Miss you terribly already Miss the space between your eyelids Where I’d stare through awkward sentences And avoid through awkward silence Keaton Henson — Small Hands
Пару мгновений ей казалось, Рафаэль прекрасно знает, что хранится в лабораторном шкафу. Знает, но не видит в этом ничего странного. Или пугающего. Если это было действительно так, пожалуй, ей стоило бы начать волноваться не только за Донателло. Но, судя по ошарашенному виду, Рафаэль оставался в неведении до момента, когда Бетани поделилась с ним знанием о том, чьё имя прочла на обороте ёмкости с человеческим мозгом. — Что... о чём ты? Что за бред? — он тряхнул головой, будто желая отмахнуться от сказанных ею слов. Не поверил. Или не желал верить. — Иди, взгляни сам. Я видела... — в голове крутились тревожные мысли. Слова никак не хотели складываться в стройные предложения. Горло сжимало. — Банка в шкафу... в ней... внутри... и надпись сбоку... Рафаэль не двигался. Он взволнованно всматривался в лицо Бетани, ища подтверждение, что она говорит неправду. Жаждал услышать, что плавающий в склянке человеческий орган ей просто-напросто привиделся. Бетани и сама была рада ошибаться, вот только она не сомневалась, что верно прочла ровные строчки, выведенные на клочке бумаги, приклеенной к банке. Не было ни единой причины, почему бы это имя не соответствовало имени той, кому некогда принадлежал орган. А вот обратное доказывало многое. Рафаэлю стоит самому всё увидеть. Тогда он поймёт, что по-другому истолковать действия Донателло невозможно. Он в самом деле бредит идеей вернуть Эйприл к жизни. Мутант всё же прислушался к её беспокойным словам, кивнул и зашагал к трейлеру. Бетани сбросила вязкое оцепенение, сковавшее тело, и направилась следом. Не было ничего удивительного в том, что банка обнаружилась там же, где она её видела пару минут назад, но Бетани не сдержала судорожного вдоха, когда дверца шкафчика распахнулась. Рафаэль замер, пробежался глазами по строчкам и тут же поменялся в лице. — Блядь, — прошипел он и сжал челюсти. — Видишь, я же говорила... — Бетани вздрогнула от резкого движения и последующего за ним возгласа. — Блядь! — от врезавшегося в соседний шкафчик кулака дверца разлетелась. Обломки полетели на пол. Мутант вылетел из трейлера. — Дон! Бетани оказалась снаружи как раз вовремя, чтобы застать момент, когда Рафаэль налетел на показавшегося из Шелрейсера Донателло. Удар. Мутант отшатывается и едва не падает на землю. Он хватается рукой за челюсть, в которую секундой ранее врезался кулак брата. Смотрит ошарашенно, с неверием. Очки покосились и чудом удержались на лице. — Что за?... — Рафаэль не дал ему закончить, схватил за перетягивающий грудные пластины ремень для крепления оружия на панцире и с силой встряхнул. — Зачем? — наполненный злостью голос подобен рыку. — Зачем ты это сделал? Ты обещал, Дон! Обещал, что не будешь пытаться! А сам вскрыл ей голову! Она не какой-нибудь ёбаный механизм, который можно починить, лишь поменяв сломанные детали. Её нельзя вернуть к жизни! Эйприл — мертва! От последних слов Донателло дернулся, словно вновь получил удар. Его лицо сменилось на испуганное. Он вскинул глаза, нервно сглотнул, скользнул взглядом в сторону Бетани и попытался отцепиться. — У меня есть план. Я смогу. Это непросто, но возможно, — он отступил на шаг и попытался оттолкнуть брата. Тот не шелохнулся. — Пусти. — Ты сам-то в это веришь? — вкрадчиво произнёс Рафаэль и сильнее сжал пальцы. — Конечно, — от его уверенного тона у Бетани внутри всё похолодело. — Я прекрасно знаю, что делаю. Мне просто нужно время, пара тестов, необходимые детали и всё получится. — Брехня! — взревел мутант и вновь встряхнул Донателло, будто тем самым пытался избавить его от неправильных мыслей, что вызывают боль у тех, кто слышит, как их озвучивает близкий член семьи. — Ты прекрасно знаешь, что это невозможно! Донателло напрягся, нервно облизнул губу с выступившей в уголках кровью и поспешно проговорил: — Подобных прецедентов ещё не было, но это не значит, что у меня не удастся. При должном подходе всё должно сработать. Если я создам сыворотку, то Эйприл излечится. Я подсоединю мозг к кибернетическому телу, подам импульс, и к нему вернётся функциональность, — от озарившей лицо Донателло улыбки Бетани стало не по себе. В ней было нечто пугающее. Маниакальное. Ненормальное. — Всё вновь будет как прежде. Мы, отец, Эйприл, — он нахмурился и с раздражением продолжил: — Так что не мешай. Если ты не способен сделать ничего полезного, то это не значит, что и я такой же беспомощный. Слова сказаны с целью задеть, ударить по больному месту. На Рафаэля они подействовали так, как и предполагалось. Рот изогнулся в оскале, зеленая ладонь сжалась в кулак. В страхе Бетани наблюдала, как он отвел руку назад, но прежде чем та, вместе с отчаянным вскриком, обрушилась на Донателло, её перехватил Леонардо. — Рафаэль! — в его окрике беспокойство вперемешку с испугом. — Что здесь происходит? Бетани выдохнула с облегчением. Лео успел вовремя. Она не хотела видеть, как Рафаэль вновь бьет Донателло, пусть даже они и привычны к дракам, ввиду каждодневных тренировок. Сейчас ими двигало не желание победить в спарринге, а жажда причинить ту же боль, что испытывают сами. — Сын мой, — прошелестел обеспокоенный голос Мастера Сплинтера. Старый крыс вместе с Микеланджело приблизились к застывшим в напряжении черепахам, — что стало причиной того, что ты поднял кулак на брата? Рафаэль сделал пару нервных вдохов, разжал перетягивающий грудь Донателло ремень и скинул с руки ладонь Леонардо. — Скажи им, — произнёс Рафаэль уже спокойнее. Карие глаза округлились, подбородок задрожал, Донателло в отрицании замотал головой, прося не делиться горькой правдой с остальными. Но Рафаэль не собирался молчать. — Расскажи, как ты ослушался запрета на неприкосновенность мёртвого тела Эйприл и вырезал ей мозг для своих ебучих экспериментов. Произнесенные слова вызвали оцепенение. В этот момент Бетани захотелось повернуть время вспять. Никогда не заходить в лабораторию одной. Не открывать шкаф. Не узнавать о том, что там хранится. Не говорить о находке Рафу. Лучше им всем было бы оставаться в неведении. — Я же сказал, что знаю, как вернуть ему функциональность. Мне нужно лишь время, — он обвел взглядом из-под очков присутствующих и улыбнулся. На этот раз улыбка казалась не такой уверенной, а даже робкой. — У меня получится. Вот увидите. — Сын мой... — Мастер Сплинтер подошел к черепахе, черные глаза с сожалением смотрели на высокого мутанта. — Терять тех, кто так дорог нашему сердцу, тяжело. Однако, увы, смерть нельзя повернуть вспять. — Но сэнсэй, — Донателло опустил голову, зеленые губы дрогнули, карие глаза молили о понимании, отрицали произнесённые отцом слова. — Ещё не поздно, — он судорожно вздохнул и еле слышно проговорил, — я... смогу... правда... только ещё... нужно время... Старый крыс покачал головой. — Чем раньше отпустишь умершего, тем быстрее станет легче. Ты должен проститься с Мисс О'Нил так же, как сделали это мы год назад. Донателло замотал головой, но почувствовав, как когтистая рука легла на плечо, вскинул голову. Мягкая улыбка отца обещала скорое облегчение от сковавшей израненную душу боли. Черепаха зажмурил глаза и кивнул. Бетани облегченно выдохнула. Слышать, как Донателло находит оправдания, почему его идущую вразрез с законами мироздания идею действительно можно воплотить в реальность — тяжело. Не нужно быть учёным, чтобы знать, что некоторые вещи так и останутся неподвластны науке.***
В Шелрейсере царило гнетущее молчание. По гравийной дороге Леонардо вёл грузовик в гору и временами поглядывал на брата. Донателло прикладывал к опухшей челюсти завернутый в тряпку лёд. Вода стекала с подбородка, капала на подрагивающую на коленке руку. Микеланджело ёрзал на сидении, открывал и закрывал форточку, стучал ногой по полу. Рафаэль неотрывно смотрел в окно. Под его зелеными пальцами периодически поскрипывали подлокотники. Мастер Сплинтер изредка прикладывался к остывшей кружке чая, делал небольшой глоток и, прикрыв глаза, шумно выдыхал через нос. Бетани давила тяжесть воздуха. Его горечь, духота, почти осязаемая печаль. Грузовик взобрался на гору. Лес отступил, на вершине появилась устеленная травой поляна. Одинокое дерево опасливо свесилось с края утёса, любопытно заглядывая раскидистой кроной за край. — Останови здесь, — Донателло отложил тряпку от лица, поднялся и вышел наружу. Солнце скрылось в грозовых тучах. Вдалеке дождь поливал влагой землю. Если бы вечер был более ясным, закат окрасил бы небо. Тяжелые облака нависли над деревом. У корней Донателло выкапывал яму. Лопата зарывалась в податливую почву, расширяла то, что вскоре должно стать могилой. Бетани чувствовала, что она лишняя, но и остаться в Шелрейсере, будто незнакомка, не могла. Ей необходимо разделить их боль от потери верной подруги. Даже если с ней и не довелось познакомиться. Жаль. Наверняка она была хорошим человеком, раз сумела крепко сдружиться с мутантами. Донателло сжимал завернутую в белое полотно банку. Уже пару минут он не решался опустить ту на дно выкопанной им ямы. Застывший взгляд устремлен вдаль, плечи напряжены, ветер играет с концами фиолетовой повязки. — Донни, — развеял молчание мягкий голос Леонардо, — пора. Донателло моргнул, потерянно взглянул на старшего брата, перевел взгляд на зажатую в руках ношу и прижал ту к груди. Вздох, он опускается на колени, с усилием отрывает её от себя и бережно кладёт на дно. Трехпалая рука зарывается в землю, сжимает горсть, сыплет рыхлую почву в яму, поверх белой ткани. Остальные стоят рядом, но не спешат помогать. Они уже проводили ушедшую из мира живых подругу. Теперь настала и его, Донателло, очередь. Он не притрагивается к лопате. Руками пересыпает землю, слой за слоем, пока светлое полотно не скрывается совсем. Сгребает в кучу остатки земли, делая насыпь. Прижимает сверху ладонями, выравнивая поверхность. Перепачканные руки касаются очков, случайно мажут щеку. Порыв ветра срывает с дерева цветок. Он кружит и ложится на самодельный холмик, под поверхностью которого осталась последняя надежда когда-нибудь встретиться с Эйприл вновь. Донателло смотрит на красный бутон, протягивает руку. Та дрожит, пальцы едва касаются нежных лепестков, и тут же отдергиваются. Ладони обхватывают жесткие пластины в районе живота. Донателло сгибается пополам, из горла вырывается приглушенный всхлип. Затем снова, уже громче. Широкие плечи трясутся, всхлипы переходят в рыдания. Грязные от земли руки прижимаются к лицу, силятся приглушить горестный плач. Но тот лишь становится громче. Бетани впервые видит Донателло настолько сломленным, разбитым. Она едва сдерживает скопившиеся в уголках глаз слёзы, от того, чтобы те не пролились. Нужно держаться. Сейчас — время и место его, Донателло, прощания. А семья здесь, рядом, готовая поддержать в трудную минуту. Черепахи опускаются на землю по обе стороны от брата, соприкасаясь с ним плечами. С одной — молчаливый Леонардо, с другой — такой же безмолвный Рафаэль. Притихший Микеланджело собирает упавшие на землю цветы, укладывает поверх насыпи. Мастер Сплинтер кладет ладонь на плечо вздрагивающего от сотрясающих душу рыданий сына. Бетани присаживается рядом, чуть поодаль. Она не часть того прошлого, прощание с которым им необходимо разделить, пережить вместе, бок о бок. Но ей необходимо быть рядом с ними в такие самые тяжкие моменты, чтобы стать частью их будущего. Кем бы ни была Эйприл, Бетани... завидовала ей. Потому как этой девушке, в отличие от неё, есть кем быть оплаканной. Ради Эйприл Донателло готов свернуть горы, бросить вызов закону жизни и смерти, повернуть время вспять. Если бы это было возможно, неважно, какой ценой — он бы это сделал. Но, увы, даже если ты гениальнейшее существо, некоторые вещи совершить никому не по силам. И вероятно, Донателло знал об этом с самого начала. Но он цеплялся за призрачную надежду, не желал отпускать, не попытавшись вернуть того, что взяла земля. Со временем поселившаяся в сердце всепоглощающая пустота уступит место светлой грусти. Со временем мысли о потере сменятся воспоминаниями о проведенных вместе приятных моментах. Со временем.... но не сейчас. Потому что сейчас момент скорби, перехватывающих дыхание рыданий и горячих слез по той, кого так несправедливо и рано забрала смерть.***
Бетани ворочалась на диване. Вопреки изматывающему дню, сон не шёл. Они покинули холм и, как только окончательно стемнело, остановились возле заправки. После прошедшего в молчании ужина все разбрелись спать. Вот только спустя какое-то время, сквозь дремоту Бетани заметила, как тень скользнула мимо, отворила дверь и выбралась из Шелрейсера наружу. Если приблизиться к окну и посмотреть в сторону, туда, где находится хвост грузовика, можно заметить, как стоянку озаряет тусклый свет. Бетани уверена, что исходит он из трейлера. Туда ушёл Донателло. И уже довольно длительное время не возвращался. Ей не по себе оставлять его одного. Сегодня он казался как никогда потерянным и нуждающимся в поддержке. Она откинула одеяло и решительно встала. Стоит проверить, как там он. Тем более раз самой не спится. На цыпочках она прокралась к двери, отодвинула в сторону и вылезла наружу. Темнота едва ли позволяла разглядеть хоть что-нибудь, благо идти недалеко. Пара шагов и она замерла у двери трейлера. Какое-то время Бетани провела в сомнениях, уже не настолько уверенная, стоит ли ей тревожить желающего побыть в уединении мутанта. Она глубоко вдохнула, постучала по косяку двери, и, прождав пару мгновений, потянулась к ручке. Как и ожидалось, Донателло действительно оказался внутри. Спинка компьютерного кресла прогнулась под тяжестью панциря, оголенные ноги закинуты на стол, сквозь надетые на голову наушники слышна электронная музыка. Ленивый взгляд из-под очков окидывает незваную гостью, тонкие губы складываются в полуулыбку. В глаза Бетани бросается зажатый в руке стакан с янтарной жидкостью. На полу пристроилась початая бутылка. Пожалуй, её не должно удивлять то, что сегодня Донателло решил приложиться к алкоголю. Однако до этого момента она никогда не видела в его руках спиртное. Она кинула взгляд на виски, прикидывая, сколько уже выпито и стоит ли ей тревожиться. — Не волнуйся. Я едва ли чувствую опьянение, — Донателло, по-видимому, уловил её беспокойство. Он стянул наушники. — Ускоренный метаболизм одна из особенностей нашей мутации. Раф всегда говорил, что из-за этого ему приходится выпивать как минимум пару бутылок крепкого спиртного, чтобы как следует напиться. И, кажется, теперь я понимаю, почему он ворчал, что наш обмен веществ — полный отстой. Он невесело усмехнулся и, приложившись к стакану, осушил содержимое до дна. — Думаю, Рафаэль расстроится, когда в следующий раз, как захочет выпить, не досчитается бутылки "Джек Дэниелс". — А кто сказал, что виски я взял у него? — Донателло вскинул надбровную дугу над кромкой очков. — У меня есть и свои запасы. Вот это и правда тот ответ, который Бетани не ожидала услышать. Поистине, Донателло полон сюрпризов. И секретов, о которых болезненно узнавать. — Мне не спалось. Я увидела свет из трейлера и решила проверить, как ты, — произнесла Бетани мягко, боясь всколыхнуть тяжелые воспоминания. Карие глаза перевели взгляд на пустой стакан, рука потянулась налить ещё. — Нормально, — он пожал плечами. — Будешь? Бетани покачала головой. Пить совершенно не хотелось. А может, она просто боялась не удержаться, и тогда к завтраку за столом будет сидеть с похмельем уже не он один. — Не сегодня, прости. — Тогда можешь просто посидеть рядом, проследить, чтобы я не достал вторую бутылку. — А она у тебя есть? — Бетани обеспокоенно заозиралась по сторонам. — Может быть, — Донателло выдал легкий смешок. — Но, пожалуй, сегодня я повторю ей твой же ответ: "Не сегодня. Прости". Бетани улыбнулась и села на добротно сколоченную табуретку. Радовало то, что алкоголь и правда помогает Донателло расслабиться, не уходить в скорбные раздумья. Пара минут прошла в молчании. По крыше забарабанили капли дождя, глухой стук заполнил тишину лаборатории. По-видимому, грозовые тучи их всё же догнали. Донателло отставил стакан, взял со стола деталь от робота. — Что будешь делать с ними? — она указала на разбросанные по рабочей поверхности части аниматроника. — Оставлю, — он отложил металлическую ступню на край и вновь сжал пальцы на стакане, — вдруг пригодятся, — он перевел взгляд на Бетани. — Ты знаешь, как произошло заражение? Внезапный вопрос вызвал недоумение. Она помотала головой. — Нет, — Бетани слышала множество предположений: от неудавшихся экспериментов ученых до спланированного замысла инопланетных захватчиков. Но где была истина, не знал никто из тех, с кем ей доводилось обсуждать эпидемию. — Правительство так и не объявило причину. Донателло кивнул. — Биологическое оружие. У США много врагов. Кто бы ни решился его использовать, не думаю, что они рассчитывали, что зараза распространится на весь земной шар, — он взболтнул содержимое стакана и сделал глоток. — Эпидемия началась слишком быстро, никто не успел понять, что это не обычная болезнь, пока не стало поздно. — Я слышала, в Нью-Йорке и в больших городах было особенно ужасно, — Бетани припоминала, как читала тревожные новости в социальных сетях. Огромное количество тяжелобольных, переполненные медицинские учреждения, миллионы смертей. И потерявшие разум люди, превратившиеся в зомби. Донателло смотрел на стекающие по окну капли дождя, и казалось, не хотел развивать тему, но потом внезапно заговорил: — Однажды, год назад, в Нью-Йорке пошёл такой же дождь. Все, на чью кожу попали капли, стали носителями вируса. В течение недели он никак себя не проявлял. Люди переезжали с места на место, туристы возвращались из путешествий домой, не подозревая, что привозят в свою страну заразу. А потом вирус стал развиваться в организме, изменять клетки. Болезнь протекала по-разному. Кто-то не переносил изменений, — Донателло прикрыл глаза. Уголок рта дернулся вниз, — и скоропостижно умирал. Однако большинство переродилось в тех, кого мы сейчас называем зомби. В их слюне находится схожий по составу вирус, так что вскоре они начали заражать остальных, — он вздохнул. — Нью-Йорк не был единственным городом. Но он был первым. За пару недель всю страну заполонили полчища ходячих трупов. Знаешь, их недаром называют ожившими мертвецами. Перед финальной стадией трансформации у зараженных наступает клиническая смерть. Но затем организм вновь начинает функционировать, — он нахмурился, — вот только в человеке не остаётся ничего от его личности. Лишь оболочка с примитивными инстинктами, — он устало потёр лоб. — Никто так и не приблизился к созданию сыворотки. Мне лишь удалось сотворить нечто, способное замедлить процесс. Но вот полностью излечить организм я не в силах. — Донателло откинул голову на спинку и уставился в потолок. — Отец болен, а я не могу понять, как сделать так, чтобы он прожил ещё хотя бы пару лет и не умер. — Мастер Сплинтер? — Бетани прикрыла ладонью рот. Да, ей приходили в голову мысли, что его тяжелое состояние как-то связано с вирусом, но подтверждений догадки не было. До этого момента. — Его укусили? — Нет. Но знаешь, куда уходила вся вода после дождя? В канализацию, где мы жили. По идее, все должны были заразиться. Однако сэнсэй раньше был человеком. Вирус подействовал не совсем привычным образом, но и стороной, как нас с братьями, не обошел. Я пытался... пытался хоть как-то помочь отцу, Кейси... Эйприл... но не смог, —голос дрогнул, и он смолк. Донателло протер под очками глаза. Бетани отвела взгляд, старательно пытаясь сделать вид, что её заинтересовали дорожки воды, стекающие по окну. Не выдать, что отвернулась специально, дабы дать мутанту время справиться с потоком чувств, взять себя в руки. Значит, вот как всё произошло... Её спасло лишь то, что она не жила в большом городе. Потому и не заразилась. Донателло знал о вирусе многое, но, как и ей, ему было неведомо, кто именно стоял за разработкой. Да и к чему искать причины возникновения болезни, когда гораздо важнее придумать, как справиться с последствиями. Вернее, как приспособиться к нынешней жизни, раз уж создать сыворотку невозможно. Теперь ей понятно рвение Донателло ухватиться за любую зацепку, дабы продвинуться в изобретении лекарства. Цель не только спасти остатки человечества, но и вылечить отца. Однако сыворотка не вернула бы Эйприл к жизни. С одной стороны, было жестоко отбирать у Донателло надежду, а с другой — опасно жить в иллюзии. Если ей поддастся, та способна вытянуть жизнь, поглотить сознание, затуманить разум. Должна ли она была рассказывать Рафаэлю? Или стоило смолчать? Бетани испугалась и поступила так, как в тот момент казалось необходимым. Но глядя на лишенного прежнего ориентира Донателло, вспоминая его горестные завывания у дерева на холме, она уже сомневалась, правильно ли сделала. — Это я рассказала Рафу о том, что нашла в шкафу, — призналась она тихо и склонила голову. — Прости. Карие глаза дрогнули, тяжелые веки опустились и скрыли тёмную радужку. — Я не удивлён, что ты не стала молчать, — он вздохнул. — Думаю, я поступил бы так же. Знаешь, я... я сделал надпись для того, чтобы она мне напоминала о том, что это не просто человеческий мозг в банке. А что это она, Эйприл. И что ради неё стоит пытаться, даже если изначально знаешь, что идея обречена на провал. — Прости, — повторила Бетани вновь, хотя понимала, что её извинения ему не нужны. — Мне жаль, что вы потеряли друзей. Донателло задумчиво смотрел в стакан, затем отпил глоток и перевел взгляд на Бетани. — Эйприл была мне не просто другом. Бетани в неверии распахнула глаза. Неужели... Донателло был в неё влюблён? Может ли такое быть? Или она неверно поняла его слова? — Я слышала, вы были близки, — осторожно обронила она, внимательно следя за реакцией. Донателло улыбнулся. В карих глазах с красноватым оттенком таилась неприкрытая грусть. — Верно. Но на какое-то время она позволила мне стать больше, чем просто другом. — Вы... встречались? — она не хотела, чтобы голос звучал настолько ошарашено, но ничего поделать не могла. Значит, в жизни Донателло был человек, который принял его, несмотря на то, что он мутант. Теперь понятно это отчаянное желание вернуть Эйприл. Он действительно любил её. И любит до сих пор. — Да, — кивнул он. — Всего пару месяцев, пока она не поняла, что не желает провести всю жизнь бок о бок с тем, кто никогда не сможет выйти с ней на поверхность, к людям. Она хотела нормальной жизни: прогулок по парку, походов в кино, дом с белым забором... детей... всего того, что я не мог ей дать. В итоге Эйприл решила, что со мной может состоять только в дружеских отношениях, — он дернул плечом. — Мы расстались, она начала встречаться с Кейси. Так как с самого начала мы решили не рассказывать об этом остальным, никто о нас не знает до сих пор. — Тогда зачем рассказал мне? — нахмурилась она. По словам Донателло, даже близкие не знали о его тесной связи с Эйприл. И вдруг он делится тайной с ней, человеком, с которым знаком не так и давно. — У Эйприл было много веских причин, почему не стоит состоять в тесных отношениях с мутантом, — он поставил стакан на стол, карие глаза пытливо всматривались в её, будто искали подтверждение теории, возникшей в его любящей докапываться до истины голове. — Общество никогда бы нас не приняло, ей пришлось бы всю жизнь провести, как и мне — в тени. Быть в представлении нормальных людей чудаковатой одинокой женщиной, разрываться между жизнью на поверхности, нормальной работой и временем, проведенным в канализации, в компании скрытого для остального мира существа, — он склонил голову набок. — Сейчас же настали иные времена. Одобрение общества уже не несёт прежней ценности. В чём-то мы, мутанты, стали даже свободнее людей, — дождь застучал сильнее. Однако следующие слова разобрать не представлялось сложным — настолько внимательно и напряженно Бетани вслушивалась в то, что говорил Донателло. — Так что какие могут быть причины у тебя, Бетани, чтобы даже не попробовать быть вместе с моим братом, Рафаэлем, если ты и вправду к нему неравнодушна? Резкий вдох. Сердце застучало где-то в висках. Откуда... откуда он знает? Бетани с усилием проглотила встрявший в горле ком. Как догадался о тех мыслях, которые в последнее время постоянно не выходят у неё из головы? Как понял, что она видит в Рафаэле мужчину, с которым хочет быть не просто другом? С которым готова провести в объятии не одну ночь? В этих желаниях она не признавалась даже себе, так откуда известно о них ему? Неужели всё так очевидно? — Не знаю, о чём ты... — она отвела взгляд, чувствуя, как глупо отрицать то, в чём Донателло, судя по вскинувшейся в немом вопросе надбровной дуге, даже и не сомневался. — Знаешь, я довольно наблюдателен. Но тут и приглядываться не нужно, чтобы заметить, что ты ему нравишься, — она вновь задержала дыхание. — Гораздо сложнее было понять, нравится ли тебе он. Но, глядя на то, как ты ведёшь себя с Рафом, у меня закрались подозрения, что ты видишь в нём не только черепаху-мутанта, — он склонил голову на бок и поинтересовался: — Или я не прав? Возможно, раз Донателло поделился с ней своей тайной, которую хранил ото всех, то ей не стоит отпираться и сказать как есть, без утайки? И, если не признаться себе, то хотя бы признаться ему, мутанту, который некогда был влюблен в человека? — У нас всё сложно, — она прикусила губу и нахмурилась. — И запутано. Он качнул головой, принимая её скупой на пояснения ответ. — Тогда я лишь могу посоветовать найти время разобраться в собственных желаниях. А то от сквозящего между вами сексуального напряжения окружающим как-то даже неуютно. Судя по лукавой ухмылке Донателло, полумрак тесного помещения не спасал от хорошо видящих в темноте глаз — её вспыхнувшее лицо незамеченным не осталось. Она отвернулась к двери, дабы скрыть горящие щёки. — Это так заметно? — тихо спросила она. Не верилось, что она беседует о своей симпатии к Рафаэлю с Донателло, его братом. Она и подумать не могла, что будет участвовать в подобном разговоре. — Если знать, куда смотреть, то да, — он окинул её внимательным взглядом, на губах скользнула мягкая улыбка. — Я будто гляжу на себя и Эйприл со стороны. Вижу в вас нас самих... чувствую в тебе то же смятение, что в ней. Бетани промолчала. Да и что тут скажешь? Ведь он прав. Любая девушка будет чувствовать себя странно, когда поймёт, что её тянет к гигантской мутировавшей черепахе. Пожалуй, это нормально — испытывать сомнения в том, реальны ли подобного рода чувства или она просто трансформировала в них свою благодарность к спасителю? И в своём ли она уме, если всёрьез задумывается, каково это быть с ним не просто друзьями? А ещё... она боялась испортить всё вновь. Может, это просто любопытство к тому, кто внешне так сильно отличается от человека? Вдруг всё пройдет, как только она решится стать с ним ближе, чем сейчас? Ведь если эта... влюбленность.. окажется лишь наваждением — он её возненавидит. Посчитает, что она наврала ему вновь. Тогда всё, что она получит — это уничижительный взгляд янтарных глаз. Бетани не уверена, что в этот раз сможет его стерпеть. Придётся уйти, покинуть клан Хамато. Найти людей, с которыми она никогда не почувствует себя настолько же свободно, как в обществе мутантов. Стоит ли рисковать сложившимися отношениями, если неудача приведёт к краху хрупкого мирка, который она себе устроила под боком дружной семьи? Да и что от отношений с Рафаэлем получит она, Бетани? Приятные мгновения в крепких мужских объятиях? Бессонные ночи, проведенные вместе? Стоят ли они такого риска? И самый главный вопрос — нужно ли это Рафаэлю? Тогда, ещё до того, как сглупила настолько, что чуть навсегда не отвернула от себя мутанта в красной бандане, она знала о его симпатии. Сейчас же... уже не была настолько уверена, что та в нём осталась. Она не лгала, когда говорила, что у них с Рафаэлем не совсем простые отношения. Всего Донателло не знает. К счастью. Иначе так по-доброму уже бы к ней не относился. Дождь, не переставая, барабанил по крыше. Стали слышны раскаты грома, которые подбирались всё ближе. Донателло прикончил бутылку и с прикрытыми глазами развалился на стуле, покачивая ногой в такт музыке, звучавшей из висевших на шее наушников. — Я, пожалуй, спать, — она поднялась со стула. Казалось, черепаха полностью погрузился в мысли и был не против того, чтобы она оставила его одного. Вот только... вдруг ей стоит всё же побыть с ним? Словно прочитав её мысли, он приоткрыл глаза и проговорил: — Иди, — и вновь улыбка, подернутая дымкой печали. — Не волнуйся. Со мной всё будет в порядке. Просто... посижу ещё немного здесь. Она подошла к двери и взялась за ручку: — Спокойной ночи. Не глядя в её сторону, он кивнул. Карие глаза неотрывно всматривались в фотографию, где любимую женщину обнимал другой мужчина. Бетани сглотнула тугой ком в горле и открыла дверь. Время лечит. Когда-нибудь ему станет легче. Дождь лил стеной. Крупные капли отскакивали от ступенек, попадали на голую кожу ног. Как только Бетани ступила на нижнюю перекладину и притворила дверь, то уловила в темноте движение. Сердце подскочило к горлу, но когда в громоздкой фигуре она распознала черепаху-мутанта, то с облегчением выдохнула. Рафаэль стоял неподалеку. Дождь барабанил по панцирю, темно-зеленая кожа блестела в тусклом свете, пробивающемся из окна трейлера. Он неотрывно смотрел в её сторону, потом моргнул, глянул в окно и спросил: — Как он? — слова едва слышны за хлеставшим по крыше ливнем. — Он... будет в порядке, — уверено повторила Бетани произнесенную Донателло фразу. Она ступила на мокрый асфальт. На кожу набросился прохладный поток воды. В мгновение плечи стали мокрыми, руки покрылись мурашками. — Идём внутрь? — она дотронулась до холодной руки и потянула Рафаэля к двери Шелрейсера. Касание вышло случайным, неосознанным, но оно вновь подтолкнуло мысли в тревожном направлении. "...найди время разобраться в собственных желаниях..." — сказал ей Донателло. Как будто сделать это так просто. Они забрались в Шелрейсер, прикрыли дверь. Рафаэль бесшумно прокрался в ванную, стараясь не разбудить крепко спящих братьев, и вернулся с двумя полотенцами. Отдав одно ей, он сел на кухонный диван за стол и принялся другим стирать с себя влагу. А может... всё действительно намного проще, чем кажется? Может, важно только то, что с Рафаэлем Бетани хорошо? И что ей безумно хочется стать для него... особенной? Той, на кого он будет смотреть с нескрываемой симпатией. Той, кого будут обнимать заботливые руки. Той, кого будут опалять дыханием рассеченные шрамом губы. Может, не так и важно, что он не человек и гораздо важнее, что он тот, с кем ей спокойно и приятно находиться рядом? А остальное лишь мелочи, которые утаскивают её в омут ненужных сомнений. Ненужных, потому что какая к чёрту разница, что он мутант? Кому это важно? Ведь верно сказал Донателло — сейчас влюбиться в мутанта проще, чем раньше. Эйприл не решилась связать жизнь с тем, кто никогда не смог бы с ней вместе жить так, как привыкла она, человек. А что сейчас? Они уже живут вместе, и она собирается оставаться с ними так долго, как позволят. Больше нет общества, перед которым необходимо оправдываться за свою привязанность к тому, кто является другим. У неё нет друзей, которым каждый раз приходилось бы врать, когда те бы спрашивали, не нашла ли она себе кого-то. У неё нет семьи, которая была бы обеспокоена неубедительными отмазками дочери, куда же она так спешит уйти вечерами после работы. У неё есть только они, мутанты из канализации Нью-Йорка, ради которых она уже убила человека раз и, если потребуется, сделает это вновь. Бетани отложила мокрое полотенце на кресло, приблизилась к Рафаэлю. Так кому важно то, что он не человек? Получается, только ей? Но... разве она находит его отталкивающим? Да нет же. Она держала крупные ладони с тремя пальцами в своих руках и ей нравилось то, как необычно ощущалась его кожа. Едва сдерживалась, чтобы самой не спросить разрешения потрогать крепкие мышцы рук. Даже такую непривычную и нетипичную для человека вещь, как панцирь, она считала деталью, гармонично вписывающейся в общий образ. Внешность Рафаэля для неё не казалась отталкивающей. Странной — да. Но не неприятной. Зеленая рука, вытирающая с шеи капли дождя, замерла, когда Бетани дотронулась до покрытого татуировкой плеча. Он оторвал взгляд от окна, взглянул на неё. Янтарные глаза смотрели вопросительно. Вот ещё одна деталь внешности, которую она находит в нём привлекательной. Необычный цвет радужки завораживал. Сейчас они были на одном уровне и Бетани не нужно задирать голову, как если бы Рафаэль стоял. Зато можно придвинуться ближе и в тусклом свете ночника рассмотреть каждую крапинку бордового оттенка в яркой желтизне его глаз. Или перевести взгляд чуть ниже, чтобы увидеть, как от глубокого дыхания раздуваются узкие ноздри. А ещё можно коснуться широкой линии челюсти и почувствовать, как под пальцами та дергается, когда он на секунду стискивает зубы. — Ты ведёшь себя странно, — прошептал он еле слышно из-за шума стучащего по крыше ливня и приподнял надбровную дугу. — Мне стоит беспокоиться, что ты успела простудиться под дождём и у тебя жар? Ещё одно, что ей безумно в нём нравится — голос. Густой баритон с хриплыми нотками. Глубокий и чувственный. Пробирающий до мурашек, когда он поёт. В характере Рафаэля собрано всё то, что когда-либо привлекало её в людях: внутренний стрежень непоколебимых убеждений, прямота в проявлении эмоций, беспрекословная верность близким. Он — пламя, способное разгореться от одной искры. Пламя, которое может как пожирать неприятелей, так и согревать тех, кого решится оберегать. Так что оно сделает, если она решится дотронуться? Обожжет пальцы, настрого запретив когда-либо приближаться вновь? Или лизнёт обжигающими языками и подпустит ближе, к самому сердцу? Бетани может лишь гадать, пока не протянет руку. И сейчас, глядя в настороженное её поведением лицо, она готова ринуться с обрыва. Ей без разницы, если вместо принимающего её в свои воды озера там окажутся лишь неприветливые острые камни. Жизнь слишком непостоянна, чтобы тратить время на ненужные раздумья. Кто знает, может, уже завтра они наткнутся на врага, которого не будет так просто одолеть. Вдруг в следующий раз кто-то направит пистолет на Рафаэля и выстрелит. Ей нужно... нужно узнать... хочет ли он того же, чего так желает она? Видит ли их вместе... как пару? Янтарные глаза расширяются, когда Бетани не отвечает на вопрос, а подступает ближе, чтобы их лица разделяли лишь пара сантиметров. Рафаэль тяжело сглатывает, хмурит брови и, кажется, вновь собирается что-то сказать, но лишь судорожно втягивает воздух, когда Бетани склоняется к нему. Губы невесомо касаются прохладной кожи. Она шершавая и непривычная. Бетани прижимается к уголку широкого рта и прикрывает глаза. Совсем не то же, как если целовать человека. Но... так же волнительно и приятно, как касаться губ того, кто нравится. Сердце бьётся в такт дождю за окном. Отсчитывает секунды, разделенные между ними двумя. Его дыхание оказывается неожиданно горячим, когда спустя пару мгновений, проведенных не дыша, он еле заметно выдыхает через нос. В остальном же замер. Не двигается. То ли ошеломлён, то ли боится спугнуть. Но и не отталкивает. И, наверное, это хорошо. Она отодвигается, открывает глаза. С опаской смотрит в живой янтарь, страшась увидеть разочарование или даже злость. Но видит... смятение. Он удивлён, ошарашен. Смотрит неверяще и даже... недоверчиво? — Это вообще что сейчас было? — шепчет он еле слышно. Бетани улыбается. — Поцелуй перед сном, — говорит она тихо, затем выпрямляется и убирает руку с его лица. — Спокойной ночи, Рафаэль. Она отходит, скользит под одеяло и разворачивается лицом к спинке дивана. Бетани с замиранием слушает, как спустя какое-то время скрипит пол, когда Рафаэль поднимается из-за стола, бредёт к своей койке и ложится спать. Выдох. Она поднимает руку, касается губ, ещё хранящих воспоминание о том, как минуту назад они прижимались к коже Рафаэля. Она не сдерживает улыбки. Все опасения оказались беспочвенны. Ей понравилось его касаться не только руками. Она чувствовала... знала... что приятное тепло, разлившееся в груди, так просто не исчезнет. Что она будет ощущать это всегда, когда он рядом. Это не иллюзия, не заблуждение. Её желание быть с ним — настоящее. Оно так просто не исчезнет, не испугается трудностей, неверных представлений о том, что же это значит — встречаться с тем, кто не является человеком. Хватит прятаться, отрицать очевидное. Она хочет быть с ним. А он, возможно, не оттолкнет и примет её желание. Для себя Бетани уже прояснила, что находит его привлекательным. Осталось лишь донести до него правду о том, что он ей нравится не только как друг, а как нечто большее. Гром разрывал тишину грузовика. Вторя ему, по крыше, не переставая, стучал дождь. До самого утра. До рассвета. До украдкой выглядывающего из-за горизонта солнца на безоблачном, ясном небе.