***
Чонин откидывает со лба влажную челку, по новой вчитываясь в текст из учебника. Человек, который придумал это сраное домашнее задание явно должен гореть в аду, думает Ян, прорешивая ненавистные ему производные второй раз подряд. Ну не получается из него великий математик, что тут поделаешь, если у ума совсем другой склад. Тот, на котором он скоро будет работать, если не сможет справится с грядущим экзаменом. Да, это явно хорошая мотивация двигаться дальше. Ноги затекли от привычной позы пьяного журавля на стуле, котелок заместо головы давно не варит, но доделать уроки, прежде чем он захочет выйти из комнаты, нужно. Иначе Чанбин-хён снова включит мамочку, таскаясь за ним с дневником по всей квартире и оглашая оценки за прошедший семестр голосом старушки с последнего этажа. Да, Чонин тоже до последнего сомневался в этой способности подражания у Со. Он собирается с силами, поправляет на себе домашнюю футболку, сбившуюся в районе живота, и решает последнее оставшееся на сегодня задание, проклиная свою школу, учителя математики, президента страны и всех по списку, хоть как-то отвлекая свои мысли от открытого рядом окна, что призывает Яна к действиям каждую минуту. Сегодня в их квартире действительно шумно — недавно приехали Феликс и Хёнджин, заглядывающие в девятый район довольно редко с тех пор, как Джисон дал приказ залечь на дно. Они изредка созванивались с Ликсом, всегда звонившим ради того, чтобы узнать «как проходят школьные деньки у его любимого младшенького», но на деле спрашивающим о Чанбине и его самочувствие. Чонин привык к игре в кошки-мышки от этих двоих, но все еще был довольно неловким, стараясь не обращать внимания. Это была еще одна причина не выходить из комнаты. Хёнджин, которого Чонин старался избегать также сильно, как и желал увидеть чужое лицо, освещенное постоянной ухмылкой. Кажется, это правда большая проблема для Яна. — Чонин-а, ты закончил? — после недолгого стука в дверь, Ян замечает малиновую макушку, заглядывающую внутрь комнаты. Феликс замечает сидящего за столом младшего, грустно вздыхает и заходит в помещение, осторожно прикрывая за собой дверь. — Я думал, что домашка занимает меньше времени. — Меньше, чем вся жизнь? — Чонин ухмыляется, продолжая переписывать примеры в тетрадку. Феликс без стеснения падает на кровать Яна, сбивая под собой одеяло и плед, которые тот выкладывал утром в полном смятении и желании побыстрее вернуться обратно. — Как твои дела? — Все прекрасно. Чонин знает, что это ложь. Ему не надо быть экстрасенсом, посещать гадалку или сажать старших друзей на полиграф, чтобы осознавать — у них все идет очень плохо. До тех пор, пока Джисон не решил вылезти из пещеры, они могли жить спокойно, а теперь Чонин оборачивается на каждый шорох и боится прийти домой, обнаружив заместо их родной и самой теплой на всем свете квартиры пустой лофт. Чанбин продолжает натянуто улыбаться и готовить Яну завтраки каждое утро, а Джисон встречает его после школы ухмылкой, но даже так Чонин осознает, что это лишь иллюзия хорошей жизни. Их жизнь никогда не будет спокойной. Они никогда не смогут жить в рутине дней, перебиваясь обычными разговорами о погоде и самочувствии, потому что где-то за дверью, в холодном и огромном мире, их всегда поджидает опасность. Всех шестерых — потому что семья — каждого поголовно. Ли рассказывает что-то о гонке, прошедшей на днях. Говорит о том, что ему удалось выбить информацию из нескольких местных водителей и просит гордиться собой, выпячивая грудь манерно и под смех Чонина. Он посвящает Яна в некоторую часть их постоянных забот, но не дает узнать больше — для них всех Чонин остается всего лишь ребенком, которому слишком рано. Чонин и к этому привык, если быть честным, но все равно обидно. Он тоже хочет помогать, хочет быть полезным и нужным, а не служить очередным поводом для беспокойства. Даже если Чанбин и Феликс постоянно будут убеждать его в том, что Чонин не обуза, меньше вины в голове Яна не станет. За Ли вскоре приходит Чанбин, они уходят, желая Чонину удачи и скорейшего отдыха, пока младший продумывает план побега все в то же окно. Он доделывает домашнее задание, затянувшееся на несколько часов, переодевается в что-то более теплое, планируя прогуляться до местного магазина и проветрить голову после долгой и напряженной работы, и выходит из своей комнаты, вдыхая уже успевший провонять сигаретами запах, исходящий из гостиной. Оттуда слышатся негромкие голоса, что странно для команды в практически полном ее составе — обычно Джисон не стесняется в громких выражениях, пререкаясь с Хёнджином под каждый удобный случай. Они постоянно спорят обо всем на свете, но Хван все равно остается частью банды. Так это устроено здесь. Чонин совсем не хочет подслушивать их разговор. Он просто надеется предупредить старших о своем уходе, поскорее сматываясь из дома на свежий воздух — сигареты все еще неприятны — но оказывается свидетелем довольно жуткого разговора. — Ты не понимаешь, во что ввязываешь его, — Хван скрещивает руки на груди, смотря на Джисона с явным недовольством. — Я не собираюсь повторять в тысячный раз, но это просто безрассудно с твоей стороны. — Какая разница, если они уже знают про него? Мы проебались, причем по-крупному, но теперь нет смысла скрывать от Чонина всю подноготную, — Хан парирует Хвану, приводя того в еще большее бешенство. Феликс молчит, собираясь вмешаться в разговор только в крайнем случае, а вот Чанбин не выдерживает: — Чонин еще ребенок! Ему не нужно подставляться, чтобы мы смогли провернуть дело. Я против! — Ты постоянно против! — С какого хуя ты ведешь себя так, будто тебе насрать?! Чонин не может участвовать в деле, поэтому его нужно выводить из игры как можно быстрее. — Я согласен с Чанбином, — Хёнджин переводит взгляд на дверь, за которой давно уже прячется темная макушка предмета обсуждения. Чонин еле держится, чтобы не вступить в разговор с ними. — Эй, Хан. Джисон замечает Чонина и вздыхает, подходя к двери. Он пытается взять Чонина за руку, чтобы успокоить, видит опущенные в пол глаза младшего и дрожащие от ярости руки. — Какого хера?! — Чонин-а… Чанбин хочет оставить ситуацию под контролем; Чонин не должен был слышать этот разговор, не должен вникать в их дела и дела банды, потому что слишком опасно, рискованно и не для Яна. Только не сейчас. — Вы постоянно меня за дурака держите! — Младший не выдерживает, откидывая руку Джисона. — Я не ребенок, мать его. Не ребенок. Я слышу каждый ваш разговор, понимаю, в чем суть, а вы все равно меня за пустое место держите, не даете даже шанса помочь. Неужели я так безнадежен для вас?! — Чонин, ты просто не понимаешь… — Чего это я не понимаю? Хватит тыкать в меня моим возрастом. Я сам могу решить, чем мне стоит заниматься, а чем нет. Без вашей помощи. Он уходит из квартиры быстрее, чем Чанбин и Хёнджин успевают его остановить. Чонин бросается вниз по ступенькам, игнорируя некоторые из них. Выбегает на улицу, вдыхая свежий морозный воздух, заполняющий легкие постепенно и так необходимо сейчас. Ему по сути некуда идти — дом позади, а деньги благополучно забыты на тумбе в прихожей. В любой момент за ним могут спуститься кто-то из парней, и это не закончится ничем хорошим для Яна, поэтому Чонин берет себя в руки, направляясь знакомой дорогой до нелюбимого двора. Того самого, где над ним обычно насмехаются одноклассники из другого района. Того, где Чонин — не обуза, а что-то стоящее, человек из плоти и крови, способный на все, что он только захочет.***
Минхо откровенно задолбался сидеть в аудитории. Спертый воздух и чужое громкое сопение над ухом никак не помогают сосредоточится в решении контрольной работы, а время идет все быстрее и быстрее, заставляя напрячься. Вещь, которую он ненавидит в преподавателях — невозможность предупредить о контрольных за несколько, сука, дней, чтобы успеть хотя бы прочитать необходимый материал. Рядом сидит Чан, строчащий что-то в свое удовольствие практически всю пару, где-то позади он отчетливо ощущает присутствие Уджина и Чжихё, чувствуя себя в ловушке. Ему не дают сосредоточится собственные мысли, а это бывает довольно редко и обычно заканчивается очень плохо. Очень плохо для оценок Ли. Бан ручкой указывает на правильный вопрос в тесте, замечая расфокусированный взгляд одногруппника, и Минхо остается только глупо улыбнуться ему в знак благодарности. Давай, соберись, тряпка. Мысли в его голове о чем угодно, только не об учебе. О пареньке со двора, который прямо сейчас может быть в огромной опасности, потому что Ли промолчал и предпочел сбежать с места преступления, о странном защитнике Яна, что пришел будто из тени ночной, не вписываясь в их районный колорит от слова «совсем». Даже, блять, о Джисоне, который вообще никаким боком в голове Минхо появляться не должен. Эта тема отныне — настоящее табу, красный знак и код опасности. Только вот Ли все равно беспокоится. Он хочет прямо сейчас обернуться, махнуть своей чудесной копной волос как в лучших голливудских фильмах, побежать в распростертые объятия лучшего друга, который явно даже не начинал держать обиду на психически-нестабильного Минхо, чтобы рассказать ему все произошедшее и попросить совета. Он хочет поговорить с Чеён о чем-нибудь глупом, чтобы отвлечься, поспорить с ней на тему их сомнительных отношений, потому что это смешно до сих пор и заставляет Минхо улыбаться, но Ли может только пялится в тетрадь, высматривая свои ответы на тест, что явно решен уже на тройку. Может, на четверку, и то с помощью Бана. Ли точно убил кого-то в прошлой жизни. Или собирался убить кого-то в этой. Кого-то — Хан Джисона, потому что тот попортил всю его жизнь за пару дней одним своим существованием. Минхо теперь уверен в том, что не один такой счастливчик на свете и явно придется вставать в очередь, но психически-нестабильным же положены льготы? Пара кончается также размыто и быстро, как успела начаться. Минхо хватает с парты свои вещи, поспевая за идущим впереди Чаном, и старается смотреть только под ноги, обдумывая свою скудную жизнь в который раз за день. — Чего такой нагруженный? — Чан улыбается тепло и ярко, что аж хочется подхватить его волну веселья и унестись на ней в солнечную Анапу, сверкая пятками. Только вот перед лицом всплывает испуганное лицо парня с детской площадки, и Ли начинает мутить. — Просто нездоровится. Он старается улыбаться также красиво, как и Бан, но это точно похоже больше на оскал шимпанзе в брачный период, поэтому Минхо бросает все попытки понравится одногруппнику как личность. — Как думаешь, можно сделать приворот на человека, которого видел два раза в жизни и то, когда убегал от него? — Оу, — конечно, блин, Чан будет реагировать именно так. Этот разговор отличается от всех их предыдущих разговорах об учебе и домашнем досуге. Будто они резко из пенсионеров превратились в подружек-любительниц гороскопа онлайн. — Думаю, что можно. — А того, кто сможет сделать это, не подскажешь? — Неужели это так срочно? — Не представляешь себе, насколько, — Минхо трет лицо ладонями, пытаясь вспомнить состав поваренной соли, чтобы отвлечь мысли от чужих образов. — Ладно, мне пора спасать мир и кошек. — Звучит как важная работа, — Бан снова улыбается ему по-настоящему мило, обнажая ямочки на щеках, и Минхо почти расплывается лужицой у его ног, вовремя осекаясь и хватая себя за яйца в мыслях. Нельзя быть настолько милым человеком, Бан Чан. Они прощаются и расходятся в разные стороны: Чан — клеить первокурсниц, Минхо — искать в гугле проклятия и заговоры на Джисона. Минхо планирует прогуляться после университета подольше, расслабляясь и отвлекаясь на прекрасные уличные пейзажи. Но, на самом деле, ему не терпится вернуться домой к Дони, который ждет хозяина с самого утра. Минхо представляет забавную кошачью морду, приправленную щепоткой недовольство от того, что Ли шатается где-то вместо того, чтобы быть дома, и жизнь становится намного легче. До тех пор, пока он не замечает на детской площадке возле своего дома знакомые темные волосы и костлявые ноги, вытянутые вперед. Тебе не нужно подходить к нему, тебе не нужно подходить к нему, тебе не нужно подходить к нему, тебе не нужно подходить к нему, тебе не нужно-***
— Я почему-то думал, что на детских площадках нужно веселится, — да, Минхо, отличный ход, — а не грустить. Парень поднимает голову, заглядывая в знакомые карие глаза с надеждой. Он выглядит печальным и потерянным, даже больше, чем в прошлую их встречу, и черствое сердце Ли оживает, подавая тому сигналы к действию. — Прости, хён, — чужой голос звучит разбито. Минхо никогда прежде не желал поддержать кого-то так сильно, но сейчас он присаживается на корточки рядом, игнорирует боль в старческих коленях, и кладет свою ладошку на худощавую коленку: — Плохой день? — Плохая жизнь. Оу. Минхо понимает Чана на долю секунды, оказываясь в безвыходной ситуации. Для Чонина он — никто, незнакомец с улицы, который лишь раз помог тому выбраться из передряги. Да, спорным образом, но помог же. Сейчас, когда Ли знает несколько больше Яна, владея информацией о каких-то стремных клубных мужчинах, ответственность за этого парня в геометрической прогрессии увеличивается на плечах старшего. — Хочешь чаю? Единственное, что Ли может предложить ему в такой ситуации, не намекая и не заставляя младшего изливать ему душу. То, что, как оказывается, и нужно самому Чонину, чтобы почувствовать себя намного лучше. Они направляются к квартире старшего в полном молчании, Ли запускает его в подъезд многоэтажки, оборачиваясь лишь на секунду для того, чтобы заметить странную машину, припаркованную на обочине неподалеку. Он бы не подумал о чем-то плохом, если бы не призывно опущенное немного окно и отсутствие номеров, привычных для всех сеульских машин. Легальных. За ними кто-то следит.