Остров сокровищ

Магические вихри кружили сознание очень долго, закручивая спиралями и окатывая искрящимися искрами фейерверков. Невыносимый шум, поначалу буквально разрывающий барабанные перепонки, совсем скоро слился в сплошной монотонный гул, который теперь казался не таким болезненным, однако же очень назойливо засевший где-то в центре головы и медленно, но вполне целенаправленно раскаляющий мозг. Устав сопротивляться и бороться, Гермиона расслабилась и отдалась на волю этих несгибаемых потоков, лишь иногда барахтаясь, впрочем, шевелясь лишь по привычке, потому что никогда до этого не сдавалась так просто. В горле почему-то явственно ощущался неприятный удушающий ком, а в груди будто засело противное нечто, которое давило тяжестью, не давая вдохнуть, и заставляя и без того спутанные мысли метаться в безуспешных потугах вспомнить нечто крайне важное, но постоянно ускользающее в самый последний момент. И именно от этого с каждой новой секундой становилось особенно гадко. Тело ощущалось ватным, но в то же время неподъёмно тяжёлым. Что-то, без сомнения, болело, но она никак не могла разобрать, что именно. Порой где-то очень далеко слышались приглушённые голоса, иногда они даже казались смутно знакомыми. Временами всё вокруг замедлялось, и тогда она просто плыла в тягучем бескрайнем пространстве, мерно покачиваясь на невесомых волнах бесконечности. Голоса доносились всё чаще, но разобрать сон ли это, переходящий в явь или наоборот, никак не удавалось. Это злило! Но злость еще больше выматывала, и девушка то и дело вновь проваливалась в опостылевшее забытье. И всё же мозг порой работал вполне приемлемо. Обрывки памяти мелькали калейдоскопом, медленно выстраиваясь в логические цепочки. Гермиона вспомнила кто она — свою жизнь и близких людей. Она вспомнила Рона и ссору с ним, а так же крушение корабля и злосчастный остров. И ещё кого-то… Кого-то важного, но не упорно не желающего вспоминаться… Упрямого… Колючего… Надёжного, будто каменный бастион. …Снейп… …чертов Снейп! Последние минуты пребывания на острове особенно долго не желали всплывать в её сознании, но и они тоже, в конечном счете, заняли положенное им место в голове гриффиндорской умницы. И Гермиона не сумела сдержать слёз, то есть она думала, что плакала, но не была уверена, не остались ли эти безмолвные рыдания лишь где-то на ментальном уровне. «Он остался там… Меня выбросил с этого проклятого острова, а сам… Как он вообще сумел поднять меня с его то искалеченным плечом?! Взрыв и извержение точно смели там всё без остатка. У него не было ни единого шанса выжить. Нет! Нет! Нет! Зачем? Почему?! Я ведь старалась схватить! Я же помню, что почти успела поймать его руку. Почти… Он спас меня, как и обещал. Ведь спас? Да. Я жива. Точно жива. Но почему-то никак не могу очнуться. Интересно, где же я теперь? При такой панической аппарации, могло занести куда угодно. Хоть я и старалась в последний момент думать о доме. Забавно, «домом» в этой экстремальной ситуации я для себя таки избрала Нору. Значит, всё же никуда не деться мне от перспективы «неминуемо обрыжеть», как обозвал Снейп мою свадьбу с Роном… Мерлин, как же больно! Что ж это болит то? Может душа? Хочется плакать. Северус… Зачем?! Глупый. Вредный. Смелый…» Почему-то снова пришло ощущение, будто она тонет. Опять?! «Не хочу! Не могу! Хватит!» — Герм! Всё хорошо! Слышишь? Она слышала. — Всё хорошо, родная. Ты в безопасности. Теперь всё будет хорошо! «Всё будет хорошо… Знакомые слова. Как часто она слышала их… в последнее время. Но голос другой. Не тот. Не его…» — Рон, — едва ворочая языком, отозвалась девушка. — Да! Да, это я, Герми! — нотки панического счастья в голосе парня она смогла различить даже в своём плачевном состоянии. — Ты очнулась, слава Мерлину! Сейчас целитель придет, Джинни уже побежала за ним. Не двигайся пока. — Что со мной? — Всё то тебе надо сразу знать, — рассмеялся тот, кажется, всё же не сдержавший слёз облегчения. — Уже всё нормально. Но ты знатно нас всех напугала. Сначала исчезла, считай на три месяца, а потом так театрально вернулась. Разнесла нам дома полкухни. Мама в шоке. От ремонта не отвертишься. — Мне нехорошо, — пробормотала девушка, ощутив гадкую тошноту. — Это ничего, — услышала она бодрый и совсем незнакомый голос. — Это скоро пройдёт. Живым ВСЁ хорошо, мисс. С пробуждением. Надо сказать, заставили вы всех поволноваться. — Привет, Гермиона, — где-то совсем рядом подрагивающим голоском пискнула Джинни. Девушка, наконец, сумела разлепить неподъёмно свинцовые веки. К счастью, свет в палате был неярким, и ей не пришлось особо щуриться. — Привет, — отозвалась она, вымученно улыбаясь. — Показатели, в принципе, в норме, — прервал обмен дружескими любезностями медик, успевший накинуть на свою пациентку, тем временем, целую вереницу диагностирующих чар. — Скоро будете прыгать, как новенькая. — Спасибо, — поблагодарила Гермиона худощавого сосредоточенного мужчину в белом халате, но больше ничего спросить не успела, потому как в эту самую минуту в палату, как стадо ликующих гиппогрифов, ворвались остальные представители семейства Уизли вместе с Избранным магБритании. Они шумели, обнимали, плакали, смеялись и безмерно (просто до жути!) выматывали. Даже не смотря на то, что целитель выставил-таки всех за дверь в мгновение ока, голова успела разболеться, и опять захотелось спать. *** В следующий раз она проснулась, когда яркий диск луны игриво заглядывал в окно. Ночь. Тишина. В углу в полутьме сидит человек. Глаза различают темный силуэт. Глупое сердце в надежде подпрыгнуло, но это оказалась всего лишь медсестра. Высокая полноватая женщина с приятными чертами лица мимоходом наколдовала диагностирующие чары, удостоверилась, что всё в порядке и, напоив «бедную девочку» целым букетом лечебных зелий, посоветовала ей отдыхать и уселась на прежнее место. А Гермиона и впрямь ощутила вновь накатившую обволакивающую дрему… *** Вредный солнечный лучик настырно светил в лицо. Гермиона сонно поморщилась и, зевнув, открыла глаза. Новый день, скорее всего, близился к полудню. Легкий ветерок нехотя теребил тонкую занавеску на приоткрытом окне. Самочувствие сегодня казалось вполне приемлемым.  — Извини, что разбудила, — услышала она рядом встревоженный голос Джинни, которую вообще то вначале и не заметила. — Как ты? — Уже лучше, — отозвалась та, с радостью осознав, что это действительно так. — Как же хорошо, что ты нашлась, Герми! — всхлипнула подруга и осторожно обняла, чмокая в щеку. Гермиона воодушевлённо ответила на объятия. Да уж, «найтись» действительно было хорошо… Лежать в мягкой кровати, чувствовать себя чистой, не ожидать нападения дикого зверя из кустов, и вот так обнимать близкого человека. — Не представляешь, что тут творилось, пока тебя не было, — продолжала младшая Уизли. — Тебя искали все, кто только мог. Рон и Гарри не давали прекратить поиски даже спустя месяц после крушения корабля. Мы все с ума сходили. Мама плакала дни напролёт, вспоминала Фреда… и тебя, — девушка жалобно шмыгнула носом и утёрла выступившие слёзы. — Рон бедолага тоже плакал, когда вспоминал, как поругался с тобой прямо перед твоим отъездом. Это было ужасно… Я его сейчас насилу спровадила отсюда, чтоб хоть поспал. Он тут безвылазно возле тебя сидел. Расстроится теперь, что не был рядом, когда ты проснулась. Гарри на работу пришлось уйти, а так он тоже тут околачивался. Они вдвоём довели Кингсли едва ли не до нервного тика. Заставили обшарить и воду, и всю сушу поблизости. Чёрт, Гермиона, поисковые группы обыскали всё, кажется до самого полюса! Где ты была?! — На острове, — бесцветно отозвалась та. — На каком? Гермиона лишь пожала плечами. Какая теперь, собственно, разница? Почему-то она была совершенно уверена, что после взрыва магического вулкана, этого клаптика суши всё равно больше нет… Только сейчас она заметила, что левая рука замотана в бинты от плеча и до самой кисти. А ещё болел весь бок и бедро. Видимо, вопрос так явственно отразился на её лице, что Джинни нехотя пояснила. — Тебя расщепило при аппарации… довольно сильно. — Как давно это было? И сколько я уже в госпитале? — Третья неделя пошла. Три недели… Главный вопрос буквально обжигал кончик языка, но девушка так боялась получить на него ответ. — Я вернулась одна? — с замирающим сердцем всё же спросила она, готовая расплакаться и прикрывая глаза. Джинни поджала губы. — Это не важно, Герм. Главное, что ты тут. Сердце бешено запрыгало в груди. — Джинни! — Ещё Снейп, — буркнула та. — Стол нам дома сломал гад… Прямо на мамин тыквенный пирог свалился. Слёзы всё-таки потекли по щекам всезнайки. Она будто только что первый раз по-настоящему сумела вдохнуть. — Он жив? — уточнила она, веря в единственно правильный ответ. — Что этому упырю сделается? — фыркнула младшая Уизли. — Его живучести даже Самазнаешькто позавидовал бы. Гермиона рассмеялась, не в состоянии унять реками льющиеся слёзы. Всё внутри согрелось будоражащим теплом, счастье потекло по венам с такой скоростью, что тело непроизвольно затрясло нервной дрожью. — Ну, не плачь, Герми, не надо, милая, — тут же всполошилась Джинни, расценив состояние подруги по-своему. — Уже всё прошло. Он больше ничего тебе не сделает. Забудь. Теперь всё будет хорошо. «Теперь всё будет хорошо…» Опять эти слова,. и снова совершенно не тот голос… «Он жив… Он жив!» Слёзы всё текли и текли, а сердце колотилось. «Он больше ничего не сделает тебе…» — слова подруги не сразу дошли до растревоженного сознания Гермионы, но спустя несколько минут это всё же случилось. — Где он сейчас? — моментально собравшись, напряглась она. Джинни поджала губы, явно не желая отвечать. — Говорю тебе, не волнуйся об этом. Он больше… — Что с ним, Джинни?! — резче, чем хотела, прервала ту будущая невестка. — Его тоже расщепило, но не так сильно, как тебя. На днях его выписали. Говорю тебе, этот костлявый фестрал живучей, чем Самзнаешькто. — Перестань, Джин, — поморщилась Гермиона. Слушать обычные обидные замечания о бывшем профессоре теперь оказалось крайне неприятно. «Выписали. Это хорошо. Значит, жив и относительно здоров». Размышления подруги снова прервала Уизли: — Герм, ты не переживай, он здесь не появится. Этот гад больше пальцем тебя не тронет. Он теперь из Азкабана вообще никогда свой длинный нос не высунет! «Аз-ка-бан… Аз-ка-бан… Аз-ка-бан…» Название самой ужасной магической тюрьмы набатом стучало в висках школьной умницы. «Северус знал, что так и будет. Он еще на острове рассказал ей весь «сценарий», в случае их совместного возвращения. …Азкабан… На него теперь всех собак спустят. Повесят все глухари, которые только смогут правдоподобно приплести». Обхватив голову руками, Гермиона болезненно скрючилась, едва держась, чтобы не закричать в голос и не выдрать пару торчащих во все стороны кудрей из собственной шевелюры. «Идиотка! Что же ты натворила?! Обрекла этого искалеченного во всех отношениях человека на новые мучения и издевательства. Он знал, понимал и сделал выбор. Он хотел остаться там, чтобы всё закончилось, и больше не было больно… А ты, тупая гриффиндорская выскочка, свалилась ему на голову даже там, на необитаемом острове! Ему снова пришлось защищать, спасать и подставляться под опасности. Из-за тебя он пошёл к тому проклятому стержню, выжигающему его самого изнутри. Ему было до смерти больно! Но он всё равно сделал это — он тебя спас. А ты всё это время думала только о себе и своих розовых соплях! Притащила его с собой. Собственноручно подписала… нет, даже не смертный приговор, а продление предсмертной агонии на неопределённый срок». В памяти чётко всплыл момент, когда Снейп, с силой крутанувшись, метнул её в магический поток, который должен был вернуть глупую девчонку домой. И то, как она сама крепко вцепилась пальцами в раскалившийся антимагический браслет, а отросшие ногти безжалостно впились в обожженную кожу его запястья. Она потащила его за собой… Всё, что она смогла сделать сейчас, это отчаянно заскулить. *** Всё рыжее семейство встретило её после выписки с распростёртыми объятиями. Все они радовались её возвращению так, будто она действительно была для них самой родной. Обнимались, смеялись и плакали все, даже мистер Уизли и мальчишки. Возвращение вновь обретённой «дочери» в Нору не обсуждалось изначально, и Гермиона как-то незаметно для себя самой опять поселилась в этом радушном доме. Миссис Уизли кудахтала вокруг неё едва ли не каждую минуту, как только та попадала в поле зрения своей «второй матери». Молли то и дело старалась «девочку» подкормить, обогреть и пожалеть. Временами это безумно напрягало, но решиться пресечь болезненную заботу у Гермионы не поворачивался язык. Она, как, впрочем, и все обитатели дома небеспочвенно предполагала, что подобное поведение мамы Молли обусловлено психологической травмой, полученной ею, после гибели Фреда. Сына уже не вернуть, и бедная женщина направила весь свой страдающий материнский инстинкт на так внезапно воскресшую «дочу». Впрочем, жизнь так или иначе налаживалась и постепенно возвращалась в привычное русло, если бы не одно и очень важное «но» — сердце Гермионы томилось всё это время в холодных стенах Азкабана рядом с тем, кто стал ей так дорог, и кому она никак не могла помочь. В одну из очередных длинных и бессонных ночей девушка для себя приняла ставшее очевидным решение — она просто не имеет морального права дальше вот так жестоко обманывать Рона. Он был замечательным парнем и чудесным другом, но с некоторых пор представить его рядом с собой в качестве мужа не удавалось никаким образом. Удивительно, но разговор с несостоявшимся женихом случился как-то вечером сам собой и был не так сложен и болезненен, как она опасалась. Парень, некрасиво краснея и, кажется, чувствуя жуткую вину, опередил подругу и первый признался в том, что пока искал её, наконец, осознал, что его любовь к ней — это любовь брата к сестре. И, надо сказать, даже немного обиделся, когда обнаружил, что отвергнутая невеста его откровению больше обрадовалась, нежели опечалилась. Вот так. И пусть. Прекрасно… Хотя Гермиона и отметила для себя привычную «тактичность» Рональда, ведь если бы она сама действительно ещё любила его и нуждалась после всего случившегося в поддержке любимого человека… Впрочем, ей подобные условности казались теперь удивительно неважными, а парень, кажется, даже этого не понял. «Эх, Рон…» Более важным оставался тот факт, что другом и братом он по-прежнему оставался замечательным, а большего Гермионе сейчас и не требовалось.