Он только фыркает, но без особого раздражения, и собирается отойти — а Неро кажется, что если Вергилий сделает шаг прочь от кровати, то они точно что-то потеряют. Что-то, что больше никогда не смогут обрести. И он хватает Вергилия за руку, не задумавшись, не взвешивая за и против, просто поддавшись порыву, не позволяя сделать этот шаг. Смотрит на свои пальцы, сжимающие чужую ладонь, как на чужие; облизывает нервно губы, но не выигрывая время на обдумывание слов, просто по привычке. — Данте тебя любит, — уверенно говорит он. — Даже если не говорит. Ты его семья. Вергилий не вырывается, хотя мог бы сделать это, почти не прилагая усилий. Смотрит внимательно и цепко, посылая по позвоночнику дрожь одним взглядом; Неро злится на себя за несдержанность, но не сдается. — Твоя тоже, — говорит Вергилий тихо. — Мы с тобой тоже семья, Неро? Неро замирает всего на мгновение. — Да, — отвечает он уверенно. — Мы тоже.