You've always loved the strange birds Now I want to fly into your world, I want to be heard My wounded wings still beating, You've always loved the stranger inside Me, ugly pretty Birdy — Strange Birds
Можно ли каким-то образом избегать того, с кем живешь под одной крышей и находишься рядом практически круглые сутки семь дней в неделю напролёт? Что ж, Рафаэль вот уже два дня доказывает что да, оказывается, можно. Вернее, не то чтобы они совсем не пересекались, но количество совместно проведённого времени свелось к минимуму. Инициатива подобного изменения исходила отнюдь не от неё, Бетани, а от вдруг ставшего чрезмерно раздражительным Рафаэля. Его и раньше нельзя было назвать особо дружелюбным мутантом, хотя Бетани любила его грубоватый юмор и едкие подколки. Теперь же он был недоволен абсолютно всем. Всё началось как только они вернулись с охоты. Первым под раздачу попал Майки, который расстроился, что брат ему привез только пару зайцев. За что в ответ получил порцию отборной брани, суть которой сводилась к "не нравится — иди охоться сам". За Микеланджело вступился Лео, мягко, но настойчиво попросив умерить пыл и не выражаться. Однако у Рафаэля уже был переключен тумблер с режима "умеренная раздражительность" в режим "ярость ко всему, что движется". Лео он похвастался ещё более обширным запасом обсценной лексики, да так, что от некоторых слов даже у спокойно относившейся к матам Бетани начали гореть щёки. Лидер черепах же спокойно выслушал брата и ледяным тоном объявил, что ещё слово, и Рафаэля будет ждать нечто под названием "пара часов Хаши". И что их сэнсэй будет очень расстроен, узнав, что Рафа хватило только на пару месяцев. Это магическое слово было Бетани незнакомо, но, видимо, оно не сулило ничего приятного. Рафаэль сжал кулаки до дрожи, стиснул до скрежета зубы, одарил ненавидящим взглядом Леонардо, молча развернулся и двинулся вглубь леса. Ни в чём не повинная табличка, предупреждающая путников о возможной встрече с медведем и так неудачно стоявшая на пути, была снесена ударом ноги. Источающая угрозу высокая фигура скрылась среди деревьев, оставив неприятный осадок на душе у всех, кто недоуменно смотрел ей вслед. — Что это с ним? — Микеланджело перевёл озадаченный взгляд на Бетани. — Ты что, как и я однажды, решила над ним подшутить и забросала поганками? Потому что я не представляю, из-за чего он ещё так мог разозлиться. Что вы там делали, что Раф теперь такой злой ходит? Майки как в воду глядел. Догадливый мутант сразу понял, что в дурном настроении брата виновата именно она. Вот только Бетани ему в этом не признается. Не та это информация, которой стоит делиться с остальными. Это только их, личное. — Да, вроде, ничего такого... — ответила она туманно. Да уж, "ничего такого" — не то определение, которое можно дать их вылазке за пропитанием. Сначала всё шло отлично. Место располагало к разговору по душам, уединение давало возможность не бояться, что подслушают, а сам Раф, после пары часов рысканий по лесу в поисках дичи, выглядел расслабленным. Время казалось подходящим для того, чтобы показать свои чувства и сделать шаг навстречу изменению их с Рафаэлем отношений. И действительно, Раф не оттолкнул, не разозлился, а... ответил на поцелуй. И как же приятно было делать это с тем, к кому испытываешь симпатию! За проведенное время на ферме в объятиях того, кто был ей противен, она успела позабыть, что можно наслаждаться подобной близостью, а не кривиться и отворачивать лицо, чтобы её не касались ненавистные губы. Целоваться с Рафаэлем было хорошо, правильно и в то же время безумно волнующе. Бетани радовалась ответной, хоть и сдержанной, реакции. Его неуверенным поглаживаниям по спине, его перебирающей пряди волос ладони... Даже внезапно раздавшийся по рации голос Майки хоть и застал врасплох, вынудив прерваться, но не расстроил посторонним вмешательством. Ведь он давал возможность сделать паузу, оторваться от вскружившего голову своей необъяснимой притягательностью мутанта, и задать так волнующий её вопрос: "...как ты думаешь, мы могли бы стать друг другу больше, чем друзья?", — хотела спросить она. Вот только Рафаэль... Рафаэль разбил все надежды на взаимность резкой сменой настроения. Вот он распахивает глаза, скользит растерянным и таким уязвимым взглядом по её лицу, и замирает со слегка приоткрытым ртом. А в следующий момент выдергивает руку, подскакивает со скамейки и с раздражением бросает, что им нужно собираться. Казалось, панцирь стал более весомой частью его облика и не только оградил собою жизненно важные органы, но и прикрыл, по воле хозяина, на мгновение ставшую чрезмерно обнаженной и ранимой душу. И вот, оболочка, сплетенная из раздражительности, неприветливости и отчужденности, не спадала до сих пор. Бетани попробовала пробиться за стену, узнать, что не так, но её ждал неожиданный и болезненный отказ. — Я занят, мне некогда, — последовал сказанный угрюмым тоном ответ, когда Бетани на следующий день спросила, позанимается ли он с ней стрельбой. — Надо опять переться за едой. На вопрос, может ли она поехать с ним, Рафаэль буркнул, что на этот раз отправится на охоту один. Бетани провожала взглядом набирающий скорость байк, и с неприятно ворошащимися мыслями, что её избегают, пошла помогать Майки и Лео с мытьём Шелрейсера. Рафаэль вернулся поздно, но всё-таки раздобыл что хотел. Туша оленя была перекинута через сидение, каким-то чудом крепилась к байку и почти не волочилась по земле, когда тот подъезжал к стоянке. Глупо конечно, ведь им и правда нужна животная пища, но Бетани было жаль сохатого, который застывшими глазами смотрел прямо в душу. Рафаэль же, казалось, особой жалости к убитому животному не испытывал, и последующие несколько часов возился с разделкой мяса. Бетани предложила посильную помощь, на что Раф, вытирая брызнувшую на лицо кровь, но на деле тем самым ещё больше её размазывая, процедил, что она ему не требуется, и вообще ей стоит отойти подальше, если Бетани не желает узнать, чем питался сегодня олень. Видеть внутренности животного она особо желанием не горела, но могла бы и потерпеть... вот только Бетани чувствовала, что Раф хотел, чтобы его оставили одного. Не из-за того, что берёг её нежные чувства к животным, а потому, что присутствие Бетани рядом было ему... неприятно. Как бы она ни старалась уверить себя, что между ними возникло всего лишь недопонимание, а на самом деле реакция Рафаэля вовсе не означает, что тот находит её романтические чувства к нему крайне нежелательными — правда, увы, была другой. Бетани прекрасно знала, как ведёт себя человек, которому признался в симпатии друг, но вот только взаимностью он ответить не может. Бывала она на его месте. Неловкий отказ, заверение о том, что признание никак не повлияет на дружеские отношения, постепенно уменьшающееся количество проведенного вместе времени, а затем и вовсе избегание некогда близкого друга. Что ж, вот теперь и она узнала, каково это — быть по другую сторону таких односторонних отношений. От того, как Рафаэль весь напрягался и отводил взгляд, когда она была рядом, у Бетани неприятно кололо в груди и сжимало тисками до рези в глазах горло. Всё ведь было замечательно! Он целовал её так, что чудилось, будто чувства взаимны... так почему же Бетани казалось, что она совершила ещё одну ошибку? Неужели к тому непозволительно ужасному поступку она добавила ещё один, по отношению к Рафаэлю не менее оскорбительный? Но ведь если он её не отверг, то был не против поцелуя, так? Почему же теперь кажется, что момент близости их только отдалил? Возможно ли, что теперь Раф её... ненавидит? Больно осознавать, что в том, как сейчас он относится к ней, словно к чужой, виновата она, глупая, глупая Бетани. Не надо было ставить его в неловкое положение, рушить хрупкие дружеские отношения, которые сложилась между ними. Предположение Донателло оказалось неверным. Да и на этот раз её собственная интуиция подвела — Рафу не нужна такая, как она. Лгунья, обманщица, притворщица. Мелочный человечишка, думающий только о своей собственной шкуре и благополучии — вот кто она на самом деле. Рафаэль ведь совсем другой. Для него мораль и честь не пустое слово. Он — совершающий благородные дела герой Нью-Йорка. Искрений в желаниях, честный в стремлениях. Любящий сын, почитающий и уважающий престарелого отца. Средний брат, которому не нужна опека старших, так как его готовности оберегать каждого члена семьи хватит для защиты всех них. Его сердце скрыто под непробиваемой бронёй из органических пластин. Однажды он его уже приоткрыл и получил удар по мужскому самолюбию, которое наверняка у него, как существа, живущего на задворках общества ввиду своей непохожести, и так должно быть не особо завышено. Не быть ей больше той, с кем он бы хотел разделить мгновения близости — как тела, так и души. Теперь даже провести вместе ночь без обязательств он будет не согласен. Друзья по воле тесного сожительства — вот тот максимум, что будут собой представлять их отношения. Тебя, Бетани, всегда любили за приятную глазу наружность, но теперь даже это не пересиливает неприязнь к содержанию. Потому что кто ты внутри, Бет? Самовлюбленная, эгоистичная, трусливая, бесхарактерная девчонка. А иногда парням всё же оказывается важна начинка. И вот твоя, Бет, явно подкачала и пришлась Рафаэлю не по вкусу. Он-то — сильная, независимая личность. А ты — пиявка, высасывающая жизненные силы. Нахлебник, не способный ничего дать взамен. Паразит, от которого просто жаль избавиться. Дурная девчонка, с которой приходиться возиться, дабы не попала в беду, и совесть героев Нью-Йорка осталась чиста. Не переоценивай себя. Как и в первые дни жизни под одной крышей, ты была и останешься обузой. Рафаэль уже увидел её настоящую, за фасадом из вежливых улыбок, притворной лести и симпатичного личика. Взглянул раз и понял — она ему не пара. Нужно отступить, выбросить из головы никому не нужную романтику и постараться вернуть шаткую дружбу. Лучше так, чем лезть к Рафаэлю со своей никчёмной надеждой, что наступивший конец света может дать хоть что-то, кроме одиночества и горечи от утраты привычной жизни.***
— Майки, может хватит? — с надеждой спросил Донателло, поймав яблоко. — Не хватит! — Микеланджело отклонился назад, из-за чего толстая ветвь под ним скрипнула, и сорвал с дерева красный плод. — Ты видел когда-нибудь столько? Вот и я —нет. Ни разу нам такая прелесть не попадалась! — Просто сейчас настал сезон сбора урожая, — Дон вновь на лету поймал сброшенное с высоты вниз яблоко и положил его в плетёную корзину. — Мы ещё часто будем натыкаться на подобные плантации. — А вдруг нет? — Майки встал, раскачивая резким движением сук ещё сильнее, и, ухватившись за верхнюю ветвь, залез выше. Перебинтованная нога стесняла движения, но Майки продолжал из себя строить ловко передвигающуюся по деревьям двухметровую обезьяну. Ветви гнулись к земле и возмущенно скрипели от возложенной на них немалой тяжести. — Знаешь, как я по яблокам соскучился! — одной рукой он сорвал сразу два и кинул вниз. — Теперь могу сделать яблочный штрудель, яблочный пирог, яблочный джем... — Ты предлагаешь с утра до вечера только ими питаться? — скептически изогнул надбровную дугу Донателло. — В противном случае они быстро испортятся. — ...яблочный кекс, яблочную шарлотку, яблочный рулет... — новая порция свежесорванных плодов полетела на землю, но была ловко поймана до того, как очутилась на траве. — И где мы будем их хранить? — Донателло метким движением закидывал яблоки в корзину. Ещё ни одно не пролетело мимо. — У нас нет столько свободного места. Лабораторию захламлять не дам. — ...яблоки сушеные, яблоки печёные, яблоки... хм... а жарить их можно, как думаете, парни? — поинтересовался Микеланджело, рассматривая зажатый в ладони плод. — Донни, пусть собирает, — отозвался сидящий на траве Леонардо. — Мы свежими фруктами и правда давно не питались. Если не съедим, то выбросим. — Ладно. Как хотите, я сдаюсь, — Донателло всплеснул руками, признавая поражение. — Только, не вздумай их в пиццу пихать, Майки. — Хм... А это идея! — отозвался с дерева восторженный голос. С него же стало доноситься чавканье и хруст с наслаждением поедаемого плода. Полуденное солнце заливало светом ровные ряды деревьев, в ветвях весело чирикали крохотные птички, ветер шелестел кронами усеянных красными плодами яблонь — чарующая в своём спокойствии картина летнего дня. Вот только даже несмотря на отсутствие поблизости живых мертвецов — умиротворения Бетани не чувствовала. Для приятного времяпрепровождения ей не хватало ключевого элемента — хмурящегося от ярких лучей и недовольно бурчащего на никак не желавших угомоняться птах Рафаэля. Когда они остановились у плантации, которую проезжали мимо, Рафаэль тут же скрылся среди яблоневых деревьев и не появлялся до сих пор. Не то чтобы Бетани переживала за его безопасность, ведь он был отнюдь не безоружным, скорее... ей было горько от того, что, как и вчера, он делал всё возможное, лишь бы не находиться с ней рядом. Осознавать, что её избегают, так же больно, как и слышать отказ на робкое предложение пойти с ним. Уж лучше бы они поскорее отсюда уехали. Тогда у Рафаэля не будет выхода, и ему придётся находиться к ней ближе, чем на расстоянии ставшей привычной в последние дни дистанции в сотню метров. Не сбегать под глупым предлогом как можно дальше от неуютной и нежеланной компании в лице неё — глупой, глупой девчонки... Чёрт... какое же сегодня яркое солнце. Даже глаза начинают слезиться. — Бетани, — Донателло присел на корточки рядом. — Могу я попросить тебя кое о чём? — Конечно, — Бетани потёрла раздраженные от света глаза. Потом спохватилась, что таким образом размажется тушь, но затем вспомнила, что косметичка уже давно пылилась под диваном. — Что такое, Донни? — Сходи, посмотри, нет ли здесь яблонь с плодами других сортов. Лучше внести хоть какое-то разнообразие в намечающийся месяц яблочной диеты, — он улыбнулся, но вот скрытых за очками глаз улыбка не коснулась. Они внимательно изучали её лицо. — Ладно, схожу, — она кивнула и, поднявшись на ноги, побрела подальше от оставшихся собирать яблоки черепах. — Погоди, — Донателло достал из кармана планшет, нажал пару раз на экран, оторвал взгляд от гаджета, посмотрел направо, посмотрел налево, ещё раз глянул на экран и указал в направлении виднеющейся в отдалении хижины. — Тебе туда. Бетани непонимающе нахмурилась, обдумывая, что за программа там стоит у него такая чудесная, которая магическим образом определяет, какие сорта яблок растут неподалёку. Хотя, он же гений. Чему тут удивляться. Наверное, у него в планшете спрятано решение на любой случай жизни. Трава мягко пружинила под кроссовками, когда Бетани неторопливо шла в сторону домика. Ряды яблонь пропускали решившую пройтись среди них гостью, перешептывались за спиной. Маленькая мышь любопытно привстала на задние лапки, поводила из стороны в сторону чёрным носиком и с писком скрылась в траве. Хорошее место, которое понравилось бы Бетани пару дней назад, сейчас лишь вызывало желание как можно скорее его покинуть. Маленький домик в один этаж и по виду содержащий всего одну комнату, вероятно, раньше служил временным жилищем для смотрителя плантации. Крыша с красной черепицей была частично скрыта ветвями подступающих к самим стенам деревьев. Бетани свернула на выложенную камнями дорожку, ведущую на открытую веранду. Любопытство подстёгивало заглянуть внутрь скромного жилища. Оказалось, домик приглянулся не ей одной. Скрытый от лучей палящего солнца, Рафаэль расположился на потрепанного вида диване, установленном на веранде. Рука свешивалась за край, пальцы касались деревянного пола. Лицо выражало полное умиротворение, лишь широко поставленные ноздри раздувались от глубокого дыхания. Рафаэль, подсунув под голову ладонь вместо подушки, спал. Чем же приглянулся ему этот старый, весь истертый до дыр с кое-где прорвавшими обивку пружинами, диван? Отчего он не мог устроиться под древом рядом с остальными, а сразу ушел подальше? Неужели ему и в самом деле настолько неуютно находиться с ней рядом? Молодец, Бетани, ты опять испортила с Рафом отношения. Думала, по первому зову он кинется в ноги петь серенады? Не будь глупой, он прекрасно себя чувствует в одиночестве. Некоторым, чтобы быть самодостаточными, не требуется вторая половинка. Они и без этого целая, состоявшаяся личность. Но ведь ты, Бет, без мужского внимания просто жить не можешь, так? Ей всегда был нужен кто-то рядом, чтобы чувствовать себя более значимой, чем есть на самом деле. Как только тот, в кого она была влюблена, не оправдывал ожиданий, Бетани стремилась как можно скорее найти следующего, ни на миг не желая оставаться свободной. Одиночество пугало необходимостью полагаться только на себя, а не жить под крылом того, кто мог бы решить проблемы за неё. Жизнь — непосильно тяжелая штука, чтобы пытаться справляться со всеми трудностями в одиночку. Бетани, как и мать, то и дело приводившая в дом новых ухажеров в попытках обрести замену ушедшему мужу, старалась найти того, с кем могла бы прожить всю жизнь. Вот только, как и у матери, у Бетани был дурной вкус. Увы, но восседающие на байке красавчики с дерзкой ухмылкой и уложенными гелем волосами не обладали качествами, подходящими под определение "надёжный партнёр и будущий муж, который всю жизнь будет любить лишь её одну". У Билла была Ямаха, родинка под левым глазом и пышногрудая афроамериканка в те ночи, когда он был не с Бетани. У Томаса была Хонда, татуировка русалки на спине, и длинный список бывших пассий на плече, куда вскоре, перечёркнутое горизонтальной линией, попало и её имя. У Дэниела был старенький, вечно кряхтящий и в самый неподходящий момент глохнущий Харлей, шесть кубиков пресса под курткой с шипами на плечах, и повестка в суд за убийство в баре по пьяни. Обычно к острому языку, размашистой походке, будто весь мир принадлежал им одним, и умению решать проблемы как кулаками, так и деньгами, прилагались самовлюбленность и забота только о себе самом. Бетани же не хотела повторять судьбу матери, оставшейся с восьмилетним ребёнком, долгом по ипотеке и расплывшимися от слёз, попавших на бумагу, результатами анализа из больницы. Вот только, как мотылька на огонь, её тянуло к тем, кто не испытывал угрызений совести от того, что подпалил крылышки влюбленной мушке, и продолжал как ни в чем не бывало дальше наслаждаться своим отражением в зеркале, двойник в котором не переставая твердил, что лучше него нет никого. Если отбросить нечеловеческую наружность, Рафаэль был одновременно похож и не похож на всех тех, с кем ей довелось состоять в отношениях. Преданность семье и забота о близких кардинально отличали Рафа от восторгающихся лишь собственной крутизной парней. Он буквально жил семьёй, хоть порой и проявлял свою любовь в подколках, подзатыльниках и ругательствах. Такой уж он — грубый, но искренний. И это было то, что в нём Бетани безумно привлекало. — Ещё долго будешь пялиться? — раздался голос с дивана. Веки в прорезях маски дрогнули и поднялись. На Бетани смотрели недовольные таким пристальным вниманием с её стороны два жёлтых глаза. — Не думала, что найду тебя здесь, — она проигнорировала грубый вопрос, поднялась на веранду и приблизилась к встающему с дивана Рафаэлю. — Прости, что разбудила. — Я не спал, — он поправил бандану и затянул потуже узел на затылке. — Мне казалось, что да, — Бетани улыбнулась. Оправдывается минутной слабости — задремать на природе днём. Это так на него похоже. Рафаэль хмуро глянул на Бетани, отвёл взгляд и проговорил: — Пойду к парням. Сбегает. Не хочет даже немного побыть с ней наедине. Если она ничего не предпримет, то он так и будет делать вид, что они друг другу никто. И что не было долгих часов, проведенных как в приятном молчании, так и в ненавязчивых разговорах. Не было сжимающих в объятиях сильных рук, не было стучащего под ухом сердца. Не было растянутых в искренней улыбке пересеченных шрамом губ, не было низкого голоса, шепчущего её имя. Но ведь... всё это было. Было. Если ей нельзя узнать, каков Рафаэль, когда обнимает и целует любимую, то нужно хотя бы вернуть то, что происходило между ними ранее. Она коснулась прохладной руки, когда мутант, желая спуститься с веранды на землю, пытался пройти мимо. — Постой, — как же поймать его взгляд и понять, о чём думает, если он даже не смотрит ей в глаза? — Мы можем поговорить? Он замер, взгляд направлен куда-то вбок, на скребущие по опорным столбам ветви деревьев. — Потом. Сейчас мне некогда. Ну вот, всё настолько плохо, что он даже и не пытается придумать правдоподобное оправдание своему резкому уходу. Как же ей вернуть те хрупкие отношения, что были между ними? — Раф, прости меня за тот поцелуй, — выпалила она. Шаг вперёд, два назад. Уж лучше снова стать ему только лишь другом. — Думала, ты хочешь того же, чего хочу и я. — И чего же ты хочешь? — он повернулся. Взгляд отстраненный, даже холодный. Но ей кажется, что за фасадом из толстой брони и невозмутимости скрыто желание услышать правду. Бетани хотелось, чтобы между ними больше не оставалось недосказанности. В ней ещё теплилась крохотная надежда на взаимность. — Быть с тобой, — говорит она искренне и улыбается. — Вместе. Как пара. Ну вот. Признание сделано. Нужные слова произнесены. Вдох. Выдох. — Что за чушь? — он вырывает свою руку и в гневе сужает глаза. С грохочущим в груди сердцем Бетани отступает на два шага. Молодец, Бет, ты за пару секунд способна разозлить Рафаэля. Гордись собой. — Прости, — произносит она поспешно и нервно прикусывает губу. — Просто... ты мне нравишься, думала, что и я нравлюсь тебе. Тело само пятится назад, к стене, когда дышащий злобой Рафаэль в два шага сокращает расстояние между ними и теперь возвышается горой. — Не знаю, что там тебе опять взбрело в голову, — говорит он вкрадчиво. От наполненного яростью голоса, Бетани вжимается в стену дома, — но прекрати врать. Ты никому и ничего не должна за то, что живешь с нами, запомни это. Хватит себя унижать и говорить о том, чего на самом деле не хочешь! Он неправ. Он так неправ! — Но Раф... — она пытается расслабить тело, напрягшееся от негативных эмоций, исходящих от Рафаэля. Ей нужно... нужно убедить его. — Я говорю правду. Ярость всё же находит свой выход. От врезавшегося в стену кулака осыпается штукатурка. Наверное, теперь все волосы в ней. Но это её не тревожит, так же, как и агрессия Рафа. Он её не тронет. Она в этом уверена. Не убирая руку, так и оставшуюся после удара у Бетани над головой, он наклоняется к ней ближе и цедит сквозь зубы: — Хватит. Лгать. Ложью будет промолчать, отказаться от чувств, от собственных желаний. — Пойми же, я и в самом деле тебя... Ей не дают договорить. Ладонь зажимает рот, запрещая закончить предложение, которое произносить пока рано. — Надоела, — произносит он бесцветно и наклоняется вперёд. Ладонь исчезает. Вместо неё появляются жёсткие, шершавые губы. Они грубы, нетерпеливы и действуют напористо. Впиваются в рот, сминают собою её губы, царапают грубой текстурой тонкую кожу, заставляют под натиском вдавить в стену затылок до боли. Его рука протискивается в расстояние между поясницей и стеной, рывком притягивает к себе, вжимает в твердую поверхность нагрудных пластин. От внезапности у Бетани вырывается приглушенный вскрик, но он тонет где-то между настойчиво прижимающимися к ней губами. Она едва ли достаёт носками кроссовок до пола. Если он ослабит хватку — Бетани непременно упадёт. Да даже если бы стояла устойчиво, то ноги всё равно бы подкосились и уронили. Потому что здесь сейчас находится не Бетани, а тряпичная кукла, неспособная пошевелиться. Но отнюдь не ужас сковал тело. Причина в другом: в обжигающих своей прохладой губах, в стукающихся из-за чрезмерного натиска зубах, в бесцеремонно ворвавшемся в рот кончике шершавого языка. И будь она проклята, если не признает, что наслаждается каждой деталью! Сладковатый вкус поцелуя до одури приятен. Сильная ладонь, давящая на поясницу, заставляет прогнуть позвоночник как можно сильнее, чтобы ещё ближе прижаться к грохочущему под твёрдой поверхностью сердцу. Или это её собственное бьётся так часто и громко? Неизвестно, но по ощущению пульс стучит в висках так оглушительно, что за шумом она еле слышит своё сбившееся дыхание. Рафаэль. Что же они делают? Почему так долго к этому шли? Поцелуй на скамье не сравнится той откровенной пылкостью, которую Бетани чувствует от него теперь. То была легкая искра, сейчас же бушует пламя, заставляющее подчинится нахлынувшему напору, слиться с ним в один неистовый поток. Как же приятно... Внезапно губы, только что целовавшие до одури, пропали. Горячее дыхание больше не опаляло, руки отодвинули от бьющегося за органической бронёй сердца. Янтарные глаза смотрели с сожалением, и, кажется, даже виновато, но потом в них появилась холодность. Губы изогнулись в горькой усмешке. — Ну же, признай. Тебе было противно, — в голосе та же горечь, что и в словах. Он что, не понимает? О боже, оказывается, глупая здесь не она одна. Неужели он, в самом деле, верит в то, что говорит? Руки спешили обхватить ставшее привычным нечеловеческое лицо. Пусть только попробует сбежать. Она будет держать его в своих ладонях настолько долго, насколько потребуется, чтобы в его непрошибаемой голове уложилось: всё, что она ему говорила — правда. — Посмотри мне в глаза. Разве ты видишь, чтобы мне было неприятно? Нет, Рафаэль. А знаешь, почему? Потому что ты мне нравишься, чёрт тебя подери. И если я хоть чуть-чуть нравлюсь тебе в ответ, то хватит строить из себя застенчивую персону. Тебе не идёт. Мне действительно жаль, что потребовалось столько времени, чтобы разглядеть в тебе того, с кем я хочу быть. Забудь о том, что произошло тогда. Сейчас я с тобой искренна. Так что давай просто... давай попробуем стать друг другу ближе, чем раньше, ладно? Что ж, пожалуй, такого удивленного выражения лица Рафаэля она не видела никогда. Он ошарашено всматривался ей в глаза, ища опровержение сказанных ею слов. Вот только он его не найдет. Сейчас она серьёзна в своём намерении завязать с ним романтические отношения. И теперь, когда Бетани знала, что он желает того же — она ни за что не отступится. Пусть на развалинах прошлой жизни ей больше не будет так невыносимо одиноко. Разве это преступление — хотеть для себя частичку уюта и счастья, что есть к кому прижаться и кого обнять? — Ты... — он нервно сглотнул и неуверенно продолжил: — Ты серьёзно? В его глазах уязвимость, боязнь быть отвергнутым и толика надежды. Куда делся подавляющий своей сексуальной агрессией Рафаэль? Что за хрупкое существо стоит перед ней? Как странно видеть его таким, в какой-то мере даже беззащитным. Словно он боится, что она может достать нож и вонзить острое лезвие между стыком платин, в самое сердце. Нет, она больше никогда так не поступит. Не с ним. Если Бетани способна согреть его перегоняющее вечно холодную кровь сердце — она с радостью поделится той теплотой, которую чувствует, находясь с ним рядом. — Да, Раф, — она оторвала ладонь от неспособной покрыться щетиной щеки и положила на грудь, там, где стучало сердце так дорогого ей мутанта. — Я хочу быть с тобой.