После дождичка в день Скал

Айрис была зла, как все закатные кошки. Ну чего, чего ради Ричард постоянно брал ее коня «покататься»! Ведь сам мог сколько угодно пользоваться всеми конями конюшни! Только для того, чтобы поиздеваться над ней и над Бьянко заодно. У бедного линарца была истерта седлом вся спина. Айрис достала заветную скляночку, нанесла на руку немного мази и принялась обрабатывать раны бедного животного. Смирный конь недовольно фыркнул и несколько раз переступил ногами, но никакой агрессии к Айрис не проявил. Кто из конюхов научил Айрис этому фокусу, она уже не помнила, но мазь из хлебной плесени отлично заживляла порезы и потертости и предохраняла от нагноения. Но раздобыть эту плесень было нелегко: Дженни ох бранилась, когда кто-то попусту переводил съестное. Но теперь Дженни не было уже который день, и Айрис старалась радоваться жизни. Читала в свое удовольствие, гуляла сколько хотела, даже сходила на крестьянский праздник и там плясала с деревенскими девушками в одном круге, правда, после такого веселья ей несколько дней было дурно, но радость того стоила. Если бы только не брат! Айрис знала, что не любить родных грешно, но ничего не могла с собой поделать. — Ну, кто, кто так седлает лошадь! — сердито сказала она вслух и вышла из конюшни. — Нерадивый всадник, — последовал ответ. Айрис задохнулась от испуга, потом повернула голову: — Отец! Вы меня напугали! Так тихо подошли сзади… — Я не хотел, дочка. А ты, я смотрю, пропадаешь при Бьянко. — И ничего не пропадаю… — Ты все-таки поосторожнее. От конского пота и навоза ты можешь заболеть. — Отец, но ведь это только пока Дженни нет. — Дженни? — Эгмонт грустно усмехнулся. — Но все-таки пойдем. Тебе нужно немного отдохнуть. И еще я хотел, чтобы ты помогла мне с бумагами. Когда Айрис пришла в кабинет отца, она сразу заметила заготовленный лист и письменный прибор. — Отец, вы собрались составить какой-то указ? — Да… — задумчиво произнес Эгмонт. — Воспользуюсь правом на самоуправление Надором. — И что вы хотите написать? — спросила Айрис, садясь за широкий стол. Ей не нравилось происходящее, но оставалось надеяться, что отца переубедить сумеет. — Завещание. Айрис вздрогнула. Подумать о смерти отца было страшно, а о том, во что превратится ее жизнь после этого — еще хуже, однако она постаралась сохранить равновесие, пусть даже это стоило ей больших трудов. Нужно взять себя в руки и убедить отца в ненужности этого документа. Завещание опасно: как только Ричард получит его, то сразу может… Нет, рука у брата на родного отца не поднимется, но вот злая Дженни может подговорить. — Отец, — решительно произнесла Айрис, — вам не нужно писать завещание. Вы еще молоды. — О таких вещах следует заботиться заранее, никогда не знаешь, в какой момент станет поздно. Айрис стало страшно. — Ричард хочет стать герцогом, — отчаянные слова сорвались с губ сами, — пусть будет им. Но не сразу. — А я как раз подумывал написать завещание, которое не позволит Ричарду стать герцогом, — медленно сказал отец. — Он уничтожит его, — покачала головой Айрис, — как только займет ваш кабинет. Не нужно писать завещание, отец, лучше поставить условие, что тот, кто будет править Надором, должен сделать то-то и то-то. — И это будет невыполнимая задача! — добавил отец. — Нет, просто трудная, — заметила Айрис. — Если задача будет невыполнимой, ее никто не сможет выполнить… Она запнулась, когда отец грустно засмеялся. — Серьезно, отец. Если наследника не будет, начнется смута. Как в балладе о близнецах, и как в прошлом Круге. — Ты слишком много читаешь исторических хроник и слушаешь баллад, Айри, — начал Эгмонт. Дверь распахнулась. Конечно же, это была Дженни, и, разумеется, она не постучалась. — Герцогиня, наконец-то я нашла вас! — воскликнула она. — Вы забыли, что у вас сейчас урок у отца Маттео? И что у вас за вид, вы что, снова катались по-мужски? Я ведь, кажется, вам это запретила. Айрис не успела ответить: отец весомо заметил: — Я разрешил! — Герцог, вы позволяете вашей дочери слишком много того, что для девицы совсем неприлично! И ваши собственные поступки — я просто поражаюсь, я возмущаюсь, когда вижу, что вы творите. Айрис начинала задыхаться от обиды и гнева. Подумать только, что позволяла себе эта женщина! Отчитывать герцога Эгмонта так, будто не она служила в его доме, а он был ее слугой, да притом нерадивым и неумелым. Отец, впрочем, не проявлял особого гнева, а выжидающе смотрел на Дженни. − И чем вы так недовольны? — наконец спросил он. − Как же — чем? — всплеснул руками ключница, уже забыв про Айрис. — Вашего сына расстраиваете. Прежде в шестнадцать лет уже посвящали в тайны Скал, а вы ему не хотите завещать замок и титул. Куда же это годится? − Почему же он мне сам не сказал об этом? — отец удивился или сделал вид. − Так он думает, что вы уже написали завещание, − тише объяснила Дженни, −, а вы и не собираетесь даже… На пару секунд лицо Дженни приобрело выражение, которое очень не понравилось Айрис, некое мечтательное ожидание. Впрочем, и удивляться нечему, когда речь заходила о деньгах или иных благах, она так всегда смотрела. — Кто сказал, что я не собираюсь? — осведомился герцог Окделл. — Я, может быть, как раз собираюсь, не спеша, раздумчиво. А то, если меня торопить, могу нечаянно ошибок наделать, пока пишу. К примеру, подпишу вместо «Эгмонт» — «обмой», а мой сын потом намается, будет доказывать, что завещание не фальшивое. У Дженни вытянулась физиономия и зло сузились глаза. Айрис, не удержавшись, злорадно улыбнулась. — Вот что, дочка, — продолжил герцог. — Пойди-ка к тому шкафчику и достань оттуда бумаги, а я посмотрю, что я там уже написал. Он кивнул на один из шкафчиков, и Айрис с трудом сдержала смешок. В этом отделении, за черной побитой дверцей — братец в детстве вздумал в нее стрелять из лука — отец хранил те бумаги, которые вроде и не надобны, а спалить в камине жалко. Похоже, Дженни ожидало веселое представление. Айрис прошла к шкафчику и достала оттуда первую попавшуюся бумагу. — Прошу вас, отец, счастлива вам помочь, — сказала она, отлично понимая, что выглядит не пай-девочкой, а кривлякой-насмешницей, но злое и веселое притворство уже увлекло и ее. — Что это такое? — спросил герцог, взглянув на пожелтевшую бумагу в кляксах. — Нет, дочь моя, это не то, дай другую. — Одну минуту, отец. — Айрис снова прошествовала к шкафчику и достала еще одну бумагу. Мельком она заметила перечеркнутые столбцы цифр: кажется, на этом листе она не так давно решала арифметическую задачу. — И это не то, — отец небрежно сунул бумагу в камин. — Дочь моя, подай мне еще одну бумагу. — Ну хватит, господин герцог, — не выдержала Дженни. — Что вы хотели написать в завещании, что отдаете власть вашему сыну? Ну и не ищите тот черновик, а просто напишите заново, что хотели. Вот у вас и стол готов, и бумага припасена. Она чуть ли не дотолкала Эгмонта к столу и усадила его за стол. — Дочка, — Эгмонт был серьезен, но в глазах у него плясали закатные огоньки, — а где у меня были черно и пернила? То есть черно и перно? То есть пернила и чернила? И все это без тени улыбки, отчего самой Айрис хотелось залиться простецким хохотом. — Да герцогиня, дайте же герцогу, чем пишут! — не вытерпела Дженни. — Где же прибор? Да вот он стоит. Длинным рукавом Дженни задела чернильницу, и содержимое пролилось на лист. − Ну вот! — с досадой покачала головой эта злая женщина, − как же так… А другая бумага где? Понадобились бумага, чернила, а еще слуги, способные оттереть пропитавшуюся сквозь испорченный лист стол, так что когда все дело завершилось, Эгмонт успел написать завещание самостоятельно, отыскав где-то все необходимое. Дженни даже задохнулась от злости, поняв, что ее ловко провели, а когда взяла бумагу в руки, то просто краской залилась. Выждав момент, Айрис украдкой заглянула через ее плечо, точно зная, что отец просто так не написал бы этот текст. И то верно: тонкие темные строки несли смысл о том, что Ричард Окделл унаследует надорский замок и все владения при условии, что отправится в Кэналлоа и спасет недавно похищенную девицу из семьи Ариго. О Кэналлийском Вороне ходили легенды даже в Надоре. И Айрис прекрасно понимала, что ее недобрый братец никогда не согласится на то, что указанное в бумаге. А если и наберется гордости с глупостью, то пропадет, и девушке отчего-то нисколько не было его жаль. — Герцог, — начала Дженни, стараясь сохранить самообладание? — Но что если с вашим сыном случится беда? — Если мой сын будет честен, благоразумен и отважен, Создатель его сохранит и даст ему Свою помощь. — Но, герцог, на Создателя надейся, но и сам не плошай, — перебила Дженни. — Вы ведь не позволите вашему сыну уйти без хорошего снаряжения, без верных слуг, без денег? Пока отец заверял, что подобного не будет, что Ричарда он снарядит как следует, Айрис лихорадочно соображала, как лучше сказать то, о чем она думала. Если Ричард поедет со слугами, то не предпочтет ли он остаться в стороне, пока они сделают все за него, а потом забрать себе всю славу? — Отец, — сказала она, наконец, — но кто засвидетельствует победу Ричарда? — Как кто? — возмутилась Дженни. — Юная графиня Ариго, кто же еще? Вот уж свидетель так свидетель! Беспомощная девушка, уже напуганная и изнуренная пленом. Да она подтвердит что угодно, если Ричард пригрозит ей, а он может. — Напишите, отец, еще одно примечание, — попросила Айрис. — Нужен свидетель, беспристрастный и независимый, который подтвердит, что Ричард, а не кто-то другой, победил Ворона и спас графиню. — Дерзкая! Вздумала приказывать герцогу! — воскликнула Дженни. Но герцог уже писал, а затем прочел вслух: «Наследник герцогства Окделлского получит власть, и цепь, только если найдется свидетель — дворянин мужского пола, совершеннолетний, состоящий с будущим герцогом не ближе чем в пятой степени родства. В противном случае я, герцог Эгмонт Окделл, оставляю за собой право выбрать наследника из числа близкой родни». Как ни возмущалась Дженни, переписать завещание он отказался. Пришлось графу Горику собираться в поход. Айрис было чуть совестно, что она совсем не тревожится за брата, даже не молится за него, и радуется, что у нее впереди много-много месяцев без злых шуток и мелкой тирании. Но что же делать, если он всю ее сестринскую любовь выдавил по каплям? А она была, Айрис помнила. Именно по этой давней любви, когда и она, и Ричард, как будто были лучше и добрее, Айрис всплакнула, когда провожала графа Горика.