Now you tell me you like it, You tell me you want it, You're mine And you don't need another one Disturbed — Intoxication
Рафаэль не хотел возвращаться к обеду, но урчащий живот напоминал, что он здоровый взрослый мутант, и ему надо есть как минимум три раза в день. И лучше, чтобы еда была сытной. Он бродил вокруг лагеря, рядом с теми местами, где они с Донни расположили отслеживающие датчики, проверял, нет ли мертвецов, что так хотят сделать ему услугу и стать мишенью для саев. Те появляться не желали и, к его разочарованию, похоже, бродили в другой части леса. Так что энергию, что накопилась, приходилось растрачивать охотясь на зайцев. Для усложнения задачи он решил, что те должны быть убиты не броском клинка, а так, с близкой дистанции, стиснутым в руках оружием. Комки меха резвиться на траве не спешили, будто чувствовали, что хищник выжидает, когда те появятся на открытом пространстве. Встретилась всего пара шустрых зверюг, что со всей мочи убегали, лишь завидев массивную фигуру, бросающуюся в их сторону. К сожалению, зайцы были проворнее. К счастью, еда им и не требовалась — туша недавно убитого оленя и так заполнила весь морозильный отсек. Для Рафа это был скорее охотничий интерес: поймает или нет. Но не везло, комки меха улепетывали с невероятной скоростью. Ну и хрен с ними. Если Рафаэль бы хотел, то мог достать арбалет, и тогда тем бы не поздоровилось. Стрела быстрее, чем крохотные лапы маленьких существ. Бросив бесполезное занятие, Рафаэль закрепил саи на поясе и нехотя двинулся к лагерю. Неимоверно хотелось есть. Майки должен был приготовить обед, поэтому он надеялся быстро схватить свою порцию и затеряться в тени леса или пойти к берегу озера. Потому что за столом вместе с семьёй будет и девчонка. Её он хотел видеть меньше всего. Капли воды стекают по обнаженной спине, скользят по тонкой коже между лопаток, пересчитывая хрупкие позвонки ... Показался Шелрейсер и трейлер Донни. Вокруг столика на траве сидели братья и отец. И там же она. Заметила его, вскинула голову и почему-то робко улыбнулась. Жар хлынул к лицу, от воспоминаний, какой она была там, у озера. Фигура стройная и тонкая, с округлыми формами, молочно-белая кожа блестит от воды, мерно вздымается ничем не прикрытая грудь... Он сглотнул ком в горле. Она была чертовски горяча, а Рафаэль, как последний мудак, вроде тех, что любят красть женское бельё, решил поглазеть на голую девушку. Это не было его намерением, он не следил специально, а встретил её у озера по чистой случайности, привлеченный всплесками воды у берега. А затем да, не мог заставить себя уйти, поглощенный видом пленительного тела. Тонкая изящная шея изгибается, светлые волосы скользят по голой спине... Он двинулся к столу, собираясь просто взять порцию и уйти. Но братья так просто не отпускали. Майки заявил, что не даст отведать "восхитительное жаркое а-ля Микеланджело", над которым трудился больше часа, если Раф решит скрыться с тарелкой в лесу и кощунственно есть сей шедевр кулинарии, восседая на каком-нибудь пне. На заявление, что их ежедневный прием пищи, сидя на земле, мало чем походил на королевский прием, чтобы так заморачиваться, Майки надул щёки в притворной обиде. Лео же просто указал на пустое место и настойчиво предложил сесть. Рафаэль послал того на хер, подхватил тарелку, но заговорил отец и любезно попросил составить компанию за обедом. Тогда он с сожалением опустил посуду обратно на стол, плюхнулся на землю и принялся угрюмо поглощать пищу. Перечить отцу он не мог. Напротив сидела девчонка и неторопливо подносила ко рту маленькие кусочки мяса, наколотые на вилку. Встретившись взглядом, она слегка улыбалась острыми уголками губ и продолжала сосредоточенно есть. Рафаэлю хотелось побыстрее управиться с обедом, он запихивал в рот как можно больше еды за раз и, не пережевывая, глотал. От близости девушки было неуютно. Светлая голова показывается из воды, за ней острые плечи с выступающими ключицами. Обнаженная грудь подпрыгивает от резкого движения... А Майки суетился рядом: подливал чиксе чай, предлагал сладкую булочку, спрашивал, какую испечь в следующий раз, чтобы той понравилось. Услужливый хер. Лео уже который раз говорил ему, что не стоит привязываться к девчонке — та вскоре их покинет. Но Майки не слушал и злился, что брат ведёт себя с ней резко и незаслуженно агрессивно. Мол, Бетани — девушка что надо, уже даже перестала их бояться и рвется помогать с каждой мелочью. Донни молчит, ему без разницы, лишь бы не мешала. Рафу тоже всё равно, есть она или нет, но попялиться в глубокий вырез обтягивающей майки он возможности не упускал. С тех пор как они, словно в детстве, стали жить всей семьёй в тесном пространстве Шелрейсера, доступ к горячим роликам с грудастыми телками стал практически закрыт. Журналы под матрасом ситуацию не спасали, дрочить было негде. Вот и приходилось довольствоваться малым — глазеть на округлые формы в обтягивающей одежде и воображать, что скрыто под ними. Хотя теперь Раф весьма отчетливо представлял себе её нагой силуэт. Она, покачивая бёдрами, заходит в воду, синеватая гладь скрывает ямочки на пояснице, те, что прямо над упругой за... Блять... Он быстро доел жаркое с рисом, с набитым ртом поблагодарил Майки за "охерительную жратву" и спешно покинул продолжающую неторопливо обедать семью, спиной чувствуя, как девчонка провожает взглядом. Дверь трейлера оказалась закрытой, Донателло недовольно оторвался от трапезы и открыл ту ключом. Бесило то, что брат всегда держал её запертой, несмотря на то, что внутри находилась не только его лаборатория, но и некоторые из вещей семьи, дабы не забивать пространство Шелрейсера. В углу пристроилась боксерская груша. Раф вытащил ее из тесного трейлера, закинул за шею цепь с толстыми звеньями и двинулся в сторону деревьев. Пусть сидят себе, обедают, а он пойдет делать то, что хочется ему — выпустить пар, как следует помахав кулаками. Отойдя на приличное расстояние, он нашел подходящее дерево, и закрепил грушу с цепью на толстый сук высоко над землёй. Перемотанные бинтами костяшки пальцев хрустнули, массивная шея вытянулась вбок и щелкнула, широкие плечи с мощными мускулами расправились. Нога сделала полшага назад, коленки, защищенные щитками, подогнулись, и кулак влетел в податливый снаряд. Удар. Груша отлетела и закачалась, подергиваясь на цепи. Удар. Сук затрясся от тяжести раскачивающегося снаряда. Рафаэль с остервенением выколачивал дерьмо из плотно набитой кожи, представляя, как трескаются черепа мертвяков от сокрушительных ударов. Те уже не люди — их безобразные лица хотелось растоптать, сделать кровавое месиво, чтобы человеческие черты в них больше не узнавались, чтобы не напоминали, что когда-то были живыми, мыслящими существами. Потому что проще так, чем думать, что в них могла сохраниться личность, и где-то внутри человек страдает от того, что стало с его телом. Быть может, вернуть земле то, что давно ей принадлежит — это милосердие, и лучше так, чем оставлять мертвые тела бесцельно бродить по миру. Если бы он превратился в ходячую гниющую плоть, то хотел, чтобы ему сразу вынесли мозги. Но они везучие сукины дети, вирус не берёт, и пусть зомби всех их с ног до головы искусают — в мертвяков не превратятся. Везунчик Майки сам испытал теорию Дона, что зараза не будет взаимодействовать с их животным ДНК. Конечно, он не специально сунул ногу в пасть — сам тогда перепугался, вопил, что начинает чувствовать непреодолимое желание отведать мозгов. Да и все последующую неделю они были на нервах, ожидали, когда с младшим братом случится страшное, хоть Дон и твердил, что всё проверил и шанса заразиться нет, но сам чуть ли не каждый час трясущимися руками брал образцы крови на анализ. В итоге обошлось, мозговитый брат оказался прав, а Раф самолично отучил Майки шутить про мозги, раздавая оплеухи. В то время юмор у Микеланджело был паршивым, вымученным, но лучше было так, чем распухшие от слёз глаза и опустошенный взгляд в шипящий телевизор с неработающими каналами. Как и говорил отец, то, что они выберутся из Нью-Йорка, только пойдет всем на пользу. Так и вышло: Майки повеселел, Донни перестал загонять себя до истощения в лаборатории, Лео отучился проводить день и ночь в додзё. А Раф смог оставить в логове хоккейную маску, которая болталась почти год на поясе с тех пор, как владельцу стала без надобности. Мертвым не к чему скрывать лицо. Кулак влетел в снаряд с такой силой, что тот отлетел и стукнулся о ствол дерева. Тяжелое дыхание вырывалось из лёгких, рука дрожала от перенапряжения, по открытой шее струился пот. Хотелось пить и курить. Рафаэль присел на поваленное дерево и сунул руку в карман штанов. Помятая пачка показалась на свет, зубы обхватили фильтр, чиркнула потертая зажигалка. Клубы дыма вырвались изо рта и заставили слезиться раздраженные потом глаза. День клонился к вечеру, пока он выкуривал сигарету одну за другой, бросая потушенные рукой бычки в сухую траву. Никотин иссушил горло, и хотелось пить. Он выпил последние капли воды из бутылки, припасенной для тренировки, и двинулся к лагерю. Время ужина как-никак. Все суетились возле костра: Донни выстраивал замысловатую фигуру из палок и дров, Майки закидывал ингредиенты в котел, а Лео очищал кукурузу. Лицо Бесстрашного Лидера выражало полную сосредоточенность, будто он выполнял сверхважную задачу. Нож скользил по початкам с хирургической точностью, выверяя каждый дюйм. Именно поэтому Майки не допускает Лео до готовки: тот может полдня нарезать картошку кубиками, чтобы те были одинаковыми и идеально ровными. По этой причине хренову перфекционисту доверяют только ковыряться с несчастным овощем, который вскоре превратится в месиво, если тот продолжит отколупывать по одному зернышку. Отца видно не было, зато девчонка сидела неподалёку и листала путеводитель. Завидев его, она вздрогнула и скованным движением махнула в приветствии рукой. Раф отвернулся. Чего она ему машет, виделись уже сегодня, и не раз. Раф глянул на кучу дров и, к сожалению, заметил, что больше не требуется, так что отмазкой свалить обратно в лес воспользоваться не получится. Он уселся на примятую траву, сорвал иссушенный колосок и принялся жевать стебель, дожидаясь ужина. Панцирь защищал от любопытной девчонки, что постоянно на него поглядывала. Пусть уже успокоится, ну увидел разок её голую, подумаешь. Чем она думала, когда раздевалась у озера так близко к стоянке? Отец к ужину не вышел. Как только жаркое было приготовлено на огне, все быстро поели и нехотя разбрелись кто куда. Рафаэль смотрел, как догорают желто-красные угли, и думал о том, что виски осталось полбутылки. Наступившая ночь нагоняла желание достать из закромов янтарную жидкость как можно скорее. Раф оставил Майки с чиксой одних и скрылся в Шелрейсере. Он приподнял матрас вместе с койкой. В ящике лежали немногочисленные пожитки, рука обхватила тонкое стеклянное горлышко. К его разочарованию, алкоголя осталось даже меньше половины, а фляжка и та пуста. Он выпрямился и двинулся к выходу, намереваясь провести пару часов на крыше. Тут дверь Шелерейсера открылась, и Леонардо скользнул внутрь, будто чувствовал, что брат достал алкоголь. Словно он подглядывал, ждал подходящего момента напомнить, что Раф поступает неподобающе, расстраивает отца постыдным поведением. Леонардо прошел пару шагов, глаза метнулись в сторону Рафа, губы изогнулись в недовольной гримасе. Ну вот. Сейчас начнётся. — Ты куда? — осторожный вопрос, на который прекрасно сам знает ответ. — На крышу, — Рафаэль крепче сжимает стекло. Пусть только попробует отобрать, получит им же по башке. Щека дергается, брат отводит взгляд. — Что ж, хорошего вечера, Раф, — казалось интонацией можно заморозить. Брат прошел мимо в сторону комнаты отца, задев плечом в узком пространстве, — только Майки с собой не зови. Он скрылся в конце Шелрейсера. Рафаэль прижал бутылку к пластрону, стекло шаркнулось о костяной нарост. Бесит. Лезть через узкий люк не хотелось, снаружи сбоку была вмонтирована лестница, по которой он без проблем забрался на крышу. Небо затянуто тучами, звезд практически не видно. С озера доносился легкий шепот прибоя. В лесу стрекотали кузнечики и прочая живность. Раф мог поклясться, что видел, как в темноте пара длинноухих паршивцев подбиралась к потухшему костру в надежде поживиться остатками пищи. Мерзавцы совсем обнаглели. Мелькнула мысль сходить за арбалетом или хотя бы метнуть сай. Но спускаться вниз было лень, а сай потом пришлось бы идти подбирать, так что он продолжал сидеть и прикладываться к обжигающему напитку. Зря Лео так бесится. Организм у них, мутантов, покрепче будет, чем у людей. Ничего ему не будет с полбутылки, да даже если она была бы полная, то тоже. Без проблем отобьется от мертвяков, если те решат подобраться ближе. Он хоть во сне подушкой поубивает, если надо. Бесстрашный Лидер считает, что алкоголь ослабляет, нарушает концентрацию, но это не так — он лишь делает его яростнее и распаляет желание крошить мертвякам бошки. А это как раз то, что нужно, если зомбаки решат сунуться. Рафаэль взболтнул янтарную жидкость, та закружилась по дну. Щелкнула задвижка, люк откинулся, и свет из Шелрейсера полился наружу. Показалась светлая макушка, а потом и женское личико. Чикса уверено выбралась наружу, закрыла отверстие в крыше и развернулась к нему. — Не помешаю? Помешаешь. Чего она приперлась? Все должны были уже спать. — Нет. Она улыбнулась, стройные ножки двинулись в его сторону. Её шаги были неуверенными, и запоздало Раф понял, что здесь слишком темно для человеческого зрения. Достал из выдвижного ящика, где Майки хранил барахло, маленький ночник на батарейках, нажал на пластиковое пузо. Игрушечный кот засветился белым и стал постепенно менять цвет на синий, окрашивая все вокруг. Игриво помахивающий лапкой кошак был помещён на столик. — Спасибо, теперь я всё вижу, — девчонка присела на шезлонг и закинула ногу на ногу. Похоже, уходить никуда не собиралась. Оставалось надеяться, что она не потребует от него извинений, за то, что пялился на неё голую утром. Он не виноват и оправдываться не хотел. Но чикса молчала и поглядывала на бутылку в его руках. Наморщив аккуратный лобик, она подняла светлые глаза и спросила: — А можно и мне? — Кружек нет, — ответил он, притянув бутылку ближе к пластрону. Такой ответ явно отобьёт у неё охоту притрагиваться к его спиртному. — Да я так, из горла, — она наклонилась ближе, вырез майки показал оголенную часть груди. Раф осторожно протянул бутылку, сомневаясь в том, что она осознаёт, что он только что из неё пил. Она обхватывает темное стекло, запрокидывает голову назад и подносит горлышко к малиновым губам. Волосы, окрашенные в красный, струятся по голым плечам, на горле под тонкой кожей движется гортань. Она сглатывает, отстраняется и жмурит глаза. Подносит ладонь с тонкими пальцами ко рту, вытирает пару капель и слизывает влагу с большого пальца. Мелькает розовый язычок. Ох, бля. Раф чувствует, что таращится, но взгляд отводить не собирается. Кошак на столе меняет цвет на желтый. Она протягивает бутылку обратно: — Спасибо, пожалуй, для меня это слишком крепко. — Да без проблем, — отвечает он, механически принимая бутылку обратно. Стекло хранит теплоту нежных губ и Раф делает несколько больших глотков, чувствуя, как жар струится в груди под пластроном и приливает к лицу. — Ты часто сидишь на крыше один, — говорит она, заправляя локон за аккуратное ушко, в котором мелькает блестящая сережка, — тебе не скучно? — Нет, — он пожимает плечами и откидывается на спинку, — мне нравится побыть одному. И, казалось бы, после такого ответа она должна встать, извиниться, что потревожила его уединение, и скрыться в Шелрейсере, но нет — продолжает сидеть и наматывать длинную прядь на палец. Волосы, обычно забранные в хвост, сейчас распущены, так же как там, на озере. Чего она не уходит? Если пришла только ради спиртного, то тут её явно ждало разочарование — «Джек Дениелс» это тебе не вишневое пиво, которое обычно любят чиксы, и что так нравилось Эйприл. — А вот мне бывает скучно одной, — говорит она тихо и заглядывает в глаза. Взгляд прямой, смотрит снизу вверх исподлобья, сжимая подлокотники, будто боится упасть. И что ей ответить? Он не шутник, чтобы веселить девчонку, которая от безделья не знает куда деться. Этой ей к Майки, не к нему. — Найди чем себя занять. Она отводит взгляд, плечи опускаются, пальцы, сжимающие металл, дрожат. Светлые глаза скрываются под густо накрашенными ресницами, затем распахиваются и вновь смотрят на него. Кошак окрашивает зеленью скулы. — Думаю, и тебе бывает одиноко. Вас ведь было не много в Нью-Йорке? — Чего? — он нахмурился, не понимая, к чему она заговорила о его родном городе. — Я имею в виду, таких как ты, черепах-мутантов, — говорит она неуверенно, будто сомневаясь, что может так их называть и не обидеть. — Есть только я и братья. Она округляет глаза, тонкие брови взметаются вверх в удивлении. Очевидно, она ожидала, что у них там, в канализации, целый мир, населенный черепахами-переростками. Что ж, её ждет разочарование — их мир сужен до размера одной семьи. — И больше никого? — говорит она в неверии. — Неа. — И никаких девушек-черепах? Тут он чуть не давится виски, что по неосторожности решил глотнуть. — Сказал же — нет. Только мы. Она замолкает, теребит зубами губу и снова обращается к нему: — Мне сложно представить, каково это, когда нет никого похожего на вас. — Если человечество и дальше продолжит себя уничтожать, то скоро этот день настанет, — угрюмо отметил он. Поняв, что он имеет в виду вирус, она растянула губы в немного горькой улыбке, вздохнула и откинулась на спинку шезлонга. — Надеюсь, до этого не дойдёт, — её глаза с тревогой смотрели в темноту. — Вы уж постарайтесь, — он неловко усмехнулся и поднес бутылку ко рту. — Раз мир катится в пропасть, я не хочу проводить последние ночи одной. Тут он подавился. В носу зажгло, виски чуть не полился изо рта, и Раф закашлялся. Эта девчонка любит говорить странные фразы, которые можно неправильно понять. — Могу предложить плюшевого медведя Майки, если тебя не смутит, что он воняет пролитой газировкой, — нашёлся он что сказать, когда прокашлялся. Она дернула уголком рта, будто скрывая улыбку, и пододвинулась к краю шезлонга. Вырез одежды открывает хороший вид на округлые формы, по плечу скользит лазурный локон. Тонкая ладонь отпускает металл и тянется к нему. Он застыл. Женские пальцы касаются его большой перебинтованной руки и скользят по грубой коже. От теплого прикосновения он едва не дергается, кожа под невесомыми касаниями горит. — Мне бы хотелось, чтобы это был кто-то живой, и размером больше, чем плюшевая игрушка, — проговорила она с придыханием. Рафаэль смотрел, как огромных, в сравнении с человеческими, пальцев касаются тонкие и светлые, как они обхватывают темное стекло чуть выше того места, где он держит, и тянут на себя. Он отпускает бутылку. Серые глаза с зеленоватым оттенком ближе, чем раньше, неотрывно смотрят в его, в то время как накрашенные губы прижимаются к горлышку и она делает небольшой глоток. На губах янтарная влага смешалась с цветом помады, она проводит языком по нижней. Рафаэль чувствует как жар, что был только лишь там, где его касались, распространился везде, его лицо горит. Что она творит? Не всерьез же..? Может ли быть, что он, мутант, был бы желанен ей... как тот, с кем она хочет разделить постель? Что для неё он вовсе не урод, а наоборот, интересен? Невозможно. Он лишь выдает желаемое за действительное. Она ставит почти пустую бутылку на стол и поднимается: — Спасибо за вечер, я пойду, — он провожает взглядом узкую спину. Девушка останавливается и оборачивается, — Спокойной ночи, Рафаэль. Она открывает люк и скользит внутрь. Крышка захлопывается. Рафаэль шумно выдыхает. В голове звенит вопрос, на который не находится ответа — что это сейчас было?***
Следующее утро проходит паршиво. Раф не может сконцентрироваться на тренировке, Донни трижды за спарринг делает успешную подсечку, отчего ему приходиться падать лицом в землю и отплевываться от хвойных иголок, попавших в рот. Майки ржет, как гиена, когда Рафаэль валится с дерева и зацепляется штанами за сук так, что те рвутся на боку. Лео после неудачного падения протягивает руку чтобы помочь встать, а в глазах так и читается претившее ему превосходство горделивого лидера. За что тот получает удар в щиколотку и тоже валится в густую траву. Рафаэль со злорадством смотрит, как брат с отвращением отскребает от пластрона раздавленные им грибы. Тот будет вонять ещё пару дней, а зная, как Бесстрашный любит ходить чистым и опрятным, он ощущал извращенное удовольствие. В итоге, после тренировки всё, чего хотелось — это пойти поколотить грушу, она не будет увиливать от ударов, в отличие от Майки, который решил именно сегодня потренироваться в уклонении, и всю тренировку бегал от Рафа, так ни разу не напав, но и не дав себя ударить. Отец не показывался, так что Рафаэль послал всех, кто хочет, чтобы он обедал за столом, нахер, подхватил тарелку и скрылся в лесу. Устроив панцирь у поваленного дерева, он сосредоточено жевал жареное мясо, радуясь тому, что ест один, а не рядом с девчонкой, которая заняла все мысли и настойчиво притягивает взгляд, когда оказывается рядом. Чёрт, ему же вчерашний вечер не приснился? Он ведь ничего не надумал? Она правда... заигрывала? С ним? Объяснения не было, та с ним не заговаривала, лишь улыбалась при встрече и бросала странные взгляды. Раф же просто старался не смотреть. Потому что так легче, чем дать себе надежду на такого рода... интерес... с её стороны. В итоге большую часть дня он провел один, возвращаясь в лагерь лишь чтобы поесть да выполнить просьбу Донни пополнить бак с водой. Хотя просьбой это не было — брат был недоволен тем, что Раф совсем не помогает с обустройством лагеря, и обещал, что если это продолжится, то он останется без ноутбука со "священным хардом" горячего содержания, что хранится у того в лаборатории и лишением доступа к которому так любит шантажировать. Злить Донни не стоило, так что он покорно взял шланг с насосом и в течение почти часа перекачивал воду в пустой бак на крыше. Чикса постоянно мелькала где-то рядом, но близко не подходила. И Раф был отчасти этому рад. День клонился к вечеру и, чтобы Донни больше не ныл, что Раф ничего полезного не делает, он подхватил топор и заявил, что пойдёт за дровами. Рафаэль шел по опушке в сторону леса, когда услышал торопливые шаги за спиной. Чикса следовала за ним. Догнала и остановилась в паре метров. — Не против, если я пойду с тобой? — и снова улыбка и искрящийся взгляд. Сразу стало неуютно. Он перекинул топор поудобнее на плече и проговорил: — Как хочешь. Они прошли в лес подальше от лагеря. Рафаэль шел быстро, надеясь, что та отстанет и вернется к остальным, но она семенила следом, продиралась через кусты и теряться не хотела. В итоге он сдался, не совсем понимая, зачем она сунулась в лес с ним, снял с плеча топор и опер о широкое дерево. Место было хорошим — много поваленных сухих деревцев, что пойдут на костер и будут хорошо гореть. — Рафаэль. Он напрягся от звука собственного имени, произнесенного негромким голосом. Девушка обошла его и встала перед ним. Слишком близко, чтобы это было комфортным. — Что? — сказал он одними губами. Взгляд снизу вверх из-под густых ресниц, она едва достает до плеча. — Мы скоро уезжаем. Завтра, может, встретим людей, — она тянет руку, от которой стоило бы отшатнуться, но Рафаэль стоит и смотрит, как та ложится на пластрон в районе груди. Девушка пододвигается ближе, заглядывая в глаза, почти шепчет, — но знаешь, прежде чем больше никогда не увидимся, я хочу оставить приятные воспоминания от встречи... с тобой. Пальцы скользят по костяным пластинам, оглаживая испещренные бороздками щитки. Прикосновение едва ли чувствуется, но Рафаэлю кажется, что там находится оголенный нерв. Надо бы скинуть руку, что позволяет себе проводить мягкими подушечками по твердым щиткам, но тело замерло. — О чём ты? — разлепляет он ставшие сухими губы. — Я видела тебя у озера, — он вздрогнул, но взгляд от стальных глаз не отвел, — то, как ты смотрел... и вчера. Мне ведь не показалось? Надеюсь, нет, потому что мне хочется попробовать... с тобой... не человеком. Она тянет вторую руку, ладонь ложится на широкий бицепс, проводит по татуировке, оглаживая неровную чешуйчатую кожу. Она ведь не серьезно? Этого не может быть на самом деле, только не с ним — горячие девушки всегда достаются другим: парням с экранов телевизоров, богатым старикам, успешным бизнесменам или тем, кому просто посчастливилось рожей выйти. Но... он ведь не человек, как она не видит? Нет. Как раз видит и осознает. Говорит ведь потому, что мутант, поэтому и хочет с ним... не с людьми, а с ним, чудовищем из канализации. — Не говори ерунды, — он делает полшага назад, когда хочется поддаться желанию и шагнуть ближе. — Но я правда хочу... — она скользит ещё ближе, почти в его объятиях, и не убирает ладоней, что оставляют ожоги, — Рафаэль, давай проведем вечер вместе. Ты и я. Прошу. Он чувствует, как плавится, а ноги становятся неустойчивыми. Жар охватывает все тело и приливает к низу. Его желание, чтобы девушка смотрела на него с таким вожделением, сбылось. Он не может противиться, когда его самого приглашают и ждут ответных действий. Он протягивает руку, силясь чтобы не было заметно, что та дрожит, и касается голых плеч. Кожа невероятно мягкая и от того, как его огромная зеленая рука смотрится в контрасте с хрупкой человеческой — хочется отдернуть неуклюжую конечность, которая посмела коснуться чего-то настолько прекрасного. Но он этого не делает, а вместо этого скользит пальцами до локтя и кладет широкую ладонь на талию. Девушка улыбается шире, её нижняя губа слегка подергивается от возбуждения. Она манит к себе и Раф, не в силах совладать, делает то, чего так хочет — наклоняется ближе к красивому лицу. Но её губы скользят мимо, она прижимается своей щекой к его. Волосы струятся по голым плечам и задевают его пластрон. Осмелев, он кладет вторую руку на талию и притягивает в объятие. Хрупкое тело прижимается боком, она скользит в его руках и разворачивается спиной. Он обвивает руками тонкую талию. Волосы откинуты на одно плечо, перед его глазами голая молочная шея. Он опьянен близостью. Так хочется коснуться синей жилки губами, что Рафаэль не удерживается, наклоняется вперед, ошеломленный тем, что ему дозволено, зарывается носом в шелковистые локоны и втягивает дурманящий аромат возбужденного женского тела, которое.... ... пахнет страхом. Он замирает. Деревянными руками разрывает объятие, отступает на шаг назад. Она покачивается, потеряв опору, и оборачивается. Рафаэль с замиранием сердца смотрит, как на лице, которое должно изнывать от желания, так же как и он сам, нет ничего, кроме страха и горечи. Хрупкое тело дрожит, тонкие руки потряхивает, в серых глазах стоят слезы. Она в ужасе. От него. Он ошибся, ослеп, не понял очевидного. Она не хочет, чтобы нечеловеческие руки её касались. Ей противно. Ему тоже — от себя, что позволил обмануться, от неё, что предложила то, чего на самом деле не хочет. — Зачем? — хрипит он. Она вновь тянет руку, улыбается дрожащими губами. Он перехватывает узкое предплечье, не давая коснуться. — Зачем? — рычит он. Горло сжимается, пальцы впиваются в молочную кожу. От его громкого голоса она в испуге всхлипывает, дергает рукой и отступает назад. Он отпускает хватку. Всё понятно. Она не хотела ничего из того, чего желал он. Дала себя трогать, обнимать, по причине, которая ничего не имеет общего с влечением. Пальцы впиваются в ладони, ноздри раздуваются. Ему хочется ударить хоть что-нибудь. Кулак врезается в кору дерева, щепки впиваются в твердую кожу. Раф рад отрезвляющей боли. Он больше не может находиться рядом. Подхватив топор, Рафаэль разворачивается и на негнущихся ногах уходит, оставив Бетани одну.