Макабр

Реджи сидел на кухне и пил чай, наблюдая за тем как невестка каждые десять минут проверяет телефон. Двери особняка вновь открылись и владелец здания вошёл в вестибюль в пьяном угаре, прокручивая на пальце ключи от машины и кидая на комод около входа. Шу сразу же почувствовал присутствие брата и усмехнулся, безошибочно направляясь в место его пребывания. — С каких пор ты решил проведать меня? — Блондин опёрся о дверной косяк, но обладатель малиновых глаз даже не собирался обернуться. — Я лишь приехал напомнить тебе, такому тупоголовому кретину, для чего ты связался с этой смертной, — эстет глотнул Эрл Грей из тонкого фарфора и продолжил, — а также, передать некоторые документы, но, какая жалость, — Реджи усмехнулся, — я забыл их, какая же я растяпа. Мне так жаль, ты просто не представляешь. И если ты не против, то мы можем отправиться в офис, чтобы их забрать. Реджи все также сидел спиной к брату и, поправив очки, закинул ногу на ногу, глубоко вздохнув. — Хотя, судя по твоему перегару, ты не в том состоянии чтобы водить машину. Вдруг, к счастью, разобьёшься и перестанешь мучить меня, и остальных четырех недоумков своим присутствием, — второй Сакамаки вновь улыбнулся и глянул на наручные часы. — Единственная вещь, которая меня может убить, это твое занудство, — Шу зевнул. — И то, что ты забыл документы — не удивительно, ведь наша мамочка забыла тебе напомнить их взять. Младший сын Беатриче глянул на Аду, поставив чашку на блюдце, и, поправив свою одежду, встал, опираясь ладонью о стол. — Шутка из твоих уст звучала весьма старомодно и ужасно, как и то платье, в котором нашу мать предали земле, — брюнет прошел мимо голубоглазого с ненавистью во взгляде, но слишком спокойным, даже безразличным, выражением лица. Ада хотела встать и подойти к мужу, наконец-то таки рассказав весьма радостную новость, но Шу, не обращая на нее внимание, проследовал за единоутробным братом, вновь уезжая на неопределенное время. Шатенка грустно выдохнула и решила убрать за нежданным гостем, как вдруг на столе, около чашки, она заметила маленький ключик. Немного пораскинув мозгами, она взяла его, направляясь в кабинет супруга, вновь присаживаясь за рабочий стол и открывая тот злосчастный ящик, что не поддавался так долго. В ящике было слишком много старых писем с идеально ровным почерком, к некоторым были приложены фотографии. Средь десяток пожелтевших бумажек, где-то в глубине она наткнулась на кожаную обложку ежедневника, доставая его и кладя на деревянную поверхность, открывая на случайной странице, начиная с интересом читать. « Август 1854 Она все ещё слаба. Ее тело слишком бледное, а очи больше не горят интересом. Она потеряла тот запал, что придавал мне силы. Она потеряла себя, а я теряю ее. Каждую минуту, наблюдая за ее белыми сухими губами, я вспоминаю наши встречи. Я, она и та чертова дорога, что ведёт в выгоревшую деревню, в которой умер Эдгар. Я иногда навещаю его могилу, сижу, говорю с его гниющим телом, вспоминая карамельный запах его волос и аромат молока исходящий от его кожи и одеяния. Она была первым человеком, которого я привел к нему. Он был первым человеком, которому я доверился. Это были мои ошибки, о которых я буду жалеть до конца моих дней. Я скучаю за ним и буду скучать за ней, ведь люди такие хрупкие.» К этой записи была прикреплена фотография русой девушки в цветочном простом платье, что улыбалась, придерживая свою шляпку рукой, чтобы ее не сдуло ветром. Голубоглазка закрыла ежедневник, облокачиваясь спиной о кожаную спинку кресла, отводя взгляд в сторону окон. — Быть может, он любил ее, — Ада погладила свой живот. — Он так одинок, но теперь у него есть мы, слышишь? — девушка улыбнулась, обращаясь к плоду в своем утробе. — Твой папа и ты никогда больше не останетесь одни, я обещаю. Смертная поднялась с кресла, немного пошатнувшись из-за неожиданно закружившейся головы, и, закрыв ящик, пошла в спальню, читая исповедь своего супруга на бумаге.

***

— Погоди-ка, что ты сказала? — блондин встал и подошёл к сидящей жене, сжимая ладонь в кулак, сцепляя зубы. — Я беременна, — Ада улыбнулась, погладив свой живот.— Представляешь, у нас будет... Ребенок. Наш ребенок. Это же здорово, — шатенка заправила прядь за ухо, смущённо отводя взгляд. — Мне этот выблядок нахуй не нужен, — вампир почти прорычал и сжал бледную кисть супруги, больно дернув, заставляя ее подняться. — Ты конченая сука, — его голубые глаза налились злостью, грудь вздымалась от частых вдохов. Ещё никогда никто не видел его в таком состоянии. — Но это же наш малыш, — растерянная Ада положила свою руку поверх щеки блондина, но тот дернулся, сильнее сжимая кисть девушки, почти что ломая кости. — Это твоя, блядь, ошибка! Слышишь, в мои планы не входило становиться ебанным отцом, ты что, не могла принять те конченные таблетки, что тебе прописали? — Шатенка только хотела возразить, но тяжёлая рука мужчины влепила ей пощёчину, отчего она просто упала на диван. Тонкая струя крови протянулась от бледных губ к подбородку, собираясь в каплю и скапывая на одежду, придавая ткани багровый оттенок. Разбитая губа неприятно защипала, а щека горела. Девушка все ещё сомневалась в том, что случилось и мягко, ладонью прикоснулась к ране, раскрашивая свои пальцы кровью. Шок. Отрицание. Ищет оправдание его действиям. Не верит, что он это и вправду сделал, хотя он делал это и раньше. Он не останавливается, сжимает ее волосы на затылке, скидывает на пол, попутно, случайно, ударяя ее тело о кофейный столик. На стекле остаётся размазанная кровь, но Шу это не волнует. Он, чертовски злой, присаживается на корточки и со всей своей звериной силой душит Аду. Его пальцы почти что прорывают кожу. Он слегка подымает ее над поверхностью и со всей дури ударяет головой об пол. Раз за разом. Ещё, ещё сильнее. Шатенка рыпается, старается кричать, а после просто плачет, когда в глазах темнеет. Ее тело содрогается, стараясь сделать вдох, сама она скулит, хрипит, старается вразумить его. Смертная слышит лишь обрывки фраз вампира, почти не видит его лицо, но знает — он улыбается. Неожиданно пытка закончилась и открыв глаза Ада лежала на кровати в спальне. Живот жутко болел, а голова кружилась и раскалывалась. Приступ рвоты дал о себе знать, и, громко сглотнув, девушка поморщилась от горечи во рту. Она постаралась осмотреться, но лишь взвыла от жуткой боли, сжимая в руках одеяло, утыкаясь в окровавленную подушку, рыдая все громче и громче, всхлипывая и задыхаясь своими слезами, что больно жгли губы. Из последних сил она оперлась на бледные от анемии руки, приподнимая корпус над кроватью, но от бессилия она вновь падает в супружеское ложе, вызывая режущие боли, пробирающие до кончиков пальцев, и ломоту во всем теле. — Я тебя ненавижу, сукин ты сын, — сипло, почти не слышно произнесла она, утыкаясь в подушку. Шатенка еле поджала под себя ноги, задрожав, начиная вновь рыдать, почувствовав тянущую боль внизу живота, ощущая под собой лужу крови.