«Эй, Амэ, слишком грустно для Дня рождения» «Что там случилось?»
Ответом было еще более неловкое топтание на месте и все та же тишина в жестах. Только когда на лице Киришимы появилась явная обеспокоенность, Амэ наконец осмелилась бросить буквально пару слов:«Она проснулась»
Все опасения подтвердились. День, что должен был начаться для этого светлого ребенка с поздравлений, с заботы, с любимого пирожного и невозможно красивой куклы, в итоге начался с порции брани и битой посуды – по резкому вздрагиванию и ужасу в детских глазах он понял, что в стену только что влетела и разбилась очередная кружка. Киришима рычал бы, шептал бы на ухо что-то успокаивающее, говорил бы с матерью, кричал бы, плакал, что угодно – он рад был бы выразить свои эмоции звуком, чтобы дать понять, прочувствовать, но мог только максимально красноречиво отображать на лице усталость, тревогу и теплую заботу о сестре – маленькой и запуганной. И когда в заднем кармане настойчиво зажужжал телефон, а сестра смотрела все с тем же топящим страхом, Киришиме пришлось подавить в себе все свои волнения, заботы, все те мысли, что терзали его постоянно и давились сверху таблетками, и улыбнуться своей акульей улыбкой, даже глаза прищуривая – знал, что так правдоподобнее. И Амэтайо ему каждый раз верила – во всяком случае, успокаивалась. И стоило ей убежать в свою комнату, улыбаясь ярко и облегченно, когда были обещаны подарки, Киришима сразу проверил лайн – читать сообщения от Бакуго. Всего три, обыденных в своей стилистике, но непривычных в скрытом и все равно ощутимом волнении, и почему-то именно сейчас они для Киришимы и стержень, и крах; на секунду он подумал о том, что лучше бы Бакуго написал позже, к обеду, к вечеру, но только не сейчас. Не сейчас. "Когда на тренировку, Дерьмоволосый?" "Клянусь, я вышибу из тебя эту дрянь с подпольными боями и твоими чертовыми руками" "Почему ты носишь бинты?" Бакуго ждал ответа минуту, пять, десять; не дождался и вышел из сети. Киришима не хотел отвечать абсолютно. До действия таблеток было еще минут пятнадцать, а его изнутри уже распирали эмоции, и улыбка трещала по швам едва ли не физически ощутимо; взгляд сам с экрана скользнул на руки, на старые шрамы, позорные и скрываемые, и Киришима прикусил острыми клыками губы – до невозможности хотелось зарыдать. А еще – попросить о помощи. Потому что устал. Киришима устал сражаться в одиночку и бесконечно лгать самому себе. Время утекало сквозь пальцы, и когда Киришима оторвал наконец от пола голову, то понял, что едва ли не полчаса бесцельно смотрел в пустоту, провалившись в беспамятство, что не подошел к матери и не ответил Бакуго. И череду этих мучительных действий стоило начать с малого: "не сегодня чел давай лучше поможешь с др сис" *** ― И что я только здесь, блять, забыл... Просыпаясь утром с вполне сносным настроением и желанием отмудохать Дерьмоволосого за все нехорошее, Бакуго и в худшем кошмаре не мог представить, что к обеду будет толкать тележку в магазине супермаркета, пока впереди придурковато размашистой походкой будут тащиться мелкая именинница и тот самый пресловутый Дерьмоволосый. Поток озлобленных мыслей прервало резкое падение упаковки риса и анко в тележку, а за ними говядины, пачки поки, пары упаковок кислых конфет, панко... и Амэ. Бакуго поднял голову с максимально красноречивым недоумением-негодованием, и Киришима не мог не посмеяться над этим, но сестру из тележки все же вытащил, потому что какой бы маленькой, легкой (исхудавшей) и изящной она ни была, Амэ все равно была великовата для такого развлечения. Сама она, хихикая и неугомонно бегая, выглядела такой же радостной, как и брат, и явно предвкушала скорейшую веселую готовку любимых блюд, но в то же время, если присмотреться, было глубоко внутри нее что-то затравленное, когда она резко тормозила и смотрела в сторону невидящим взором – что-то такое же, как у Киришимы, будто у них в генетическом коде прописано быть непробиваемыми оптимистами, скрывающими все плохое где-то в таком омуте себя, где даже черти боятся водиться. И это напрягало. Бакуго с таким сталкивался впервые, привыкнув, что каждый, в кого ни ткни пальцем, обязательно будет жаловаться, и эти двое казались ему чем-то нестандартным, странным, волнующим, а потому даже отчасти пугающим. Или раздражающим – в своей непривычности. "приготовим карри сегодня и тонкацу" В своих размышлениях он не заметил, что Киришима успел отвлечься от баловства и переключиться на лайн. "и сукияки и дораяки" "она любит дораяки" "дораяки с вишней" Бакуго проигнорировал ненужные подробности и без слов кивнул, таща застопорившихся дальше по ряду – он знал, что если Киришиму не отвлечь и не остановить, то он будет болтать до бесконечности, неся абсолютную чушь и даже не думая прекращать. Тот только фыркнул, из-за торопливого шага с лавированием между стеллажами семеня слишком неловко, и смотрел на запястье, за которое его вплоть до отдела с морепродуктами тянул Бакуго – это очень крепко, сильно, мужественно, в какой-то степени даже больно, но каждое возникшее в голове слово тогда перечеркнулось одной только мыслью: Лишь бы Бакуго не задрал случайно рукав. Пронесло, и его руку вскоре отпустили, расцепив пальцы в паре сантиметров от грубого зарубцевавшегося шрама — Киришима выдохнул. Он все это время хотел оставаться для Бакуго беззаботным и безбашенным как можно дольше, и даже если бы когда-то — из отчаяния или рехнувшись — он решил открыться и поделиться своей болью, то предпочел бы сделать это наедине и в подходящей атмосфере, возможно, с плоской шуткой, но не открыв случайно и абсолютно абсурдно посреди магазина. Потому что неловко, потому что Бакуго будет злиться, а привлекать лишнее внимание к интимным темам — глупо даже по меркам Киришимы, не скованного обычно никакими рамками, слишком личное ведь и порицаемое. Когда размышления начали постепенно уходить во все более мрачное свое направление, Киришима вовремя отвлекся на пришедшее сообщение и автоматически поднял голову, смотря на выжидающее и непривычно серьезное выражение лица Бакуго: "У тебя больше некому помочь, что ли?" "всмысле" "В прямом, Дерьмоволосый, некого позвать для готовки?" "неееее есть кого я же карри приносил от сестры" "она просто занята и все заняты" "А я типа нет?" "а ты типа нет" Киришима, не удержавшись, фыркнул, когда увидел непередаваемую никакими словами реакцию Бакуго, выражающую сразу и немое недоумение, и усталость, и раздражение в одном флаконе, с оттенком легкой снисходительности к донельзя наглому и интеллектуально уступающему существу. И именно эти редкие проявления не сочетающихся с первым впечатлением эмоций Киришиме нравились, как и осознание того, что он вообще заслужил такое наблюдать. И это необъяснимо поднимает настроение. "чур с тебя тонкацу потому что я его сожгу" "Я тебя сожгу, если ты испортишь хоть одно блюдо" Ответом – беззвучный смех, и Киришима убрал телефон, за плечо таща Бакуго к кальмарам и подгоняя сестру, чтобы не отставала. Он пообещал себе, что это будет лучший ее День рождения, и в тот момент стал твердо уверен в одном – с помощью Бакуго у него получится это осуществить.