Жестами

*** ― Угомони свою... Да черт! Бакуго нервно отмахнулся от назойливо бегающей вокруг Амэ и потише выругался, поняв, что опять забылся и позвал Киришиму вслух. Он оставил ее здесь помогать с полчаса назад и ушел куда-то вглубь квартиры, и изначально она и правда обваливала филе в муке, яйцах и панко, отдавая Бакуго на обжаривание, но потом уже просто начала прыгать на месте, имитировать шкворчание мяса, хватать готовые кусочки тонкацу и жевать совсем горячие, не успевшие еще остыть, хрустя панировкой и едва не обжигая язык. Бакуго это не мешало, но раздражало знатно, потому что помощник из нее был никакой, и пришлось ценой еще двух порций тонкацу заставить ее сбегать за Киришимой – пожалуй, не вредящая фигуре и здоровью прожорливость была их общей чертой, как и зачастую неуместная гиперактивность. Когда из-за дверного косяка высунулась крашеная голова, Бакуго сначала даже внимания не обратил – переворачивал мясо во фритюре и параллельно успевал нарезать продукты для сукияки, но ради того момента, когда он обернулся, Киришима готов был и целую вечность простоять на этом месте – Бакуго выглядел одновременно и непонимающе, выпав из этой реальности, и так, что давал понять, что только что повидал некоторое дерьмо; одним словом, ошарашенно, прищуренным взглядом окидывая уложенную лаком прическу, похожую на плод запретной любви Элвиса Пресли и острой гальки. Долгое рассматривание прервалось излишне громким шипением в сковороде, и Бакуго вернулся обратно к готовке, только после возвращения контроля над ситуацией найдя время отправить сообщение: "Я, конечно, хотел увидеть эту хрень вживую, но, блять, серьезно?" "эй" "а че тебе не нравится" "Всё" Вселенская обида – Киришима выпятил губу, нахмурился, и так же быстро вернул улыбку, приступая к активной помощи в готовке и игнорируя частые косые взгляды в сторону его в одинаковой степени смелой и глупой прически; Амэтайо все скакала вокруг и не забывала каждую минуту напоминать Бакуго о том, что обычно волосы брату укладывает она, и что он сделал хуже, чем должен был, но сам Бакуго пропускал большую часть трепа мимо ушей, думая только о том, кому и каким вообще образом в здравом уме могла прийти идея такого шаблонного аниме-образа. Только кому-то безрассудному, только кому-то безгранично детскому, и Киришима подходил под каждое из этих определений, подтверждая своим неуместным баловством с мукой и анко, чтобы привлечь все внимание мелкой к лепке дораяки. Образ рухнул, когда все наконец сели за стол: буквально через пару минут после того, как Амэ начала не особо аккуратно выхватывать тофу из сукияки, а Киришима – делиться с Бакуго перцем и удивляться тому количеству, которое он использовал, из зала внезапно и оглушительно донесся истеричный визг и хриплое, визгливое "Эйджиро!" – резко окаменевшее от этого лицо маленькой именинницы и образовавшаяся в ее взгляде пустота вызвали в Бакуго настолько неприятное, давящее в груди ощущение, что даже он – непробиваемый – почувствовал, как по спине пробежал холод. Киришима первые несколько секунд все так же неуместно вел себя, как обычно – преувеличенно радостно – и лишь когда сестра подняла голову, поджимая дрожащие губы, он понял. Вымученно сжав пальцами переносицу, Киришима перестал улыбаться и медленно поднялся, покидая кухню без каких-либо объяснений, пока с коридора все еще доносились крики, перемежаемые с грязной бранью и глухими стуками. Бакуго слушал. И Амэ с ежесекундно угасающим аппетитом тыкала палочками в недоеденное тофу. И когда раздался новый крик и плеск разлитой воды, Бакуго не выдержал и встал – он за локоть настойчиво (мягко) вывел Амэтайо из-за стола, поникшую и побледневшую, наклонился к ее уху и как можно более успокаивающе, тихо и сдержанно шепнул, пересиливая привычки: ― У твоего брата есть боксерская груша дома? Кивок. ― В комнате? Два кивка. ― Тогда веди меня. И Амэ, судорожно вздохнув и утерев выступившую слезу, взяла Бакуго за палец и потянула за собой по коридору, мимо закрытой спальни – источника шума – и к последней двери, неуверенно ее открывая и оборачиваясь, будто ожидая какой-то реакции в сторону яркого, броского, гротескно мужественного интерьера, но Бакуго было не до этого абсолютно, и он лишь подошел к груше и слабо ударил ее, проверяя материал. Жесткий, но промятый – груше далеко не один год. Медленный вдох через нос. Бакуго присел перед маленькой, чтобы быть на одном уровне с ее лицом, буркнул "смотри внимательно и повторяй", пока подключал к своему телефону наушники, и протянул ей их. Он с короткой усмешкой смотрел на то, как изменилось ее лицо, когда в ушах у нее задрожали басы и кто-то начал что-то говорить на непонятном для нее языке, но говорить так отрывисто и уверенно, что волей-не-волей просыпался дух боя, и встал – постучал по нижнему краю груши, показывая, что Амэ нужно подойти к ней, и начал ей показывать, как правильно держать кулачок, чтобы хотя бы не было больно бить. И с каждым новым ударом, с каждым новым объяснением, с каждым новым дропом ее лицо становилось все спокойнее, все больше становилась улыбка, и она все активнее лупила, пусть и абсолютно неправильно, по изношенному кожзаму, твердя под нос беспрестанное "буду сильной как Эйджи! сильной-сильной-сильной!", пинком заставляя грушу покачнуться. И весь ее образ, лучистый настолько, что в комнате будто стало светлее, настолько контрастировал с затихающими криками и начинающимися женскими всхлипываниями из-за двери, что в голове возникал неприятный диссонанс. Бакуго не мог подойти, помочь, узнать, потому что был с Амэ, старался максимально отвлечь ее от происходящего, но в неспокойствии – ему непривычен такой стресс, непривычен долгий контакт с детьми, успокаивание и моральная поддержка – он беспрестанно окидывал скачущим взглядом комнату, и когда Киришима вернулся, первым, что он увидел даже раньше боксирующей сестры, был Бакуго, смотрящий на не убранный с тумбочки блистер – когда он повернул голову и прожигающим взглядом посмотрел на него, Киришима даже невольно вздрогнул и отвернулся, игнорируя немой вопрос в глазах друга. Маска трещала по швам, а все они делали вид, будто так и должно быть, но каждый понимал – в этот вечер была пройдена точка невозврата, когда уклоняться больше невозможно, когда долго выстраиваемый образ рухнул, но и появилась возможность легче переносить ежедневные кошмары. Бакуго. Он подошел так внезапно, и так внезапно его рука легла на плечо Киришимы, что он дернулся рефлекторно, поднимая голову – весь словно был бледнее, чем с полчаса назад, и смотрел как-то измученно и с через силу выдавленной улыбкой – но такой же искренней, как и всегда – и от этого Бакуго стало... мерзко. Потому что его мнение о нем было другим, потому что он выстроил в голове совсем другой образ, потому что Киришима для него был просто спарринг-партнером. Он был просто спарринг-партнером. Бакуго настолько рухнул в эти мысли, в размышления о том, что Киришима смог обвести его вокруг пальца и навязать ту же маску, что и всем остальным, что даже не заметил сначала, как ему протянули с открытыми заметками телефон. Бакуго очнулся, Бакуго опустил взгляд, и после так же медленно перевел на улыбающееся лицо напротив, прочитав неизменно беззаботное: "давай побоксируем" И когда Бакуго с лаконичным "давай" начал расталкивать слишком отвлекшуюся на музыку и грушу Амэтайо, забрал у нее свой телефон, с привычным наигранным раздражением подгонял ее надевать куртку, потому что вечер холодный, Киришима смог улыбнуться наконец без лжи. Улыбка не дрогнула даже в тот момент, когда Бакуго максимально красноречиво коснулся его закрытых длинными рукавами предплечий, и Киришима лишь в жестах и записках дал понять, что расскажет завтра, послезавтра, в любой удобный момент, но сейчас им нужно отвлечь от всего Амэ и подарить ей лучший День рождения, и Бакуго согласился на это. И на отчетливое "и вот рискни мне напиздеть" в прищуренных глазах Киришима только беззвучно рассмеялся и подтолкнул друга в спину, выгоняя из квартиры и потише прикрывая за собой дверь: Почему-то он был твердо уверен, что сегодня уснет без таблеток.