Жестами

«Так ты, значит, не родился глухим, верно?» «угу» «И как тогда?» Киришиме стало явно немного неуютно, и он нервно повел плечами, отпивая из еще теплого бумажного стаканчика ореховый латте. Помолчал, смакуя не то сам напиток, не то слова, вертящиеся на языке уже не первый день, и недовольно причмокнул, вновь обращая взгляд на свой телефон и краем глаза отмечая выжидающего Бакуго, на лице которого, в свою очередь, вообще нельзя было прочесть ни одной эмоции — кремень. «авария» «сколько лет мне уж было» «ну эм тринадцать четырнадцать кажется гдет так» «голос потерял сразу» «а слух потерял не сразу а медленно так глох ходил с аппаратом и изучал язык жестов» «так что можно считать что мне еще повезло я успел распрощаться со слухом не по английски и все дела» «И мать твоя тоже там была?» «ага» «И твои шрамы — это...» «я боялся того чем я стал» «но не думай — я завязал с этим много лет назад» «все в порядке» И оба в сообщениях замолкли, переключаясь на свои напитки: Киришима — с неловкостью и острым чувством дискомфорта, Бакуго — просто с незнанием, что еще можно сказать. Вроде бы и все точки над «и» расставлены, все разъяснено, а мелких деталей и размусоливание одной и той же темы Бакуго не любит, но чувство недосказанности все равно было. Или, скорее, чувство, что вот так этот разговор оставлять нельзя, и за ним должно следовать что-то еще. Однако что именно, не знал ни один из них. С того инцидента в квартире Киришимы прошло около недели — Бакуго тогда безошибочно верно посчитал, что снова «серьезный разговор» будет откладываться до тех пор, пока не наступит точка кипения, и вот она, здесь и сейчас, они сидят в простенькой точке быстрого питания и хлещут остывающий кофе, перемежая это короткими вбросами в переписке, и не могут прийти к адекватному разговору и бережному вскрытию шкафов со скелетами. Даже печатая сообщения о том, что он разбился в аварии, Киришима держал на лице максимально непринужденное, беззаботное и даже со слабой улыбкой выражение, мол, у меня все в порядке, так, пустяк, я разбил коленку, а не стал глухонемым. Бакуго такое раздражало, потому что в данной ситуации для такого демонстративного оптимизма и гиперболизированной мужественности было не место. Но Киришиме все равно — в своем образе он застрял прочно. «Тот блистер на тумбочке?» «антидепреснты» «*антидепрессанты» Бакуго коротко вскинул голову, но в этот раз выражения лица собеседника не увидел — тот вовремя отвернулся и нарочито тяжко вздохнул, давая понять, что показывать свою реакцию сейчас не хочет, и Бакуго понял, возвращаясь к телефону. «я их не постоянно пью не подумай да» «бывает обострение гдет ну раз в несколько месяцев ну и вот оно в общем а так все в порядке» «Оправдываться только не надо, суровости и непоколебимости тебе это вообще не придает» «>:C» Подошедшая официантка отвлекла обоих от неловкой беседы, ненавязчиво-навязчиво интересуясь в первую очередь у Бакуго, что он пожелает, и на сухое «ничего» поворачиваясь к Киришиме: как только с ее губ слетело услужливое «а что будет молодой человек?», они оба переглянулись так, что девушке, должно быть, стало слишком неловко — во всяком случае, она быстро выпрямилась и прижала клипборд к себе, и когда она уже было хотела себя поправить, что-то явно себе надумав, Бакуго поспешил остановить ее: — Он глухонемой. — А. И на лице — только больше неловкости. Две секунды постучав пальцами по столешнице, Кири полез в заметки и напечатал что-то про еще один кофе, и официантка удалилась, снова оставив их наедине друг с другом и своими мыслями. За эти несколько минут Бакуго успел понять, что он еще не спросил. Понять, что именно от него когда-то скрыл Киришима. «Те подпольные бои были способом заработать на лечение матери?» И Киришима замер. По полупустому залу, освещенному мягким оранжевым светом, разносились звуки стука ложек о стенки чужих кружек, приглушенные разговоры, тихий смех, и Бакуго все это невольно в себя впитывал, всматриваясь в лицо собеседника в поисках каких-то подавленных эмоций и почему-то задумываясь о том, что для него все эти звуки не существуют. И эта мысль была... неприятно болезненной. И это было непривычно. «ну» «да» «с моей стороны глупо эм наверно скрывать ты же все уже понял» «Что, другого способа заработать взрослому парню не было?» «ну таскать что-нибудь платят мало, образования у меня высшего нет, так что единственным вариантом с хорошей оплатой были подпольные раз уж я бокс люблю» «нет конечно есть еще один вариант для очень хорошей оплаты без образования но.........» «Заткнись» И Киришима фыркнул — неправильно, не к месту и как-то грустно. Потому что не весело совсем и не смешно, но на грустное он всегда реагировал только так — улыбкой. И это в какой-то степени раздражало, потому что в большинстве случаев было все же чем-то фальшивым до невыносимой тошноты, а Бакуго фальшь терпеть не может, но... Но все равно лишь в нем, в сидящем напротив, ссутулившемся и пьющим тихо только принесенный кофе, в Киришиме, он ее терпел и как будто подыгрывал его постоянному спектаклю, будучи актером и зрителем в одном лице. Они оба знали, что так будет лучше. И оба знали, что старые раны не пройдут быстро. Отчего-то Бакуго неимоверно хотелось помочь их залечить. «Киришима» Он звал его так всего второй раз, но каждый из них это работало безотказно — потому что он вздрагивал, обмякал, успокаивался, выдыхал тяжело-облегченно и начинал слушать, не перебивая, даже убрав с лица глупую улыбку и становясь самым обычным — открытым, внимательным и тихим. Как было нужно. Каким он и был внутри. «Короче, я завтра иду в зал по приглашению» «Думаю, ты знаешь его, он недалеко от моего квартала расположен» «агам» «Ты можешь пойти тоже, там будет несколько спаррингов и чисто фановых драк среди приятелей» «Если это как-то тебя отвлечет» «от чего?» «От жизни?» И послышался задумчивый протяженный вздох, после которого Киришима согласно кивнул и принялся строчить в ответ: «я за» «будет эпично если ты проиграешь мне на глазах у своих друзей» Фыркнув вслух «держи карман шире», Бакуго отложил телефон, подозвал официантку, попросил стакан воды и через десять минут уже покинул с другом заведение, все не переставая держать лицо и в целом поведение в каком-то непривычно серьезном тоне — собственно, и сам Киришима под боком выглядел не то что бы уверенным. Все это, весь этот разговор был слишком неловким, слишком личным, как будто они поторопились открыться, как будто сорвали свежую совсем мозоль, и оттого на душе висело склизко-неприятное ощущение, но тем не менее они старались вести себя как обычно, возвращали себе постепенно контраст ворчливый-добрый, закрытый-солнечный, говорили на те же самые, что и раньше, темы, и понимали, что, как только они разойдутся по домам, этот колющий дискомфорт пройдет, и что, пожалуй, эта встреча была им жизненно необходимой чтобы растопить лед.

***

«кто последний тот лох» Не успев даже вслух проронить недоумевающее «че», Бакуго уже оказался едва не сбитым пронесшимся мимо Киришимой, который поторопился влететь в здание первым и отсалютовать другу через стеклянные двери. Правда, триумф на его лице быстро убрался полученным в ответ «в спарринге отхватишь», и с уже меньшей долей самоуверенности он дождался Бакуго и пошел теперь следом за ним — выглядел при этом так, будто помещение знает, сам по инерции в коридорах поворачивается, но пытается не палиться и идет за спиной, словно впервые здесь все видит. И это немного раздражало. Или напрягало — Бакуго и сам не определился. — Опаздывать некультурно, чел, — было первым, что встретило их, когда они перешагнули порог зала. — Я пришел идеально, а ты как всегда приперся на полчаса раньше, бьюсь об заклад, Соевый, — оскалился Бакуго в ответ, обмениваясь брофистом с тощим и слишком уж хитро, на постоянной основе улыбающимся парнем. Первой мыслью Киришимы было то, что он не может даже представить себе их спарринг друг против друга, но потом задумался, смотря на то, как по-змеиному быстро и ловко движется тело незнакомца, и подумал, что, пожалуй, он достойный конкурент, да и соглашаться на бой со слабаком Бакуго ни за что бы ни стал. Как он узнал позже, это был Серо Ханта — один из закадычных друзей Бакуго, с которым он познакомился здесь через общего друга. Общим, и, собственно, вторым, с кем познакомился Киришима, оказался Каминари Денки, которого Бакуго знал дольше, чем их обоих вместе взятых — с ним он был знаком еще со времен музыкальной школы. Они тренировались здесь когда-то втроем, но в какой-то момент Бакуго стали душить цены, мешать общество и бесить владелец, и он ушел, начав тренироваться в гордом одиночестве. Теперь же компания решила собраться вместе еще раз, чтобы по кайфу провести день и вспомнить былые времена, а при удачном стечении обстоятельств — как они проболтались Киришиме позже — еще и уговорить Бакуго вернуться. Первым был спарринг как раз против Серо. Киришима не ошибся, приняв за его главную фишку именно ловкость — в ней и таился секрет, почему Бакуго едва мог его уловить и пробить, пока Серо сам увивался вокруг, едва ли не танцуя, и исподтишка бил в корпус. И если в стиле боя у него доминировала именно эта змеиность, то вот его коронным ударом оказался, как ни странно, апперкот — при таком телосложении и в принципе силе наносить мощные атаки ему лучше всего было и правда им, потому что в иных случаях у него просто не хватало бы размаха. Но в этом же таилась и его слабость — Бакуго хорошо защищает подбородок. И их бой оттого выглядел бесконечным. «и бились они три дня и три ночи» — в скуке вбросил в чат Киришима, краем глаза замечая, как смеется сидящий рядом Каминари — следующий спарринг по очереди выпадает на них. И как раз в разгаре боя, в кульминации, когда решалось судьбой, кто начнет одолевать верх, в помещении появилось еще одно лицо, и все взгляды перешли на него. Два нейтральных, озлобленный и испуганный. — Эйджиро?